Тетки, большие вы грешницы…
Уж сколько мы ездим по судам и тюрьмам с «Русью Сидящей», уж сколько всего повидали — а всё равно иногда столбенеем. Вот на этой неделе мы в Осташкове: там — новый суд над сельским учителем рисования Ильей Фарбером, который обвиняется в получении крупной взятки. Илья сидит уже почти 2 года, был приговорен к 8 годам, но Верховный суд отменил приговор, и сейчас новое рассмотрение дела: Илья все это время в тюрьме. Судя по тому, как идет процесс, новый приговор будет вынесен в считаные дни.
В первый день слушаний на суде выступали свидетели обвинения. Нам они все понравились, по разным причинам, причем чисто юридическим — симпатий особо не было, но они все были для нас важными: когда свидетель обвинения порет очевидную чушь, защите это приятно. А две тетечки мне просто по-человечески понравились: простые, честные, но путаные, всё сетовали на ужасный характер Ильи Исааковича — собственно, больше ничего и не смогли сказать. Хотя уже во время их показаний вкралось ко мне страшное подозрение: а может, они думают, что за плохой характер 8 лет одинокому отцу троих детей, учителю рисования — это нормально?
Подозрения немедленно подтвердились, как только судебное заседание окончилось. На завтра было назначено новое заседание, о чем в зале сообщил судья, а в коридор весть вынес пристав. В коридоре чинно сидели на лавочках другие тетечки из села Мошенское, где учительствовал Фарбер. При известии о том, что надо будет явиться на следующий день, — поднялся бабий бунт. «Из-за какого-то Фарбера нам надо будет еще раз приезжать?! Делать нам больше нечего», — завопили они. Рядом с ними остановилась прокурор (настроенная на обвинение, но думающая и слушающая, она мне понравилась). Остановилась с ласковыми увещеваниями: мол, потерпите, гражданочки, нам тоже тяжко, а в суде душно, и вон в прокуратуре некому работать, но ведь процесс идет, вы вызваны, надо приходить. «Из-за Фарбера приходить?!» — не унимались тетки, и возмущению их не было предела. У них давление, внуки, огород — и всё это важнее 8 лет человеческой жизни. И не одной, если помножить всё это на детей и родителей Ильи.
Они реально не понимали, почему из-за какого-то Фарбера они должны приехать в суд еще раз.
Я тут же вспомнила забор в селе Мошенское, расписанный словом «жиды». За забором жили Фарберы, отец и сыновья. Парень, которому было задолго до 40, и двое мальчишек. Люди, приехавшие в село не только из Москвы, но еще и из Китая, где они долго жили, а потом внезапно решили, что их судьба — сделать в русском селе нечто необыкновенное, что войдет в туристические справочники как «культурный объект». Ага, идеалисты. А скорее — то, что написано на заборе, вот вам, и скажите спасибо, что не посадили. А теперь еще и посадили.
…Как хорошо я знаю этих теток, и я нежно их люблю. Они приходят к нам в «Русь Сидящую» со своими бедами десятками в неделю. Они простые, честные, но путаные. Они уверены, что мужа, сына или внука посадили незаконно (и часто это действительно так) и что ее случай эксклюзивный, и тут она впервые в жизни использует слово «беспредел», к которому потом привязывается всей душой. Она требует к себе стопроцентного внимания и не сразу понимает, что биться только за себя — неэффективно. Когда она раскрывается и начинает работать, на нее нельзя налюбоваться — это ж Нонна Мордюкова в «Родне», а также в «Молодой гвардии». Это огонь, вихрь и природная смекалка. Но черт же вас возьми, я не знаю, как вас отличить. Где та грань, где вы просыпаетесь? Как отличить равнодушную тетку, которой по фигу всё, кроме огорода, — от своей, от родни? Я не знаю, как их отличить. А может, и не надо их отличать: это одни и те же тетки в разных жизненных ситуациях. Они придут к нам завтра со свалившейся на них бедой, и надо будет простить былое равнодушие, за которым стоит жизнь и смерть других людей.
Тетки, большие вы грешницы, ну да Бог простит.
Вот кого нельзя простить — так это «фебцов»: так в регионах довольно презрительно именуют сотрудников местных управлений ФСБ. Двое из них тоже давали показания на процессе Фарбера. Они молоды, очень молоды, и вряд ли компетентны. При этом они убеждены в том, что перед ними враги, особенно тот, кто в клетке. Эти юные дураки не понимают, что отрабатывают чужие деньги: Фарбер по большому счету сел потому, что стал щепкой, засорившей четко работающий механизм больших начальников по распродаже земли на первой линии Селигера, а этот бизнес без «фебцов» не работает. Ужас в том, что двух юных «фебцов»-остолопов узнал Петя, сын Ильи Фарбера. Именно они арестовывали Илью, а потом вызывали «на беседу» его старшего сына, Петю, а после той беседы у него остались шрамы на руках — они тушили о них окурки. Военная прокуратура трижды отказала в возбуждении уголовного дела: разумеется, не нашла состава преступления. А теперь, в коридоре суда, эти «фебцы» кидаются на камеру Пети и пытаются вырвать из рук: не хотят, чтобы их снимали. Чтобы их снимал Петя, на руках которого круглые шрамы. Тот самый Петя, который жил за забором, на котором сыновья или внуки этих пришедших в суд теток писали срамные слова.
Они ведь и правда не понимают: а чё такого-то?
Новая газета http://www.novayagazeta.ru/columns/58767.html
