Как нарабатывалась практика
Так сложилось, что расследование уголовных дел в отношении врачей, суды над ними долго время оставались в тени. Профессиональное сообщество детонировало, но в публичное обсуждение подобные дела попадали крайне редко. Приговор в отношении Елены Мисюриной, суровый и крайне спорный, вывел проблему на новый уровень — что неминуемо должно было случиться: в какой-то момент количество приговоров должно было привести к новому их качеству. Ведь о каком снисхождении можно говорить, если преступление тяжкое, пострадавший скончался, и, главное, практика устоялась, а значит, сомнения у судьи в том, что приговор устоит, минимальны.
Однако параллельная вселенная в это время кипела.
Сайт Следственного комитета России по запросу «ятрогенные преступления» выдает поток ссылок за несколько лет. Коллегии, совещания, интервью, личные приемы заявителей – везде есть медики и их преступления. Приговоры по таким делам изначально давались нелегко. Профессиональное врачебное сообщество, прокуроры и судьи не понимали, в чем преступление, как можно уголовно квалифицировать ошибку врача, который сделал, по его мнению, для пациента все возможное.
Для стандартизации подхода, создания системы тотального контроля над проведением проверок, возбуждением и расследованием уголовных дел об этих преступлениях СКР издал информационное письмо от 07.06.2015 № 224-20-2015 «О практике проведения процессуальных проверок и расследования уголовных дел о ятрогенных преступлениях».
Ежемесячные следственные отчеты об особо контролируемых делах были дополнены графой «ятрогенные преступления», эта графа – вторая, сразу после преступлений террористической и экстремистской направленности. Ниже – коррупционные, налоговые преступления, невыплата заработной платы, игорная деятельность, рейдерство и прочая менее значимая статистика.
Административное давление сработало, и уже в сентябре 2016 года на коллегии СКР, посвященной расследованию ятрогенных преступлений, председатель СКР Александр Бастрыкин сообщил, что в первом полугодии в следственные органы СКР поступило 2516 сообщений о преступлениях, связанных с врачебными ошибками и ненадлежащим оказанием медицинской помощи, и по результатам их рассмотрения возбуждено 419 уголовных дел.
419 уголовных дел за полгода – таков примерный масштаб явления уже полтора года назад. И оно продолжало набирать обороты.
Интересно, что говорили об этом руководители региональных структур СК.
Руководитель следственного управления СКР по Рязанской области Владимир Махлейдт в интервью газете «Рязанские ведомости» 11 января 2017 года на вопрос журналиста о том, каким направлениям в минувшем году было уделено особое внимание, «отвечает»: «Сегодня на особом контроле Следственного комитета ятрогенные преступления и преступления, связанные с невыплатой заработной платы».
Ставлю «отвечает» в кавычки, поскольку руководители региональных управлений СК интервью местной прессе фактически не дают — журналисты присылают им вопросы, а пресс-службы дают согласованные с шефом, выверенные ответы.
Какие же они, эти дела в отношении врачей? В справочно-правовых системах можно найти сотни приговоров, связанных с врачебной ошибкой. Подавляющее большинство – осуждение врачей за неосторожные преступления против жизни и здоровья, предусмотренные главой 16 УК РФ. К примеру, если пациент скончался, врач привлекается по части 2 статьи 109 УК — причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения должностным лицом своих профессиональных обязанностей.
Описание типичного дела легко нахожу на сайте СКР.
Жанна Стрелкова, врач-педиатр МУЗ «Муромская станция скорой медицинской помощи» признана виновной в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 109 УК РФ. 7 декабря 2015 года в 7 часов 55 минут она выехала в село Молотицы по вызову в местную амбулаторию — сложный случай с маленьким ребенком, трехлетняя девочка задыхалась.
Далее дословная цитата с сайта: «По факту доктор действовала в нарушение установленных правил. Узнав об отсутствии бензина в специализированной машине, она не потребовала замены автомобиля, а распорядилась проехать на заправку, в результате время прибытия к маленькому пациенту было превышено на 39 минут». Девочка умерла в машине. Кто виноват? Педиатр. И в том, что не было бензина, и в том, что «не потребовала замены машины». Какой замены? Была ли та подменная машина? Почему не было бензина? Зачем выяснять все это, когда есть готовый обвиняемый.
Заканчивается сообщение пресс-службы отчетом о результатах «дела врача Стрелковой»: «По результатам ведомственной проверки, проведенной департаментом здравоохранения администрации области на первоначальной стадии следствия трое сотрудников ГБУЗ ВО «Муромская станция скорой медицинской помощи» привлечены к дисциплинарной ответственности, приняты меры к доукомплектованию служебного автотранспорта современным медицинским оборудованием. В конце 2016 года врач-педиатр уволилась из Муромской клиники. Приговором Муромского городского суда Жанне Стрелковой назначено наказание в виде 1,5 лет ограничения свободы и запрета заниматься врачебной деятельностью сроком на 1 год».
