Случилось это классе в четвертом. У моей одноклассницы Ритки был белый котенок Барон. Однажды теплым апрельским вечером возвращалась она из школы домой (а учились мы во вторую смену в связи с переполненностью школы). Ее поймали плохие мальчишки, а до этого они поймали ее Барона. Нет, мальчишки ничего физически с ней не сделали. Они просто держали ее за руки и заставляли смотреть, что они делают с котенком. Они его долго мучили. С поджиганием, выкалыванием глаз, с наматыванием кишок на палку. А потом они Ритку отпустили. Все это они сделали просто так, из чувства превосходства. Наутро Ритка пришла в школу с совершенно другими глазами, в них были мрак и бездна. Ритка бросила учиться и все время думала только об одном: что она сделает с ними.
Я долго не вспоминала Ритку и всю эту историю — пока не попала в тюрьму, когда туда в 2008-м посадили моего мужа, предпринимателя. Я вдруг увидела сотни, тысячи таких Риток — женщин, которые увидели, что делают плохие дяди с их мужьями, сыновьями, братьями. Я вдруг вспомнила Риткины глаза, которые видели такое, что никогда уже не забудут и не простят. У тюрьмы женское лицо, во всех тюремных очередях стоят бабы, которые ни в чем не виноваты. Нет, с ними ничего плохого физически не делают, просто ставят перед выбором: либо ты занимаешься тюрьмой и выживанием в ней твоего человека и гибнешь сама, либо просто уходишь и забываешь. Потому что тюрьма уничтожает все, что вокруг: ты не можешь работать, потому что все время бегаешь по судам, прокуратурам, адвокатам и пунктам приема передач. Ты не можешь заниматься детьми, потому что не до них. От тебя отворачиваются родственники и друзья — хотя бы потому, что ты можешь говорить и думать только о тюрьме, а они не хотят. «Не ходи к нам в дом со своей тюрьмой», — сколько раз слышала это я, сколько раз слышали это другие.
И тогда я подумала, что могу этим женщинам помочь. Просто с логистикой помочь. Ну вот зачем мы все скопом стоим в одной очереди? Пусть одна стоит, передает передачи на всех. Пусть другая всех нас запишет на прием к тюремному врачу насчет лекарств и витаминов нашим сидельцам. Третья пусть с детьми нашими посидит, она вообще педагог младших классов. Таня, Варя и Маша пусть идут себе работать в свою контору, потому что у них отгулы кончились, а все остальные пойдут на суд к мужу Кати — ее надо поддержать, водички купить, то-се, заодно и посмотрим, как это все устроено в судах, ведь и наша очередь скоро. А вечером встречаемся в «Шоколаднице» напротив Бутырки и обмениваемся информацией.
Так возникла «Русь Сидящая» — организация, которая занимается помощью прежде всего семьям заключенных, а также юридической и информационной поддержкой заведомо неправосудно осужденным. То есть семьи поддерживаем все, а пытаемся добиться справедливости только там, где у нас есть уверенность в неправедном приговоре, потому что мы были на судах и у нас есть своя экспертиза, спасибо примкнувшим к нам юристам.
Успехи, надо сказать, у нас были, есть и будут. Были и провалы, но куда ж без них.
Потом началась протестная зима 11-12 года, и после безумных выборов я придумала изощренную пытку для депутатов — ну, мне так тогда казалось. Каждую новенькую я спрашивала, за кого она голосовала и голосовала ли вообще (ответ «нет» был получен во всех случаях). А потом заставляла обращаться со своей бедой к своему депутату. И тилибомкать его, тилибомкать — у него все полномочия есть помогать, а мы тут такие же, как и вы.
Результат был предсказуем. Депутатам пофиг. Ну, вот примерно так я и решила двинуть в депутаты сама. Ради Риткиных глаз, если хотите. И ради того, чтобы осатаневшие от горя и несправедливости Ритки не начали крушить обидчиков самостоятельно, включая чад и домочадцев.
