«Избиения, пытки, поборы — это уже пройденное»

Начальнику исправительной колонии N6 в Копейске Денису Механову 9 ноября исполнилось 30 лет. В понедельник 26 ноября Механов с женой и четырехлетней дочкой должен был улетать в отпуск. Но 24 ноября, когда в возглавляемой им колонии намечался родительский день, 500 осужденных после завтрака вышли на улицу и отказались заходить назад в бараки и рабочие цеха. «Вспыхнуло все молниеносно, сотрудники ничего не успели предпринять»,— рассказал «Власти» Механов. Десятки человек залезли на крышу и строительную вышку, развернули плакаты «Люди, помогите», «Администрация вымогает $», «Пытают униж-т», «Нас 1.500 человек».

Лозунги не были написаны кровью, как подумали сначала напуганные родственники: полотнища, красную и черную краску зэки взяли на промзоне. Ко входу в колонию вызвали спецназ ФСИН, у дверей КПП поставили ОМОН. Собравшимся женам, матерям и друзьям сказали, что в колонии плановые учения. Но зэки кричали родственникам: «Не расходитесь, а то нас убьют!» Те ругались с полицией, забрасывали ее снежками, камнями, а потом начали раскачивать уазик, в котором сидел глава УВД Копейска. ОМОН двинулся в наступление: на людей спустили собак, мужчинам разбили лица, женщин поколотили дубинками, одна девушка попала в больницу со сломанной рукой, а у беременной Яны Апсоляновой, подруги одного из сидельцев, на следующий день случился выкидыш.

В самой колонии в это время продолжалась ненасильственная акция протеста. Поочереди уходя греться, зэки простояли на улице всю ночь и весь следующий день. В воскресенье вечером на зоне собрали «круглый стол»: прокуроры, областной омбудсмен Алексей Севастьянов и родственники трех осужденных сели за столы в актовом зале, где собрались 60 протестующих. От их имени переговоры вели зэк по прозвищу Тайсон, осужденный за изнасилование 13-летней и проведший в колонии уже десять лет, и попавший в ИК-6 за взяточничество бывший вице-мэр Магнитогорска Виталий Сидоренко, переведенный туда всего две недели назад. Поблескивая очками, бывший чиновник учтиво рассказал «участникам совещания» про практикующееся в колонии «унижение человеческого достоинства — моральное, физическое и психологическое».

«Мы с Сидоренко уже переговорили, он попал под влияние нехороших людей, они использовали его интеллектуальные способности»,— позже заявил «Власти» Механов. К утру понедельника 26 ноября зэки постепенно слезли с крыш, но продолжили голодать. В колонию приехали сотрудники Генпрокуратуры, областной прокурор по надзору, следователи следственного управления Копейска, представители омбудсмена Владимира Лукина из Москвы и наблюдатели из местной общественной комиссии. По городу поползли слухи о сорвавшемся с вышки зэке, о 12 убитых в бараках, о массовом вскрытии вен. Билеты в Египет Механову пришлось сдать.

После нескольких дней работы правозащитников и следователей в ИК-6 самые страшные слухи не подтвердились: в воскресенье с вышки не человек падал, а полетела фуфайка. Вообще обошлось без жертв, после завершения акции протеста надзиратели заключенных не били. Акция протеста в Копейске была ненасильственной, и ее мирному исходу удивляются все — от зэков с родственниками до фсиновцев с правозащитниками. «Их даже пытались спровоцировать переодетые в робы сотрудники колонии, но зэки на это не поддались и потасовку не затеяли,— предположил член ОНК Николай Щур.— А чтобы вводить спецназ, нужны жесткие обоснования, записанные на видео беспорядки внутри колонии». «По статистике в подобных случаях применение спецсредств и грубой физической силы имеет место в 99% случаев. В редких случаях это разрешается мирно. Я их предупреждал: не ломайте ничего, не крушите, иначе заведу спецназ. Еще пулеметчиков на надзорных вышках усилил. Ну осужденные сами крови не хотели и с крыш нам кричали: «Мы не будем ничего делать, не надо спецназа»»,— объяснил мне мирный исход акции Механов.

