Человек часто оказывается беззащитен перед российской судебной системой. Незнание собственных прав и законов страны приводит к тому, что человек предстает перед судом в одиночестве. Иногда на хорошего адвоката нет денег, иногда разобраться в том, хороший ли это адвокат, нет возможности.
Нет дыма без огня, считают многие, если есть дело — есть вина. За попавшего в беду человека часто готовы бороться только его родные и близкие. Причем совершенно бесплатно. И закон позволяет им это делать в статусе общественного защитника.
Школа общественного защитника — место, где будут учить всем необходимым правовым и юридическим знаниям. В Школе готовят квалифицированных защитников, способных оказывать услуги фигурантам уголовных дел во время следствия, суда и исполнения наказания по приговору.
Елена, подсудимая
История моего уголовного преследования длится с 2005 года. Я была в руководстве одного некрупного частного московского банка, у которого отозвали лицензию. Всем вкладчикам и кредиторам деньги были выплачены полностью. Это был первый банк, ликвидированный без банкротства. Но все равно завели уголовное дело, которое нужно было об кого-то закрыть. Меня сделали крайней. Мне грозило как минимум семь лет тюрьмы.
Это очень важно — иметь в суде защитника наравне с адвокатом. Как только защитник допускается судом, он становится полноправным участником судебного процесса. Моим защитником стал мой муж. Он имеет экономическое образование, специального юридического образования у него не было.
По сути защитник может все то же, что адвокат. При этом он не связан по рукам и ногам, как адвокат. Суд может отстранить адвоката от дела и подпортить ему тем самым карьеру. Поэтому не все адвокаты способны пойти на конфронтацию с судьей, отстаивая интересы подзащитного. А защитник здесь никак не ограничен. Его нельзя удалить из процесса, лишить права защищать (только если подсудимый сам от него не откажется).
Все действия суда, все его решения защитник имеет право оспаривать и подавать на них жалобы. Основная роль защитника — не допускать процессуальных нарушений со стороны суда и прокурора, ну или, по крайней мере, каждым своим шагом фиксировать эти нарушения в судебном процессе. Его задача — оставлять в материалах следы. Даже если суд отказывает в удовлетворении всех ходатайств со стороны защиты, то следы остаются в деле. И суд вышестоящей инстанции это видит и в принципе не может игнорировать.
У меня было несколько адвокатов, мы платили им немалые деньги, продали все, что можно было. И почти все адвокаты меня предавали. И если бы не мой муж, то те ужасные процессуальные нарушения (нарушения прав на защиту), которые есть в моем деле, их бы просто не осталось, и о них бы никто никогда не узнал.
Но главное, что в нашем деле нет потерпевших, нет ущерба. В экономическом деле нет потерпевших — это абсурд. То есть нет другой стороны. Это первый признак заказного дела. При статье средней тяжести, если человек впервые привлечен к уголовной ответственности, стороны могут примириться. А нам не с кем примириться — нет потерпевших, возмещать некому и нечего.
Нарушения в нашем деле были совершены судами всех инстанций. Поэтому они и не дают «заднюю», ведь за отменяемые незаконные судебные решения кто-то должен понести ответственность, потому что нарушается принцип стабильности обвинительных приговоров.
Великий адвокат Юрий Артемович Костанов прочитал мое дело и сказал: «Я что-то не понял, а что вы сделали то?». Вообще, мы знаем не так много адвокатов, которые дорожат своей репутацией и, защищая закон, готовы вступать в серьезную схватку со стороной обвинения и судом. Многие адвокаты уже разуверились, что можно добиться правосудия в нынешней системе, где все идет по шаблону. Не все адвокаты успевают читать, а потом применять изменения, вносимые в законы, постановления пленумов Верховного суда, обзоры практики, решения Конституционного суда. А если дело касается близкого человека, то в ход идет все; все нужно изучать, читать. Пробовать все. И Гена делал и пробовал все.
Ступеней отчаяния было много. Я даже несколько раз проходила лечение в психоневрологической больнице. Но Гена говорит: «Сила в правде, мы все равно докажем, что мы правы». Я ему верю.
Геннадий, муж Елены, защитник
Совершенно случайно мы обратились к адвокатам, которые, как выяснялось в дальнейшем, работая по нашей защите, подыгрывали стороне гособвинения. Они сами бывшие прокуроры, и мы, обращаясь к ним, подумали, что, наверное, это добавляет им профессионализма. На деле же эти адвокаты, как нам кажется, согласовывали защиту со стороной обвинения, тем самым способствуя карьерному росту родственника высокопоставленного сотрудника прокуратуры.
И вот еще на стадии следствия я сказал им, что только что произошла декриминализация статьи, которую вменяли Лене, и в соответствии с декриминализацией состава преступления просто нет, дело должны закрыть, и нужно заявить это на предварительном слушании. А адвокаты ответили, что на наше дело эта декриминализация не распространяется. Я сразу понял, что тут что-то не так. И начал разбираться в деле сам. Книжечки Уголовного кодекса и Уголовно-процессуального кодекса не такие толстые, чтобы их нельзя было проштудировать. В юриспруденции, как и в любой науке, все выстраивается логически.
Адвокатам в основном платят за инстанцию, а не за часы. Обычно у адвоката одновременно в производстве несколько дел. Адвокаты не склонны затягивать процесс, хотя иногда такая тактика защиты может быть очень выгодна подсудимому по многим причинам, вплоть до освобождения от наказания и от уголовной ответственности. Нередко адвокаты бывают не добросовестны, не говоря уже о том, что они могут вести двойную игру, сбивая вас с толку. Никто не застрахован от того, чтобы нарваться на таких недобросовестных адвокатов.
Например, одна из Лениных адвокатов параллельно в этом же суде защищала другого подсудимого, поэтому она не обжаловала то, что можно было, — просто не хотела ссориться с судьей.
Хорошим адвокатам иногда подкидываешь неожиданную идею, варианты развития, и они с интересом берутся за это, цепляются и начинают копать, раскручивать. Одна голова хорошо, а две лучше. Защитник — это всегда свежий взгляд.
Я старался фиксировать все нарушения со стороны суда. Например, подлог со стороны судебных приставов. Моя жена не смогла получить приговор, ее не было на оглашении, потому что она была в больнице. И судья выдала судебным приставам приговор, который они должны были передать. Хотя это незаконно. Они приезжали к нам домой, якобы пытались приговор передать. И как будто Лена не открыла им дверь, хотя она была в больнице. Судья сделала вывод, что приговор был вручен, просто подсудимая не захотела его брать. И когда мы обжаловали приговор, мы не попали в сроки, потому что на деле получили приговор значительно позже. Я это обжаловал, и старшего судебного пристава районного суда уволили задним числом, потому что все это было незаконно. Приговор судья была обязана вручить сама либо отправить заказным письмом. Она нарушила закон. И таких нарушений было много.
В нашем деле по двум статьям из трех не было постановлений, по которым возбуждается уголовное дело. Это серьезное, фундаментальное нарушение. Потом мы узнали, что, в связи с идентичным нарушением, уголовное дело, известное как «игорное дело подмосковных прокуроров», было прекращено. Получается, что для социально близких закон работает, судебные ошибки исправляются, а для остальных на усмотрение…. Но это не повод для отчаяния.
Текст: Рената Серебрякова
Источник: Такие дела
