СИЗО-1, опять не промываем маринованную капусту, невозможно есть борщ, я съела ложку — мне плохо до сих пор, выпила три чашки соды, изжогу победить не могу. Не надо, пожалуйста, травить меня, не говоря о сотнях заключенных. Пусть хозотряд МОЕТ капусту. Пожалуйста, я не в первый раз это говорю. Ощущение — будто разведенного уксуса выпила. Макароны склизлые, разваренные, с куриными костями вместо курицы. Где курица? Там мясо должно быть на костях. Его кто-то съел? Ах, оно разварилось. А почему? Почему оно разварилось? Может, технологии какие-то нарушены? Вы помните — минимум 130 млн в год по СИЗО Москвы утекает в унитаз, минуя желудки? Это — деньги государства. Наши, налогоплательщиков. Не надо так готовить. Пусть хозотряд тоже ест то, что приготовил. Может, тогда сосредоточится.
Медицина рулит. Парень, который просил палочку, получил ее? нет. Доктор Мадоян? «Пусть его невролог осмотрит…» Ой-ой, доктор, невролог его осмотрел две недели назад. А неделю назад доктор сказал: дадим палочку без вопросов, хоть завтра.
Приходим в камеру, открываем кормяк: есть у вас палка? Нет, сегодня заявление очередное фельдшеру отдал. Фельдшер: да-да, отдал. Мы: в журнале зарегистрировано? Нет, не зарегистрировано. ОООООО! Мы: ДАЙТЕ ЖУРНАЛ!
Регистрируйте. Что просил проклятую палку. Два регистрируйте. Одно письменное, другое — аналогичное устное. Нет, мы устные не регистрируем. ЧТО?!!! Все сотрудники этому: НЕТ, ТЫ ИХ РЕГИСТРИРУЕШЬ, БЛИН, РЕГИСТРИРУЕШЬ! Ой… что-то, видимо, перепутал. Блин, полгода моей жизни — он по-прежнему устные не регистрирует. Ладно, зарегистрировали. Что ж такое-то…
Посетили две камеры инфекционки с уважаемым коллегой Александром Куликовским, спасибо ему. Их надо закрыть и расселить. В них сидят тяжело больные женщины, там холодно. В одной — холодно. В другой — ОЧЕНЬ ХОЛОДНО. В пальто мне холодно. Там нельзя больных держать. Это не больница инфекционная, это — казематы какие-то. Мы сделали об этом запись. В таких условиях лечить людей нельзя. Врачи не видят этого, что ли?
А вот, кст, сотрудник неожиданно ведет журнал НОРМАЛЬНО. Ему надо объявить благодарность. Не, он не всё регистрирует, жалобы на непредоставление журнала есть. Но он регистрирует хоть что-то. Там есть мои любимые заявления «прошу разрешить мне смотреть телевизор после отбоя». И — «разрешено». Там есть заявления «прошу передать газету в соседнюю камеру». И — «отказано». И это очень правильно, что я вижу эти заявления, мы любим, когда вот так.
А в карантине не ведется журнал. Четыре заявления за два дня? Нереально. Люди только попали в тюрьму, у них просьб и вопросов нет? Да ладно… Члены ОНК заходят в камеру — от четырех до восьми заявлений и вопросов сразу поступает там. И видно, что инспектор в карантине не работает. Хоть у него, глядим, кто-то вдруг неожиданно попросил иголку. Иголку. Попросил. Больше ничего не просили?
Еще корпус. Журнал. Месяц прошел — нет информации, рассмотрены заявления, или нет. Ни подписей… ни результатов… А срок рассмотрения — 10 дней. И что дальше-то было? непонятно. Что это значит? Что закон нарушен. Плохо, плохо.
О, запись в журнале. Две жалобы в адрес ОНК. Идем скорей в эту камеру. Что такое? Поссорились с сотрудниками. Хотел отдать заявление, как обычно, при раздаче завтрака, инспектору не понравилось, стал швыряться заявлением обратно в кормяк… то есть в окошко. Сотрудник: сам заключенный не прав, давал заявление не тогда. Члены ОНК: э, нет… мы помним, как доводятся права. «заяву отдашь, как все, ПРОДОЛЬНОМУ НА БАЛАНДЕ!» Что он не так сделал? Сотрудники: хм… ну, в общем-то, да… продольному на баланде… в принципе, всё так сделал. Сотрудник не прав. Он вообще какой-то не такой, всем надоел. Заключенные, конечно, всегда врут… но в данном случае какой-то не такой сотрудник… Ну и ладно. Жалоба: «это при вас сотрудники хорошие, а без вас они ведут себя нагло и развязанно, употребляют неформальную лексику». Да ладно… да не может быть…
Ой, а доктор-то нас опять развел, похоже… Ой, а в палатах-то больницы шприцев-то инсулиновых тоже нет, всех диабетиков на уколы вызывают в медчасть… Так что ж он парню сказал: хочешь бесплатный инсулин — будешь сидеть в больнице, в холодных этих диких условиях? А хочешь в нормальную камеру — отказывайся от бесплатного и коли свой, с воли… Что всё это значит? Четыре тысячи, четыре тысячи… Ходим вот, собираем показания. То есть хочешь в тепло — отказывайся от бесплатного инсулина, положенного тебе законом. Как это понять можно? Это точно не шантаж и вымогательство?
Отдельно расскажу о том, что люди в изоляторе вообще лишены возможности как-то защищать свои права, в том числе — право на здоровье. Сейчас сил не хватит рассказать. Отдельная и грустная тема.
Аааа! Ура! Одну из моих любимых девушек-заключенных, похоже, выпустили под подписку о невыезде! Просто не верится. Узнала — и так рада! Даст Бог, у нее всё будет хорошо. Только надо бы мне ее найти. Аня, отзовись.
И тут звонят мне из иногороднего СИЗО. Человек за помощью. Консультирую по уголовному делу. Болтаю с ним минут сорок. И вдруг понимаю, что мне прикольно с ним разговаривать. Реально человек понимает мои шутки, где я шучу, а где — нет, что-то сам прикалывается… ход мыслей выдерживает. А это так редко теперь. Когда теперь я должна подстраиваться под других и следить за каждым словом, очень точно эти слова расставляя. В первую очередь — с Системой. Где люди правды не говорят, а все слова воспринимают линейно и предрасположенно. Вот с кем мне поговорить-то? С человеком из иногороднего СИЗО. Ну, у него, правда, как и у меня, два высших… дело-то не в этом. У сотрудников тоже так бывает. Но говорим мы в рамках великой парадигмы. Одни прячут — другие ищут. Просто подумала, что давно искренне не смеялась над шутками. Просчитывала каждую улыбку. А тут вдруг говорила искренне… надо же.
И очень надоел снегопад…
А вот вне всяких и всяческих идеологем — мне эта песенка чисто мелодически очень нравится. На ночь. Пусть приближается.http://megalyrics.ru/lyric/diskotieka-avariia/zlo.htm