Исправительное учреждение N6 в Копейске, расположенном в 40 км от Челябинска,— колония строгого режима, куда отправляют осужденных за тяжкие и особо тяжкие преступления. Из 1600 находящихся там заключенных 800 получили срок за убийство. При этом большинство из них молоды, и 1991 год рождения — далеко не редкость. В штрафном изоляторе за разного рода провинности постоянно находятся 15-20 человек. В ШИЗО помимо аскетичных бытовых условий нельзя пить чай, курить сигареты, а еще там постоянно звучит громкая музыка — песня «Голубая луна» или группа Rammstein. Еще 300 осужденных отбывают наказание на «облегченных условиях» за отсутствие взысканий и добросовестное отношении к труду: в их бараке хорошая сантехника, ремонт, есть DVD-проигрыватель, библиотека и даже электронные книги. По словам Механова, никто из живущих на облегченных условиях в акции протеста не участвовал.

Среди требований остальных поначалу была встреча с осужденным Гией Джингаладзе, который шестой месяц находится в ШИЗО. В качестве доказательства Механов показал мне видео со своего айфона: в снятой с почтительного расстояния толпе зеков пара-тройка людей выкрикивают: «Гия! Гию!» Несмотря на то что, по словам и надзирателей, и правозащитников, никто в колонии его толком не знает в лицо, зэки были уверены, что он «мужик» и что «скажет свое слово, возьмет на себя ответственность». Сам Гия, грузин средних лет, встречаясь в воскресенье с омбудсменом, о бунте ничего не упоминал и в разговоре жаловался на больную печень и желудок. По словам Механова, Гия давно просит экстрадировать его в Грузию, но там отказываются принимать преступника.

Другим требованием голодавших и отказавшихся соблюдать режим зэков было прекращение пыток и вымогательств со стороны администрации. Эти жалобы не новы, и соответствующие заявления в прокуратуру, по словам заключенных, их родственники отправляют не первый год. Еще осужденные захотели строиться для проверки в локальных участках, а не режимном коридоре, и сдвинуть распорядок на полчаса дня вперед: вставать в 6:00, уходить на отбой в 10:00.

Главная проблема колонии, по мнению и общественных, и государственных правозащитников,— непомерные поборы со стороны администрации, называемые добровольными взносами, и применение насилия в случае отказа платить. Матери и жены под стенами колонии рассказывали, что за свидание они платят от трех до пяти тысяч. Всего комнат для свиданий 24 вместо положенных 90. По закону такие встречи бесплатны, но для них в ИК-6 предусмотрены три типа помещений. В бесплатной комнате нужно заплатить за допуслуги — чистое белье или чайник. Можно выбрать «полулюкс» за 750 рублей в сутки, а еще есть девять «люксов» за 1400 в сутки.

Оказавшись на зоне, я захожу в одноэтажное здание без окон, где находятся эти «люксы». Каждый оформлен в своем цвете — зеленый, сиреневый, голубой — и обставлен мебелью, которую делают тут же в колонии. Есть DVD-проигрыватель, отдельный душ, кондиционер, кухня и мини-бар.

За поддержку ходатайства об УДО, по словам родственников, в колонии могут запросить от 35 тыс. до 150 тыс. рублей, часто берут натурой — линолеумом, цементом, телевизорами. Деньги перечисляют на банковский счет. Тех, кто отказывается платить и звонить семье с уговорами, сотрудничающие с администрацией зэки и сами сотрудники колонии пытают холодом, не дают спать, избивают, в один голос утверждают родственники.

«Я не спорю, мы принимаем гуманитарную помощь. Но только от юридических лиц в виде холодильников, телевизоров, DVD-проигрывателей. Это законом не запрещено»,— факты поборов Механов категорически отрицает. Но рядовые сотрудники колонии о схеме знают и описывают ее недостатки: «Ничего плохого в том, что родственники хотят сделать проживание своего брата или мужа более комфортным, нет. Но администрация сама же собирать не будет. Она действует через посредников, а те могут вместо тысячи просить тысячу пятьсот и оставлять себе разницу. Это неконтролируемо. Если бы можно это было оформлять через общественный фонд и сделать более прозрачным, таких проблем не возникло бы».