Кстати, из тех плохих парней моего детства в живых не осталось никого.
Деньги были, деньги будут, сейчас денег нет
Ну и вот назначили единый день голосования, ближайшие выборы, которые меня касаются, — в Мосгордуму (сентябрь 2014-го), и я засобиралась. Рассудила: что нужно для выборов? Деньги и много-много сторонников, которые готовы на эти выборы работать. Со сторонниками как-то все сразу образовалось, а с деньгами все как обычно. Все как завещал Борис Абрамыч: «Деньги были, деньги будут, сейчас денег нет».
Ну, кое-какой запас у нас с мужем был. Хорошо, но мало: знающие люди сказали, что на выборы надо потратить не меньше 20 миллионов рублей, чтобы хоть как-то засветиться. Еще в январе двадцать раз по кругу обошла потенциальных спонсоров предполагаемой кампании, и даже график составила: что от кого и когда ждать, десять человек набралось, и я вступила в бой.
Хозяйке на заметку: никогда не берите обещаниями, берите сразу деньгами. В итоге после железных честных слов ни копейки не дали десять из десяти. Вывернулась так: что-то взяла в долг, но в основном сильно помогли неравнодушные граждане, имеющие некоторый капитал. Специалист по банкротствам, мы давно его знаем — он зимой 2013 года взял на себя финансирование марша против запрета на усыновление российских сирот. Главный редактор одного прогрессивного издания сильно выручил из личных средств в катастрофический момент. Юрист Таня и финансист Андрей, пенсионер с никнеймом Батяня Раппопорт и предприниматель Валера — спасибо вам огромное. Деньги нам нужны на изготовление всякой агитационной продукции, что оплачивается с избирательного счета кандидата в Сбербанке, и на поддержание штанов прекрасных моих волонтеров, которые фактически работают бесплатно. Со многими из них мы знакомы десятки лет, а с одной серьезной дамой — с рождения, мы появились на свет в одном роддоме с разницей в неделю. Ну, и «Русь Сидящая», конечно, очень здорово помогает человеческим капиталом. Возглавила штаб моя соседка Ксения, красавица-блондинка и буддист. Мы двадцать лет жили в одном доме и не были знакомы, а познакомились два года назад в Крымске на наводнении. Ксения оказалась борцом за свободу Тибета, где она в основном и проживает, но вот сейчас ради выборов спустилась с гор, а заодно возглавила волонтеров, которые занимаются приютскими собаками. Так что в моем штабе есть три красных угла с фото и отчетами: один по «Руси Сидящей», один по собачьему приюту и один посвящен детскому дому «Искорка» в Ярославской области, потому что мои волонтеры занимаются еще и социализацией сирот — девочек учат косички заплетать, с мальчиками в футбол играют, потому что вредно сиротам вариться в собственном соку.
Павел Бардин
Дом
Как мы искали офис — это отдельная песня. Начали искать еще ранней зимой, и правильно сделали. Оказалось, что в центре Москвы практически нет помещений с юридической безупречной историей.
Нам нужен был офис с отдельным входом, потому что туда свободно должны проходить волонтеры и избиратели, причем круглосуточно — это во-первых. Во-вторых, этот офис с отдельным входом должен быть рядом с метро, причем рядом с конкретным метро — «Таганская», потому что до мая нарезка округов держалась в строжайшей тайне, и к Таганскому району, где я живу и откуда точно хотела выдвигаться, могли прирезать хоть Печатники, хоть Лефортово. В итоге добавили Тверскую, Замоскворечье и Якиманку.
Самое главное — документы на офис должны были быть безупречными. Мы же понимали, что нас будут снимать с дистанции из-за любой ерунды.
