Почему в огромном массиве уголовных дел о причинении смерти и вреда здоровью так мало случаев, связанных с аффектом обвиняемого?
Полагаю, что во многом ответ кроется в психологии поведения самого судебного эксперта, и ее влиянии на проведение комиссионных и комплексных экспертиз.
Однажды адвокат попросил меня изучить материалы дела, уже находившегося в суде. С его точки зрения, подсудимый, которому инкриминировали убийство, в момент совершения преступления, находился в состоянии аффекта.
Проведенная в период следствия судебная психолого-психиатрическая экспертиза, дала обратное заключение – аффект не установлен.
Хотя в моем распоряжении имелись видеозаписи следственных экспериментов, показания подсудимого, свидетелей, заключение комплексной экспертизы, заключение патолого-анатомической экспертизы, я был лишен главного – возможности провести тестирование самого испытуемого. В связи с этим экспертная задача сузилась до определения качества проведенной экспертизы.
В целом, изучая практику дел, связанных с состоянием аффекта в момент совершения преступления, я давно пришел к выводу, что всякий раз, когда проводятся судебные экспертизы, исследуются только астенические эффекты и абсолютно исключаются стенические (на них даже нет утвержденной у психиатров и клинических психологов методики, а в госэкспертных учреждениях не по утвержденным министерским методикам работать не могут).
А следственный эксперимент, показания свидетелей и самого подсудимого ясно показали, что он мог находится в состоянии именно стенического аффекта. Об этом же косвенно свидетельствовали факты, полученные в результате патологоанатомической экспертизы.
Чаще всего следствие и суд сталкиваются с убийством именно в состоянии астенического аффекта, когда человек-жертва, впадающий в это состоянии начинает в порыве агрессии, страсти, страха совершать телодвижения, направленные на снятие напряжения, которые вызывает та или иная эмоция. Субъект, доведенные до такого состояния душевного волнения, осознанно или нет, стремится выплеснуть весь свой негатив на источник его порождения, т.е. на другое лицо-агрессора. В результате и могут возникать удары (действия), которые и станут смертельными.
В состоянии с стенического же аффекта жертва, наоборот, впадая также в состояние сильного душевного волнения, «сжимается», принимает «позу эмбриона», старается закрыться руками или предметами, как щитом и иные действия, позволяющие им укрыться от действий агрессора. Мы часть можем наблюдать картину стенического аффекта, когда жертва получает телесные повреждения, разбитую мебель, за которую жертва пряталась и т.п. Но если «щит» может быть травмоопасный, то агрессор может получить повреждения. Как и произошло в описанном случае, когда «щитом» стал обычный кухонный нож, которым подсудимый в начале двигал, а затем впадая в состояние аффекта сел в «позу эмбриона» и закрылся ножом как щитом. И, пьяный агрессор просто напоролся на этот нож своим весом. Косвенно доказывали данную версию и результаты патолого-анатомической экспертизы, которые писали не множественные ранения, характерные для «пьяной драки», а одну рану с размером в ширину лезвия ножа.
Да и привлеченный адвокатом специалист невролог подтвердил, что для нервной системы характерно такое поведение, когда в состоянии страха мышцы напрягаются и способны удержать орудие (нож, в данном случае). А также тот факт, что человек в состоянии сильного алкогольного опьянения определенное время может не испытывать болевых ощущений от проникновения лезвия ножа через мягкие ткани.
Суд выслушал мое мнение как специалиста. Очевиден был вывод, что подсудимый был обследован по методикам, которые ему не подходят! В зале заседания я продемонстрировал признаки стенического типа личности подсудимого, показал, чем стеники и астеники отличаются друг от друга.
После меня выступала моя коллега, психолог-эксперт, и я задал ей конкретные вопросы по наличию признаков стении в поведении подэкспертного лица. В ответ получил бурю эмоций (что поделать, если она сама типичный астеник).
Да, квалификацию деяния по тому делу суд не изменил, но срок наказания назначил намного более низкий, чем обычно по делам этой категории.
Отмечу, что суд слушает выступление эксперта, если эксперт говорит понятно, со ссылками на закон и опыт.
Эти три параметра очень важны для эксперта; неоднократно я сталкивался с предвзятым мнением об экспертах именно из-за «птичьего языка», на котором мы, эксперты, говорим.