Механов рисует для меня на листочке схему финансирования колонии. Деньги из федерального бюджета идут на еду, обмундирование, тепло, газ, воду. Еще есть деньги, зарабатываемые в центре трудовой адаптации осужденных (ЦТАО): это швейное дело, столярный участок, мебельный цех, сельское хозяйство — куры, перепела, 400 свиней. Они идут на зарплату 200 вольнонаемным сотрудникам, налоги, расходы вроде лампочек, интернета и бензина и, наконец, на зарплату зэкам. При вычете 75% в пользу государства за их содержание, сумма получает смехотворная. «В месяц на все эти расходы нужно 2,5 млн рублей. Продукции на такую сумму мы произвести не можем. Это к вопросу, почему у осужденных такая маленькая зарплата. Я сам вынужден работать как коммерсант. Вообще, заказы нам должно обеспечивать государство, но их нет. Я ищу бизнесменов, заключаю с ними договоры, а еще ведь не каждый станет сотрудничать с колонией».

«Вообще, избиения, пытки, поборы — это все уже пройденное. Это не новое для нас. По их заявлениям прокуратура проводила проверку и ничего не нашла. Сейчас они снова подали следователям около 130 заявлений с этими требованиями,— Механов зол на заключенных.— Кто-то не может по УДО освободиться. Кому-то солнце плохо светит. Кто-то кроссворд разгадать не может». Насилие он тоже отрицает: «К осужденным применяется физическая сила на основании закона и очень редко». Я вспоминаю об Андрее Скворцове из 14-го отряда, на переговорах во время бунта кричавшем матери: «Так вот этот же офицер, что с тобой рядом сидит, меня и бил!» Думаю о лежащих в сумке фотографиях избитого осужденного Александра Дмитриевского. «Вымогают деньги, избивают резиновыми палками, деревянными кувалдами, пытают слезоточивым газом, подвергают насильственным действиям сексуального характера половыми членами и подручными средствами»,— написано в его заявлении на руководство ИК-6, переданном мне матерью. «Сейчас на территории работает большая комиссия, и ни у одного из 1700 осужденных телесных повреждений нет,— продолжает Механов.— О каких избиениях они тогда заявляют?»

По мнению начальника колонии, требовать отмены поборов и побоев осужденные стали, только когда поняли, что первоначальные требования — послабление режима и выпуск из ШИЗО сокамерников — администрация не выполнит. «Они испугались и решили себя оправдать»,— полагает Механов. Требования осужденных он считает невыполнимыми. Но рядовые сотрудники ИК-6 признают — контроль над колонией утерян: «До пятницы это была «красная» зона. Теперь там появился «черный» коридор». В «красной» колонии сильнее власть администрации, там все по уставу, в «черной» — многие дисциплинарные вопросы решают заключенные из «авторитетов». «Ошибка руководства колонии — они дали организоваться массе. Так зэки объединились против собирающих с них деньги «сук» и против администрации, встали и добились своего. Молодцы, что я могу сказать»,— говорит член ОНК Николай Щур. В областном ФСИНе опасаются, что метод ненасильственного протеста могут подхватить другие исправительные учреждения.

Уголовное дело, возбужденное местными следователями по факту превышения полномочий сотрудниками колонии, Механова мало волнует. Фигурантов в нем нет. «У нас в колонии был порядок,— говорит он.— Понятно, что по России сейчас катится волна беспорядков, демократия в стране, у всех есть права. Все эти правозащитники появились, прокуратура тоже себе колеса накачивает, они там чувствуют себя вдохновленными, у всех прав много. У нас осужденные ходили по струнке. Жестко, конечно, было. Это колония, это не пионерский лагерь, тут так и должно быть. Осужденным это, естественно, не нравилось. И помогали им расшатать порядок эти же члены ОНК, которые приезжали и сразу же безоговорочно вставали на их сторону, записывали все их жалобы, выкладывали видео в интернет».

Пока мы с Механовым разговариваем вечером 28 ноября в его кабинете, звонят с зоны — «снялся с голодовки» последний зэк, осужденный Терехин. Механов вешает трубку с заметным облегчением.

— Расскажите, как становятся начальниками колонии в 30 лет?

— Надо просто этого захотеть.

Механов родился на севере, в Норильске, но школу заканчивал уже в Копейске, где его отец работал водителем в ИК-6. С отличием окончил копейский горно-экономический колледж и в 2000 году подал документ на поступление в Высшую школу милиции. Но в ночь, когда Механов собирал сумку для отъезда, его отец умер. Наутро он должен был везти сына на вступительные экзамены. Из-за шока 17-летий Механов завалил экзамены. Тогда его судьбой занялось руководство ИК-6: отправили учиться в Пермь в спецшколу Минюста России, а по возвращении взяли на работу. В 2002 году 19-летний лейтенант стал начальником отряда. «Осужденные были старше меня в два-три раза, я для них как сынок, а должен был ими командовать». Через год его взяли в оперативный отдел, заниматься агентурной работой с контингентом. За семь лет Механов проделал путь от младшего оперуполномоченного до начальника колонии. Его коллеги объясняют такую быструю карьеру реформой ведомства, чистками кадров и личным упорством.