Мы посмотрели сотни помещений — это уже после отсева офисов с очевидными тараканами в бумагах. Почти уже ударили по рукам с одним индусом, ответственным арендодателем и весьма ушлым парнем. Хорошо, что перед почти что случившимся подписанием спросили индуса, чем занимается он сам и что у него в соседнем офисе. Оказалось — курительные смеси. Нам в «Руси Сидящей» не надо рассказывать сказки про этот бизнес, мы держимся от таких вещей на максимальном расстоянии. От ментов мы могли и не отбиться.
Другой офис был хорош и чист во всех отношениях. Собственники выкупили его у правительства Москвы год назад — вот купчая. Но вот свидетельство о собственности будет готово только через полгода, «но это ничего страшного, мы сейчас с вами заключим фиктивный договор, а потом…» Стоп-стоп, не надо.
Третий офис сдавался подозрительно дешево. Двести метров с отдельным входом в центре Москвы рядом с метро за сто тысяч в месяц — это мечта. Документы? Вот они. И они в полном порядке. Договор хотите «белый»? Да, будет. Только в договоре будет указано, что мы сдаем вам не двести метров, а сто девяносто. Что такое? А потому что на оставшихся десяти метрах зарегистрированы полторы сотни фирм и фирмочек неизвестного происхождения. Ога, спасибо, не надо, эту историю мы тоже знаем очень хорошо. Три года потом с ментами судиться будешь после обыска и изъятия оргтехники, спасибо.
И вот нашелся офис — Второй Гончарный переулок, дом 3. Собственность правительства Москвы, но в долгосрочной аренде у господина, который вынужден временно проживать в Малаге. А здесь за него его брат с нотариальной доверенностью, отличный мужик, кстати. Сто метров, первый этаж с отдельным входом, рядом метро. Двести тысяч рублей в месяц, «белый договор» на мое имя.
Двести тысяч — это многовато для меня. Добрые люди обещали помочь. Те, кто обещал помочь, кинули. Но пока справляемся, мир не без добрых людей и не без ответственных граждан.
Обустроились мы хорошо. Сначала задумали ремонт, но цены объявляли несуразные. Отремонтировали своими силами и совершенно бесплатно, не считая краски и гвоздей. Дала полную творческую свободу волонтерам — и получилось весело и разноцветно. Притащили диван, и теперь иногородние волонтеры здесь и живут, благо есть душ и все удобства. А также обеспечивается охрана и круглосуточность. Мои собственные вложения, помимо аренды, составили три тысячи рублей — покупка мультиварки. Мультиварку освоил Макс Восемь Пуль из «Руси Сидящей»: в предпринимателя из Сызрани сотрудник ФСБ среди бела дня всадил восемь пуль на Павелецком вокзале, но Макс выжил, хотя его при этом еще и посадили. Сумел не только выжить, но и выйти, и добиться и оправдания, и компенсации, да еще и чувака того посадил на два года.
А еще над нами взяли шефство два замечательных московских кафе: «Бобры и Утки» на Чистых прудах и грузинское кафе «Этре» на Остоженке. Они наладили нам дорогу жизни: каждый день добровольцы (у нас график) заезжают в эти благословенные заведения и привозят на нашу кухню противни и лотки — первое, второе, третье и компот.
Наверное, теперь тему с волонтерами можно было бы и пропустить.
Но нет
Не пропущу. Волонтеров у нас человек наверное 400-500. Не всех я знаю по именам, уж извините. Кто-то пришел из соседних домов и редко появляется. Многие пришли, увидев призывы в интернете. С кем-то я познакомилась на митингах, с кем-то просто на улице, ибо девушка я общительная до моего собственного изумления. Фейсбучные и твиттеровские друзья. Поклонники творчества. Но костяк — это люди, с кем я работала в газетах 20 лет назад, а также 10 лет назад, а также 5 лет назад. Ну и соседи.
И конечно, «Русь Сидящая»: юристы, волонтеры «Руси», родственники сидельцев.