Эксперты шутят, что они переходят на непонятный язык, когда не уверены в том, что говорят или не хотят, чтобы их поняли. Шутки шутками, но я стараюсь избегать фраз типа «рефлексивная зацикленность повышает сензитивность подэкспертного лица». Это раздражает. «Постоянный самоанализ повышает тревожность» звучит не так сложно, но имеет тот же смысл.
Анализ уже проведенного судебным экспертом исследования это нередкая практика в наших судах. Однажды меня пригласила сторона защиты по 134 и 135 статье УК РФ. Подсудимому инкриминировалось двухлетней давности деяние, совершенное им в отношении падчерицы.
Меня попросили провести ревизию заключения по итогам комплексной психолого-психиатрической экспертизы. Выдерживая границы компетенции психолога, я пришел к выводам о том, что заключение психолога не соответствовало требованиям к документу по признакам объективности, всесторонности и научности.
Было или нет со стороны этого мужчины действий, которые ему вменяют я не знаю, в мою задачу не входило это определить. Но с уверенностью могу сказать, что психолог для своей экспертизы выбрала крайне неудачные методики, с помощью которых невозможно определить наличие или отсутствие следов насилия в сознании потерпевшей, однако итоговый ответ экспертизы психолога был положительный, «да, воздействие было и именно обвиняемым».
Есть ли опыт в экспериментальной психологии получения достоверных знаний о событии подобного рода?
Есть, но фактически в заключениях экспертов их зачастую подменяют констатацией причиненного морального вреда и психологической травмы потерпевшего, копированием фабулы постановления о назначении экспертизы и прикрывают видимостью проведенного исследования.
Безусловно, эксперт может и должен изучить все обстоятельства, необходимые ему: и допросы, и материалы дела, и результаты клинической беседы. Но они должны быть критически осмысленны, должны быть встроены в общую концепцию экспертного исследования. Используемые методики должны быть достаточно хороши сами по себе, и беспристрастно открывать те или иные обстоятельства дела. Когда методика в руках судебного эксперта превращается в кнут, которым он жаждет наказать «виновного», этичность и правомерность такой экспертизы весьма сомнительна.
История с делом по убийству была давно и, вероятно, осужденный уже освободился. С тех пор мною произведено более ста экспертных исследований. Были проведены ревизии порядка 30 заключений экспертов. Не могу не отметить одну опасную, на мой взгляд, тенденцию.
В последние годы заключения государственных судебных экспертов, а также экспертов, которые постоянно привлекаются одними и теми же следователями и судами, отсутствуют результаты проведенной психологической диагностики, стенограмм (аудио- видеозаписей) клинических бесед. Почему? Ответ напрашивается сам собой: опровергнуть выводы экспертиз при наличии этого материала не составит большого труда.
Пора задуматься о наведении порядка в системе судебной экспертизы, пора жестко стандартизировать форму заключений. Еще на заре экспертной деятельности меня тревожило смутное сомнение: если судья или следователь привлекает эксперта, т.к. сам не может оценить материал уголовного дела, то как он может оценить качество проведенного исследования, выбранную методологию, объективность, полноту и всесторонность? Как? Да никак!
Он не может этого сделать самостоятельно и принимает на веру выводы эксперта, чаще всего государственного, встроенного в ту же систему обвинения, в которой работает следствие и прокуратура.
Возможно, экспертиз в судебном заседании должно быть больше одной, и проводиться они должны независимыми, не связанными друг с другом экспертами. Станет ли это гарантом безопасности для устойчивого соблюдения буквы и духа закона? Не знаю. Но, надеюсь, что нам не понадобится, как полицейским, проводить психологические исследования самих судебных экспертов, дабы выяснить: а понимают ли они, что такое «беспристрастность»? Не путают ли они себя с судьями? Умеют ли контролировать свои эмоции при производстве экспертиз?
Судебная экспертиза – мощное и доказательное оружие, но быть оно должно в компетентных руках.
Андрей Поминов, кандидат наук, юридический психолог, судебный лингвист, негосударственный судебный эксперт в области психологии и лингвистики, автор порядка 80 судебных экспертиз по уголовным делам.