Общественные наблюдатели и родственники заключенных Механова, мягко говоря, недолюбливают. Щур из ОНК и его коллеги называют начальника колонии главным виновником бунта: по его словам, все денежные потоки идут через Механова, а непосредственным их сбором занимается сидящий в колонии за взятки бывший замгубернатора Челябинской области Виктор Тимашов. «Мы сколько уже твердим ФСИНу: уберите Механова,— говорит Щур.— Но там его называют сыном полка и говорят, что сами воспитали. Они вообще делают из ИК-6 пыточную колонию — свозят туда самых жестоких сотрудников из других колоний». «Начальник тюрьмы лично избивает заключенных. Нам ребята кричали с крыши, что Механов в кабинете, где родственников принимает, сам бьет зэков»,— рассказывает сестра заключенного Шувалова, Татьяна, две ночи стоявшая под забором ИК-6 во время акции протеста.

Механов играет на скрипке. Однажды подарил брюнетке Дине Латыповой, юристу челябинской ОНК, ее собственную фотографию в рамочке, сделанной зэками в мебельном цеху колонии. По словам правозащитников, лично цензурирует программу «Время» и показывает ее заключенным в записи через кабельное телевидение. Когда он улыбается, на щеках появляются ямочки. На вопрос об увольнении отвечает: «Не дождутся».

После акции протеста журналистов в колонию не пускали: внутри работала только съемочная группа «Вестей-24». Я увязалась с Механовым в среду на вечернее построение. Сначала, миновав железные двери и отстойник, мы поднялись в столовую для сотрудников, похожую на дорогой челябинский ресторан: встроенные в стену аквариумы, накрытый по всем правилам стол, меню в бордовом кожаном переплете. Готовит сотрудникам ИК-6 осужденный грузин в возрасте. «Очень хороший повар, входит в гильдию французских поваров»,— говорит мне Механов. Тюремный шеф-повар наклонился к начальнику колонии: «Что будете? Оленину? Утку?» Механов выбрал фуа-гра, я куриный суп, а сопровождавший нас помощник омбудсмена Владимира Лукина в шутку спросил перепелов, на что повар почтительно наклонил голову: «Вчера были, сейчас нет, но, если подождете, сделаем». Сидеть в ИК-6 повару еще четыре года.

В жилой сектор мы пошли после семи вечера. Из тюремной бани валил дым, шел снег, зэков на плацу припорошило. Через десять минут Механову нужно было в первый раз со дня бунта напрямую обратиться к осужденным. Он закурил в предбаннике дома для свиданий: «Так, что мне им сказать? Так. Граждане осужденные, требую соблюдать установленный порядок… прошу соблюдать… призываю. Призываю соблюдать. И повторить. Может, мне им песню какую поставить? Ну, развеселить чтобы…». Можно, говорю. Механов начал перебирать аудиозаписи на телефоне: музыкальную тему из «Джентльменов удачи», монолог Жеглова из последней серии «Места встречи изменить нельзя», песню Арсена Петросова «Кайфуем, сегодня мы с тобой кайфуем». Поставьте им, говорю, «Хорошо бродить по свету с карамелькой за щекою». Мы вышли на мороз, прошли мимо стоявших отрядов. Я принялась советовать: «Может, скажете, что чай с сигаретами скоро завезут? Или что таксофон завтра включите?» — «Нет, это торговля».— «Ну, надо что-то человечное добавить в конце». Механов поднялся на второй этаж небольшого здания, включил мегафон: «Граждане осужденные. Призываю вас соблюдать установленный порядок. Призываю вас соблюдать установленный порядок. С сегодняшнего дня комната приема и передачи посылок работает в обычном режиме. Другие вопросы также решаются. Спасибо за понимание. Спокойной ночи». Тысяча шестьсот заключенных, два дня назад бунтом приковавших к себе внимание всей страны, внимательно его слушали. Он вышел из радиорубки: «Ну как? Я еще про понимание добавил. Нормально было?»Подробнее:http://kommersant.ru/doc/2076394