Елена
(Она сидит в камере с печально известной Гюльчехрой Бобокуловой, собственно, к последней мы и пришли, чтоб узнать о ее нуждах. Я раньше не ходила… потом вспомнила закон и Кодекс Этики наблюдателей: я не имею права на приоритеты и какие-то тут сомнения. Мы обязаны зайти к Гюльчехре. Это, в плане – общение, оказалось легче, чем я думала: надо просто забыть о ее уголовном деле (я научилась этому виртуозно). И попросить выдать ей необходимую одежду. И всё, и всё, и всё). Но я не о ней. О Елене. Она и заговорила с нами первой.
Елена: ой! Я вас помню! В шестом вы приходили же к нам в карантине? Вот! У меня кумары были, как же было плохо… Чем снимали? Да ничем не снимали. Иногда анальгин удавалось выпросить и парацетамол. Я просила, умоляла… Не, там это бессмысленно. Из карантина перевели в камеру 208. Еще тяжело было: всё думала, у меня у сына девушка… хорошая такая… Что она подумает, когда узнает, что у мамы парня – 228 ч. 4 (Незаконные производство, сбыт или пересылка прекурсоров наркотических средств или психотропных веществ)? И мне было плохо, я всё думала… а там температура, рвота, диарея… Мучилась страшно. Спала я, конечно, на полу, а где ж еще? Сколько «без мест» было в камере? 8 женщин. На кухне спали. И сдали нервы. И вестей от сына не было… в камере очень было тяжело. На полу… И в конце марта я порезалась. Не выдержала это всё в конце концов. Нет, не изолятор хотела поменять. Хотела чисто умереть, по-честному (показывает глубоко порезанные вены). Нельзя так жить. Теперь-то я понимаю, что неправа была. Тут хорошо. Сын на продлении сказал: мама, с ума сошла? Ты нужна мне любой! Я тебя не брошу никогда! Что ты затеяла, ты что?! Вот как он сказал… сынок мой. И теперь у меня, смотрите – своя кровать! Доктора приходят! И даже с ней вот, Гюльчехрой, общаемся, хоть по-русски она не особо, одиноко ей очень, не пишет ей никто, родные – далеко. Жалко ее. Ведь у меня – сын! Он меня не бросит. И кровать, своя кровать. И врачи. Я больше таких глупостей делать не стану. Вот только… Мне туда, в шестой… ВОЗВРАЩАТЬСЯ?! Мне бы остаться здесь… Я не знаю, что там будет со мной.
Юлия. Статья 158 ч.2 (Кража)
Что-то следователь ко мне не приходит… Уже почти полгода. Нельзя его как-то… поторопить? Хоть здесь жить можно. Вы знаете, в СИЗО-6 было нельзя. Со мной там нервный срыв случился. В камере 303. Девочки издевались там надо мной. Не со зла. Но у них, 228, такие большие получают сроки, они срывались на мне: «а! 158! вам дают мелочь! маленькие сроки! только место тут занимаете!» Ну так нас было 52 на 42 места. Не повернуться, не пройти. Конечно, злые все очень в таких условиях. Дразнили меня, это просто они все устали там жить. И я не выдержала, случился нервный срыв. Отвезли сюда, в больницу. Стало чуть легче – снова туда вернули. И всё опять… всё повторилось. Я не дралась, нет. Падала, в конвульсиях билась. Были галлюцинации. Я не понимала тогда ничего. Вы просто можете это представить? Спишь, просыпаешься от того, что по тебе ходят. Я же на полу спала, естественно. ПРОСЫПАЕШЬСЯ ОТ ТОГО, ЧТО ПО ТЕБЕ ХОДЯТ! ногами… как это может быть? Нет, сейчас мне намного спокойней и лучше. Своя кровать… Я боюсь только одного: МЕНЯ СНОВА ТУДА ЗАСУНУТ! В шестой изолятор! В камеру 303! Я НЕ-ХОЧУ-НЕ-ХОЧУ-НЕ-ХОЧУ!..
Иди и смотри. (с) СИЗО-6 Москвы. Шестой женский следственный изолятор… Тот, в котором хотят умереть.
Источник: Facebook