То есть наказали дисциплинарно троих за то, что машина была не укомплектована и не заправлена, но к уголовной ответственности привлекли педиатра — которой не дали ни машину, ни оборудование — за то, что она не отказалась ехать.
Таких приговоров масса. Но этого руководству СКР явно мало. 2 марта 2017 года, выступая на коллегии СКР, где было объявлено о создании в его структуре судебно-медицинского подразделения, Александр Бастрыкин назвал одну из причин инновации: расследование ятрогенных преступлений: «Сейчас повсеместно больницы и поликлиники района объединены в медицинский комплекс с одним главврачом. На базе таких комплексов и работают судебно-медицинские эксперты. И во многом зависят от руководства медицинских конгломератов, хотя финансирование идет отдельной строкой. О какой объективности здесь можно говорить?».
Очевидно, что, по мнению председателя СКР, эксперт, работающий в одном ведомстве и под одним руководством со следователем, заинтересованным в направлении дела в суд и вынесении обвинительного приговора, более объективен, чем классический судебный медицинский эксперт, не имеющий отношения к стороне обвинения по уголовному делу.
Логики здесь нет, но есть смысл: следственный комитет концентрирует в себе не только функции непосредственного расследования уголовных дел, но и планомерно усиливает свои позиции ведомственной экспертной службой, которую ещё до создания предлагает считать образцом объективности.
Говорить о независимости подобных экспертов сложно. Экспертная служба СКР тесно связана со следственными и криминалистическими структурами ведомства.
109 или 238?
Чего же не хватает СКР в ситуации, когда судебная практика сложилась вполне однозначно: врачей стабильно осуждают за преступления против жизни и здоровья, а собственная судебно-медицинская структура, позволяющая получать экспертные заключения независимо от практикующих врачей и экспертов, функционирует?
Как ни странно, не хватает уголовных дел. Точнее, их количества.
14 сентября прошлого года председатель СКР провёл совещание в Санкт-Петербурге, где вновь сделал акцент на ятрогенных преступления: «С самого его (следственного комитета) создания приоритетами в расследовании становились уголовные дела о преступлениях против несовершеннолетних, ятрогенных преступлениях, преступлениях, связанных с невыплатой заработной платы».
Чуть позже он провел приём заявителей по этим вопросам, а 4 октября в СК РФ прошло совещание, посвященное расследованию ятрогенных преступлений. Как следует из релиза, «участники совещания отметили, что зачастую достаточно сложным является вопрос квалификации ятрогенных преступлений. В большинстве случаев преступления медицинских работников квалифицируются по ст.109 УК РФ – причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей. Это достаточно общая формулировка, к тому же у следователя часто возникает сложный выбор между несколькими нормами уголовного закона, которые соответствовали бы совершенному деянию и наступившим последствиям. В этой связи предложено разработать проект изменений в Уголовный кодекс в части введения специальной нормы, предусматривающей ответственность за совершение преступлений, связанных с врачебными ошибками и ненадлежащим оказанием медицинской помощи».
Смысл послания очевиден: СКР требует еще одну статью своей подследственности в УК. В чем же проблема? Почему нельзя работать с тем УК, который есть? Приведем дело Елены Мисюриной в качестве иллюстрации.
Пункт «в» части 2 статьи 238 УК, по которой осуждена Елена Мисюрина, это – тяжкое преступление, совершаемое исключительно умышленно, срок наказания по нему до 6 лет лишения свободы; это не ошибка, виновное лицо осознает, что нарушает требования безопасности, предвидит последствия и желает их наступления.
Часть 2 статьи 109 УК – преступление, в котором могла быть признана виновной Елена, причинение смерти по неосторожности вследствие ненадлежащего исполнения профессиональных обязанностей, небольшой тяжести, форма вины – неосторожность, срок наказания до 3 лет лишения свободы. Это и есть врачебная ошибка, но и при этом надо доказать, что профессиональные обязанности не были исполнены надлежащим образом.
Обе статьи подследственны СКР. Однако не всегда эти дела связаны с гибелью пациентов.
Здоровью пациентов может быть причинен по неосторожности тяжкий вред (статья 118 УК ), а может — вред средней тяжести или легкий — который (если причинен по неосторожности) под статьи 16 главы УК вообще не попадает.
