Мария Ноэль, Русь Сидящая
Говорить о пытках в мужских колониях, с одной стороны не мое, не женское дело. А с другой – самое что ни на есть мое и женское. Потому что я – мама троих сыновей. И тех, кто пытал, насиловал, издевался над заключенными в Копейской ИК-6 тоже носили в женском лоне. У них – изуверов и садистов, тоже есть матери.
Когда мужчина принимает решение начать издеваться над человеком, заведомо подчиненным, не имеющим возможности дать сдачи апперкотом или хуком, хлестко возразить?
Когда в организме сотрудника в погонах происходит необратимый процесс, и он вешает заключенного на дыбу, делает ему ласточку, надевает на голову пластиковый пакет и смотрит на конвульсии задыхающегося человека в наручниках?
Где проходит грань между желанием «исправить» преступника своими силами и садизмом?
Что чувствует любой из них, вымогая деньги под угрозой постоянного избиения?
Как они становятся насильниками-садистами?
Человеческие эмоции не в силах выдержать даже просто рассказов о пытках. Человек не в состоянии спокойно смотреть на многочисленные фотографии зафиксированных побоев, которые есть в большом количестве в общедоступных источниках.
Всего несколько десятков метров в ширину занимает периметр, с заборами, ощетинившимися «егозой», отделяющий волю с нами от другой, страшной заболоченной реки, которую жизнью называть нельзя.
Ирина Демьянцева – мама Саши Демьянцева, приезжает в копейскую «шестерку» раз в полгода. Однажды к Сашиному дню рождения Ирина два месяца не могла понять, сможет ли она, подгадывающая длительное свидание с сыном, увидеть его и вместе отпраздновать – администрация «шестерки» умеет манипулировать поведением заключенного. День рождения ребенка – особенный день для матери, хотя бы потому, что из двоих помнит все детали рождения именно она.
Девять лет назад Саша с подругой поехали погулять в лес и на поляне нашли труп. Вернулись в город и сообщили милиции о страшной находке. Саша свозил милиционеров на место и даже отвез их обратно в отдел.
На следующий день Саша ушел в тот же отдел давать объяснения и больше не вернулся.
Через три дня пыток Саша написал явку с повинной и на тело, найденное им в лесу и еще на одно.
Дело было быстро закрыто, Саша получил 25 лет строгого режима, а милиционеры – премии.
Правда, потом одного из участвующих в этом ужасе правоохранителей ждала отставка. А второго – насильственная смерть (его застрелили в собственном кабинете). Не подумайте, что я кровожадная – просто факты.
Саша отбывает наказание в ИК-6 г. Копейска, заключенные которого третьего дня захватили наблюдательную вышку и вышли почти всем составом на крышу здания отрядов, не выдержав издевательств, насилия и вымогательств.
Вера Черемисова – мама Романа Черемисова, вчера на Житной, во время пикетирования ГУ ФСИН была закинута в автозак, как молоденькая. Вере 66 лет, сейчас она в больнице и врачи не готовы выписать ее домой. У Веры онкологическое заболевание и единственный кормилец сын Роман, срок которого исчисляется без полугода десятью годами. История Романа банальна до зубовного скрежета и в точности повторяет историю Саши Демьянцева с той лишь разницей, что Роман Черемисов оговорил себя под избиениями в продаже травы. К слову, подкинутый рьяными охотниками за «раскрываемостью» пакет с травой по объему в два раза превышает размер кармана, из которого якобы он был извлечен. Потом милиционеры разграбили тату-салон Романа (заведено уголовное дело).
Роман отбывает «наказание» в Архангельской области.
Вера пошла пикетировать ГУ ФСИН в дни копейского бунта превентивно. Видимо, так она защищается от возможных известий о пытках из колонии, где находится ее сын.
Ирина и Вера — двое из сотен тысяч матерей российских заключенных.
И где-то на огромных просторах Российской Федерации есть несколько сотен тысяч матерей, сыновья которых работают в российских лагерях.
О чем они говорят со своими взрослыми детьми? Какие вопросы они задают им об их работе? Видят ли они в их глазах, на их лицах отпечаток тех страшных злодеяний, которые их выросшие дети каждый час своей службы делают, как работу?
Пусть бы хоть одна из них, услышав новости о Копейске, Мордовии, Омске, Соликамске, пришла вечером к сыну и просто посмотрела ему в глаза. И спросила бы: как ты там, сынок? Как тебе служится? А ты тоже избивал, вымогал и насиловал?
А сын бы в ответ промолчал, а на следующий день написал бы рапорт об увольнении…
Это, конечно, мечта из разряда наивных.
Но когда все иные пути уже опробованы и в болоте российского ГУЛАГа исчезает все больше и больше других сыновей, остается мечтать только о материнской солидарности.