Много студентов — но я принципиально не беру своих. Почти 15 лет я преподаю в ВШЭ и твердо знаю неписаные правила: не используй студентов, никогда, нигде, никак, ни в чем. Они от тебя зависят. А вот выпускники мои, совсем давние и свежеиспеченные, — это да. Их очень много, моих нежных котиков. И! С ними! Пришли их родители! Вот это мое самое большое человеческое счастье.
Да, вот же еще про счастье. Для меня главным человеком в кампании стал мой муж Алексей. Он работает, много работает. Когда он не работает на работе, он работает на штаб. Спим мы по четыре часа, и очень друг другом довольны.
Девочки, я всегда говорила, что хорошего мужа надо искать в тюрьме.
Михаил Шац, Филипп Дзядко
Шаг за шагом
11 июня объявили выборы, началась кампания. Про нее я потом отдельно напишу, сейчас мне вроде как не положено.
Каждое утро, пока быстро просыпаюсь и прихожу в себя, думаю про то, каким был вечер. Это самое продуктивное время избирательной кампании.
Вечером было хорошо. Вечером и потом всю ночь с работы к нам в штаб приходили усталые, но веселые и умные люди — спрашивали, участвовали, ставили подписи, брались ходить по соседям. Люблю вечер, когда граждане приходят к нам с проектами: вот урбанистический, а вот этот от «Синих ведерок». А вот экологи свою программу принесли, а здесь только что сидела учитель Тамара Эйдельман и учила нас, как правильно учить детей, и мы заслушались, а потом просили про декабристов, она историк, она это так рассказывает, что я каждый раз остро завидую ее ученикам.
Каждое утро я прихожу в свой избирательный штаб на Втором Гончарном переулке. Каждое утро у входа меня ждет красавец Юра. Юра очень похож на Дюрера Альбрехта («Автопортрет в одежде, отделанной мехом») и с большим вкусом одет. Я не знаю, как ему это удается: он алкаш из коммуналки, соседка не хочет отдавать ему 30 тысяч рублей за ремонт, который он ей не сделал, но деньги-то ему нужны! Поэтому он приходит ко мне. Потому что я его кандидат. Он считает меня начальником и специалистом по решению проблем. Юра хочет, чтобы я помогла вернуть ему деньги. Нет, Юра, я не могу. Каждый раз я говорю ему: не могу. Но он приходит.
В прихожей на диванчике меня ждет Света. Света норовит схватить меня за руку и поцеловать ее, у нее ангельский голос и монашеская коса, но на ее счету 28 (двадцать восемь) нападений с топором на соседей и участковых. Она приходит просто так, наш штаб для нее — как телевизор для всех остальных, она смотрит реалити-шоу. При этом она чует, что я могу чем-то ей помочь. Что правда. Очень аккуратно, через хороших знакомых, я пытаюсь определить Свету с топором в психбольницу. Она на учете, и я не понимаю, что она делает на улице и у меня в штабе, а тем более как она общается с другим внешним миром, кроме меня и Юры, мы с ним провожаем ее до дома. Ее соседи не одобряют нас и желают, чтобы мы поскорее сдохли — да, это цитата.
