Ольга Романова
Накипело и наболело, считайте это открытым письмом, хотя этот жанр я не жалую. Ну вот смотрите, граждане дорогие. Например, приходит к нам в «Русь сидящую» зареванная измученная женщина — жена, мать, дочь, сестра. Она с чего начинает свой рассказ? Всегда с одного и того же: «Вы такого беспредела еще не видели. Невиновный человек осужден», — и вообще конец всему. Дальше следуют два варианта. Вариант первый, после которого мы ласково прощаемся, если не дойдет очередь до варианта второго: «Спасите-помогите, дайте денег, а про дело я ничего не знаю, только дали ему, касатику, пятнадцать лет незаконно, вы уж его как-нибудь из тюрьмы вытащите, но фамилию нашу я запрещаю называть, как бы хуже не было».
Прощаемся.
Вариант второй: «Спасите-помогите, вот дело, вот приговор, все незаконно, напишите в газету». Ок. Начинаем разбираться.
Дальше опять два варианта. Вариант первый: мы берем дело, показываем его юристам, ходим на суды, смотрим и вникаем. И понимаем — увы, увы. Человек виновен. Здесь принимаем решение коллегиально на собрании «Руси сидящей» — говорить или не говорить это матери, жене, дочери, сестре. Споров обычно не бывает: говорим, если видим перед собой сильного, умного и ответственного человека, которому самому нужна помощь. Потому что если твоего близкого сажают, проблемы начинаются прежде всего не у него, а у тебя. Кредиты, доверенности, дети, работа, содержание семьи, а часто и со службы увольняют. Стало быть, помогаем выжить семье, и только семье. Родному в тюрьму — ну разве что передачи, если ему кушать нечего. И думаем, что дальше. Ведь если женщина хорошая — ждать будет, любить будет. Надо будет помогать потом с социализацией вышедшего зэка.
Или вот видим, что да, человек невиновен. Или так: может, и виновен, но вина в суде не доказана. Ибо если она доказана, то нам должно быть это абсолютно понятно. Таких в общей сложности каждый третий — из них совершенно невинных процентов 10, а с остальными просто никто на самом деле не разбирался ни на следствии, ни в суде. И это люди далеко не святые, что не делает их виновными. Вот тогда занимаемся и с юристами, и с судебной поддержкой, и с семьей, помогая ей выжить. Проходят годы, ситуация меняется, люди выходят, и никогда к нам не возвращаются, и никогда не говорят «мерси», хотя мы не за мерси работаем и денег не берем. Мы другие, мы просто так, из чувства собственного гражданского достоинства работаем.
А те, что остаются с нами, становятся нами. «Русью сидящей». Это примерно трое-четверо из сотни, и это много и хорошо. Тем и прирастаем.
Но ведь это несправедливо. Это ничего, когда ты год-два так работаешь. А когда сильно больше, становится обидно. И вовсе не потому, что тебе не сказали «мерси». А потому, что люди ничего не поняли, как оно тут у нас в жизни устроено. Им кажется, что своим примером они дают тебе бесценный журналистский материал. Они не знают, сколько у нас такого материала — никаких газет не хватит. И что одно «беспредельное дело» как две капли воды похоже на сотни и тысячи таких же. Увы.
Несколько последних громких дел «Русь сидящую» сильно морально подкосили. И не потому, что не было сказано «мерси», — к этому-то мы давно привыкшие. А потому, что совершенно далекие от предмета граждане воспряли и проявили свою позицию, проявили активно и благородно, и это очень разные граждане. Пенсионеры и студенты, отставные и действующие силовики, чиновники и избранные депутаты, общественники из самых разных организаций и художники самых разных направлений. У них нашлось одно общее дело, которому они отдались всей душой, а вышедший на свободу благодаря общественному возмущению зэк скроил козью морду. Не нам — им, вот этим очень разным гражданам. В следующий раз нам будет тяжеленько объяснить им, что надо поддержать другого, такого же невиновного, но с таким же мерзким характером, что никак его виновным не делает.
И мы начали жестко переформатировать «Русь сидящую». Мы, конечно, не сторож брату своему, мы не воспитатели и педагоги, но теперь мы пристально интересуемся у новеньких двумя вопросами. Первый: а чем ты сам можешь себе помочь? Второй: а готов ли ты помогать другим? Нам нужны твои дела, чего уж. Ты умеешь солить огурцы — отлично, соли, а мы будем посылать их в передачах. Можешь вязать салфетки — мы будем продавать их на благотворительных базарах и оплачивать адвокатов. Ты можешь просто сидеть с нашими детьми, пока мы шляемся по судам и тюрьмам. Ты можешь стоять в очереди на передачи. Ты можешь просто составить нам компанию и ходить с нами на суды… Если ты не хочешь ничего делать для других, замыкаясь в своем «уникальном» случае, — ну попробуй справиться в одиночку или за деньги, коих мы не берем ни в каком виде. Дашь на дашь, забота за заботу, участие за участие. Ты должен стать гражданином и сообразить, что у тебя есть права и обязанности. Прежде всего перед обществом. И ты сам удивишься, как изменится твоя жизнь.
А вот разговор «вы должны мне помочь» мы заканчиваем. Никто тебе ничего не должен, по крайней мере, никто из нас. Помоги себе сам, помоги другим, не останавливайся — и тут ты поймешь, что нас много и что мы непобедимы. Никем не победимы — ни судом, ни следствием, ни тюрьмой. И твой родной человек, сидящий в тюрьме, станет гордиться тобой и такими, как ты. И ваши дети, и соседи, и родители, потому что ты не для себя живешь. И вот тогда общество вступится за тебя и скажет: не смей увольнять Маню с работы, мы пойдем в суд. Не смей гнобить мужа Мани, мы знаем, как его защитить. Не смей тыкать Маню и ее детей в нос за то, что ее муж сидит: мы сейчас объясним тебе, какой человек Маня, и тебе будет стыдно, и ты будешь равняться на Маню и на таких, как она.
Такие дела.