Неосторожное причинение тяжкого вреда здоровью расследуется дознавателями, а не следователями СК.
Внесение в УК новой нормы, где врач будет специальным субъектом, либо наработка применения статьи 238 УК, при котором врачебная ошибка будет квалифицироваться именно по этой статье, позволит СКР на порядок увеличить количество уголовных дел о ятрогенных преступлениях.
Связано это в первую очередь с тем, что в статье 238 УК причинение вреда или смерть — это лишь квалифицирующие признаки, которые отягчают вину. При этом для привлечения к ответственности по ч. 1 ст 238 УК даже причинения вреда не требуется, достаточно угрозы, потенциальной возможности причинить этот вред.
Подобное правоприменение станет катастрофой для медицины.
Зачем это всё? На поверхности причина бюрократическая. СКР, а прежде следствие прокуратуры, традиционно ориентировались на расследование убийств, умышленного причинения вреда здоровью, повлекшего смерть, преступлений, совершенных на сексуальной почве, коррупции.
Сейчас таких уголовных дел в СКР, мягко говоря, меньше половины. При этом штат под декларированные задачи был истребован и получен колоссальный. Загрузка следователей, у которых требуют количественные показатели, идет за счет незначительных, зачастую нелепых дел об экстремизме, применении насилия в отношении представителя власти, оскорбления чувств верующих и прочих, ранее лежавших мёртвым грузом составах.
Резерв дел о ятрогенных преступлениях, если статья 238 УК заработает, как того хочет руководство СКР, огромен. К уголовной ответственности можно будет привлекать врача, который вообще не причинил никакого вреда пациенту, если эксперт из системы СКР просто установит, что примененная врачом методика могла этот вред причинить.
Где же прокуроры?
Полномочия прокурора в уголовном процессе с процессуальной реформы 2007 года урезаны. Но и оставшихся могло бы хватить — при наличии к тому воли, чтобы остановить кампанию охоты на врачей.
Абсурдность ситуации обсуждалась в руководстве генеральной прокуратуры. Дело даже дошло до издания заместителем генерального прокурора Владимиром Малиновским информационного письма «Об организации надзора за расследованием фактов ненадлежащего исполнения врачами обязанностей, повлекших смерть пациентов либо причинение вреда здоровью» № 36-11-2016 от 16.06.2016.
Смысл письма в том, что невыполнение врачом необходимых лечебных мероприятий свидетельствует о ненадлежащем исполнении им своих профессиональных обязанностей, и, если действия врача причиняют вред пациенту, то преступление классифицируется по статьям 16 главы УК, но не по статье 238 УК. Статья 238 не для этого.
В письме приведено множество примеров, когда прокуроры добивались правильной квалификации, к примеру, в случае смерти пациента – по части 2 статьи 109 УК РФ (причинение смерти по неосторожности) с прекращением преследования по статье 238 УК.
Но это не работает. Примеров тому масса, и дело Елены Мисюриной — один их них. Постановление о возбуждении уголовного дела в отношении неё не отменено, обвинительное заключение подписано, государственный обвинитель в суде обвинение поддержал и о переквалификации её действия не просил. Прокурор не использовал свои полномочия, для того, чтобы Елена избежала незаконного приговора.
Возможно, сейчас, когда возник некий медиа резонанс, прокуратура использует апелляционные рычаги и внесет представление о несправедливости либо незаконности приговора. А возможно, и нет.
Приведу типичный пример эффективности обжалования действия следователя СКР в прокуратуру и суд.
В следственном отделе СКР по Великому Новгороду расследуется уголовное дело в отношении акушера-гинеколога Виктории Клишиной. Статья 238 УК. Защита обратилась в прокуратуру области и получила ответ, что допрошена она в качестве подозреваемой незаконно, и следователю укажут на необходимость проведения повторной комиссионной медицинской экспертизы.
Надежда жила недолго. Следователь в назначении экспертизы отказал, мнение прокуратуры области не стало для него достаточным аргументом.
Но и это не все. Отказ следователя в назначении экспертизы был обжалован в прокуратуру города, которая ответила, что действия следователя правомерны. Недоумение о том, что прокуратура области считает иначе, осталось без ответа.
Суд, куда был обжалован ответ следователя, сообщил, что оснований для удовлетворения жалобы нет, ибо ходатайство о назначении экспертизы следователем было рассмотрено, а отказать он имеет полное право.
Ситуация с преследованием врачей слишком долго была не на слуху. Теперь, чтобы остановить грядущий вал уголовных дел, нужно остановить того, кто этот вал разгоняет.
Иначе число 238 будет выбито на могильной плите российской медицины.
Текст: Алексей Федяров