А также желают, чтобы сдохла собака во дворе — это было пожелание активистов, озвученное на собрании рабочей группы чего-то там при управе Таганского района. Потому что собака больная — ну и что, что с ошейником и охраняет какой-то важный объект управы. Ну хорошо, пусть не больная, а старая — все равно надо пристрелить. Это при мне и при активистах моего штаба говорили жители ушлым работникам управы во главе с молодым карьеристом Эдиком Джоевым, которого не отличить от удачливого управляющего хедж-фонда. Даже он на этом месте поперхнулся и оторвался от всех своих четырех маков и двух айфонов. Иногда мне бывает остро жаль главу управы Эдика Джоева. Но чаще нет. Он как-то очень технологично справляется со всей этой пургой, все понимает, играет по правилам, с префектурой у него полное взаимопонимание, и инвесторы его явно ценят. Он был бы хорошим управляющим хедж-фондом, в управе он не на своем месте, но явно собирается дослужиться до чего-то более масштабного. Я ему мешаю. Он понимает, что я все понимаю. Он не переспрашивает меня, когда я говорю ему: «Да у вас тут кругом часть 4-я статьи 159». Он знает, что это мошенничество в крупном размере, по предварительному сговору, группой лиц, с использованием служебного положения. Он в курсе. Иногда он меня чуть троллит и добродушно отвечает: «Ну нет, по этому объекту, дорогая Ольга Евгеньевна, не больше 286-й». В переводе: «За это мне не десятку дадут, а не больше трех условно, потому что это всего-то превышение должностных полномочий».
То есть мы легко находим общий язык, я так скажу.
Потом я еду к ментам. У меня ежедневные встречи в отделениях полиции в моем округе, в четырех районах: Таганском, Тверском, Замоскворечье и Якиманке. Я встречаюсь с участковыми и с начальниками участковых: рассказываю про волонтеров, что они ходят по квартирам, просят подписи и паспорта, вот список волонтеров, а надо собрать пять тысяч голосов с паспортными данными, ибо таков новый закон. Что не надо вешать на них квартирные кражи. Что, наоборот, мои волонтеры — это красивые молодые девушки, и их самих нужно охранять от неприятностей, что они такие же граждане …. на словах про красивых девушках участковые оживляются и желают их охранять. Еще через пять минут на сторону независимого кандидата переходит все отделение полиции. Приходит начальник и говорит, что, когда его уволят, он придет работать к нам волонтером. Мы все обнимаемся, оставляем новую порцию агитации и уходим, улыбаясь. Да, мы знаем, что, когда им дадут приказ расстрелять нас, они расстреляют, но сигаретку дадут. Даже, может, расскажут за вечерним чаем, какую хорошую бабу сегодня в расход пустили, прямо жаль.
Потом, конечно, к избирателям — по их заявкам и жалобам трудящихся. Замоскворечье, Щипок. Завокзальная Москва, привокзальная — медвежий угол в самом центре города. Если ты не живешь там, ты туда заедешь, только если объезжаешь самые глухие пробки. Здесь сохранились самые страшные коммуналки в домах, не знавших капремонта со времени постройки в конце 20-х; чуть более поздние «сталинки» из малоэтажной незатейливой серии, да унылые малогабаритки от Леонида Ильича. Здесь живут самые что ни на есть коренные москвичи, чья судьба сложилась просто и сурово. Заводчане без завода, отставные военруки и учителя обществознания — опрятная незамутненность сознания, культ диплома о высшем образовании, твердая уверенность в незыблемых правилах бытия, раннее носивших название «моральный кодекс строителя коммунизма». Гинекологическая больница с соответствующей ароматной помойкой и шприцами на тротуаре, ПТУ под названием «колледж», прохожие в домашних велюровых тапочках. Здесь все свои. Давно.
Районные активисты — пенсионеры. Старший, Анатолий Павлович, заведует в ближайшем ПТУ производственной практикой, его правая рука Тамара Михайловна явно из завучей. Они не знают меня, совсем ничего. Пытаюсь что-то рассказать о себе, о своей программе, но нет: им нужно, чтобы я обошла с ними все помойки и промерила все лужи. Почему-то сразу считают меня начальником, но слабым — потому что я их слушаю. На самом деле я не очень слушаю, я наблюдаю, как здесь же, у них в доме, слаженно работает наркокартель. Вот два торчка пришли за дозой, вот они ее получили через водосточную трубу, вот отошли в сторонку, вот момент передачи денег. Вот нехорошая квартира. Вот дилер. Вот еще одна партия. Мощная тут точка, оживленная.
