Елена Шмараева, Газета. ру
Еще пару лет назад о том, что такое ОНК, не знал почти никто, а двумя годами ранее общественных наблюдательных комиссий вообще не существовало. Но в 2008-м, в эпоху медведевской либерализации и начавшейся реформы ФСИН, они появились. Каждый регион получил возможность сформировать комиссию — от пяти до нескольких десятков правозащитников, которые ходили бы по колониям и СИЗО и проверяли бы, как там сидят и на что жалуются. И они пошли.
Все, что за последние четыре года мы узнали о тюрьмах, мы знаем от них. Голодовки, вскрытия вен в знак протеста, уголовные дела за бунты и массовые избиения зэков, расследование внезапных смертей и самоубийств заключенных — обо всем этом рассказывают члены ОНК.
Выясняя обстоятельства гибели Сергея Магнитского, комиссия во главе с Валерием Борщевым задала вопросы многим из тех, кому почему-то до сих пор не решается задать вопросы следствие — например, врачам и руководству «Матросской Тишины». Именно правозащитники из ОНК опросили врача-психиатра Виталия Корнилова, которого вызывали в изолятор и который констатировал смерть Магнитского, а заодно рассказал, что доктор Александра Гаусс не пыталась реанимировать арестованного юриста. К сожалению, официальное расследование оказалось не таким дотошным, а ОНК могут только наблюдать, а не предъявлять обвинения.
К участницам Pussy Riot наблюдатели ходили чуть ли не каждую неделю, позволяя обществу практически в режиме реального времени следить, что с девушками происходит за решеткой. К Леониду Развозжаеву в «Лефортово» члены ОНК явились, как только узнали, что оппозиционера держат именно в этом изоляторе. Историю Развозжаева — версию, изложенную им самим, — первыми рассказали тоже общественные наблюдатели. Но эта история заставила их рассказать и еще одну: о том, что внутри ОНК согласья нет и не все правозащитники одинаково полезны.
Ведь что получается: сначала в «Лефортово» идет некий Антон Цветков, член ОНК. Выходит и рассказывает: Развозжаев на пытки не жалуется. Потом, беседуя с Цветковым, я раз двадцать спрашивала его, как же вышло, что он не сообщил о том, что ему рассказывал Развозжаев (а тот рассказывал, этого правозащитник не отрицает). «Это не входит в мою компетенцию», — с интонациями пресс-службы МВД отвечал Цветков, объясняя, что раз в стенах СИЗО Развозжаева не пытали, остальное он как правозащитник слушать и обществу докладывать не обязан — это, мол, дело адвокатов арестованного.
Другие члены ОНК, которых пустили к Развозжаеву через сутки после Цветкова (все тот же Борщев, а с ним Анна Каретникова и Зоя Светова), рассказывали, что арестованный был очень подавлен и подробно описывал похищение и пытки в каком-то подвале. Вспоминал, как ему угрожали, чтобы он написал явку с повинной, и как передали следственной группе в Измайловском парке.
Получается, у двух групп правозащитников есть не только две версии того, что происходило с Развозжаевым и стоит ли ему верить, но и два взгляда на то, как ОНК должна работать и зачем она вообще нужна.
Антон Цветков, брезгливо называя своих коллег крикунами, прямо говорит, что лучше с властью сотрудничать, а не конфликтовать. И сотрудничает: например, сообщает, что члены организации «Офицеры России», которую он возглавляет, видели, как оппозиционер Гарри Каспаров покусал полицейского. И даже на законодательном уровне: например, предлагает написать закон об уголовной ответственности за неповиновение полиции (сейчас за это наказывают административно). На вопросы о своих правозащитных достижениях отвечает общими фразами «мы людям каждый день помогаем, а не пиаримся». Из конкретных дел припоминает, что защищал потерпевших по делу убитого болельщика Егора Свиридова.
Анна Каретникова, которая хотя бы раз в неделю, а то и чаще на целый день отправляется в один из московских следственных изоляторов, а потом пишет о своих посещениях подробные отчеты, говорит, что Цветков — из так называемого силового блока ОНК. О появлении в комиссиях таких блоков стало известно не сегодня. Правозащитники еще в 2010 году заговорили, что в ОНК «второго созыва» (комиссии работают два года, потом переизбираются) почти во всех российских регионах баллотируются люди, которые раньше к вопросам соблюдения прав человека, а тем более в тюрьмах, особого интереса не проявляли. Ветеранские организации сотрудников правоохранительных органов, союзы разного рода отставников и прочие добровольные помощники полиции:
заявления на участие в ОНК стали подавать люди, лояльные или напрямую связанные с системой МВД и ФСИН. Где один человек, где двое-трое, а где и пятеро, как в московской ОНК, — люди, которых никак нельзя было заподозрить в намерении стать правозащитниками, номинально ими стали.
А дальше почти два года ничего не происходило. Все эти силовики-правозащитники просто занимали место в комиссиях да изредка делали заявления в том духе, что полицейские молодцы и соблюдают права человека (на массовых акциях, например, при задержании их участников). Отчетов из изоляторов и колоний от них не поступало. Дело Развозжаева изменило ситуацию: теперь правозащитники с правоохранительным уклоном, представляясь членами ОНК (которые ассоциируются совсем с другими людьми), говорят о том, что им сообщают заключенные или арестованные, умалчивая часть услышанного или интерпретируя его весьма вольно. Цветков процитировал Развозжаева, выдернув его слова из контекста, — и его сутки цитировали все СМИ.
Но и это не конец. Теперь Антон Цветков собрался идти дальше и исключать из ОНК тех, кто в них работал эти два года. В частности, Зою Светову и Анну Каретникову. Руководитель «Офицеров России» подозревает правозащитниц в незаконной видеосъемке в камерах Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной из Pussy Riot. Честно говоря, подозревает не он один, ФСИН проводит свою проверку. Обидно, если эта история действительно лишит Каретникову и Светову возможности переизбраться.
Новая комиссия будет формироваться уже в следующем году. Медведевская либерализация кончилась, во ФСИН несколько месяцев назад опять поменялось руководство. Антон Цветков, говорят, давно хочет стать председателем ОНК.