«А как тут у вас в районе молодежь, чем занимается?» — встреваю я в беседу о срочной необходимости асфальтирования лужицы. «Молодежь у нас хорошая, активная, но есть проблема с покраской бордюра на молодежной футбольной площадке, депутатам надо срочно вмешаться!»
Разумеется. Кстати, надо бы вам подписи за меня сдать, если вы и дальше хотите иметь со мной дело, в чем я лично уже сомневаюсь — со своей стороны. «Это рано. Вы сначала нам пенсии поднимите, а потом за подписями приходите». Обязательно.
Возвращаюсь в штаб, встречаю там внука Маяковского. Ну да, дело к вечеру — внуки Маяковского всегда приходят к полднику. У нас тут недалеко музей-квартира Маяковского, в переулке Маяковского же. Там, в музее, собираются интеллектуальные сливки, остатки шестидесятничества, милейшие московские чудаки — читают друг другу пожелтевшие газеты, обмениваются томиками с закладками, осуждают Лилю Брик. Если честно, все, как я люблю. Однако если в милейшего московского чудака добавить чуть побольше впечатлительности, то он расскажет вам по большому секрету, что на самом деле он родственник великого поэта. Причем именно внук. Я знаю двоих таких внуков — за время кампании познакомилась. К счастью, я тоже очень люблю Маяковского и шапочно знакома с настоящим внуком, Роджером, он живет в Америке. Но я не в силах огорчить двух других новоявленных внуков, очень хороших одиноких старичков, каждый из которых приносит мне по маленькому букетику. Мы читаем друг другу стихи, судачим про чету Бриков, а потом они переходят на ситуацию в Украине. В этом вопросе они экстремальны, я этого не люблю и зову на помощь журналиста Левковича, он волонтер в моем штабе и тоже любит задвинуть за Украину.
Теперь пора на кубы. Когда-то я читала в одной секретной аналитической записке ФСБ, что кубы придумали молодежные боевые организации в Сербии. Не знаю, не была. Для большинства активного населения страны агитационные кубы придумал Навальный. Это такая быстро собирающаяся и разбирающаяся конструкция размером с микроавтобус, на каждой стороне которого что-то написано важное про кандидата. На кубах положено агитировать. Ну я и агитирую, вернее, не я, а волонтеры-агитаторы: они раздают листовки, специальные предвыборные газеты, рассказывают о моей программе и вообще все хорошее про меня, а в ответ получают все плохое. Конечная цель — получить подпись за кандидата, с паспортными данными. Мне надо таких подписей собрать пять тысяч — строго жителей округа. Я каждый день объезжаю все кубы, у нас их шесть штук — у станций метро и в оживленных дворах. Объезжаю, чтобы пообщаться с потенциальными избирателями и уберечь волонтеров от провокаций и конфликтных ситуаций.
Сегодня у нас на кубах писатель Зеленогорский и журналист Свинаренко. А с ними приехал федеральный чиновник, давно его знаю — хороший человек. Агитировать ему нельзя (в отличие от писателей — ох они и молодцы!), а пообщаться с народом можно и нужно. Потом подъедутМиша Шац с Таней Лазаревой. Братья Дзядко тоже обещались. А художник Меринов был уже, вы теперь в интернете посмотрите, он для вас обращение записал:
Режиссер Бардин Павел тоже был. Вот в выходные художник Андрей Бильжо обещался.
Дорогой избиратель, вот вам на память фотография с Нахимом (Ефимом) Шифриным, вашим соседом и моим избирателем — между прочим, активистом дома на Котельнической набережной. Не любите? Ой, простите, вот тут мы с Киркоровым. Извините, с Макаревичем. Нет-нет, вот Лолита Милявская, житель Таганки. И ее не любите? А вот на соседнем кубе Глеб Самойлов, кумир молодежи, он тоже за нас. А вот еще актриса Елена Коренева. И режиссерВладимир Мирзоев. Ира Ясина. Евгений Ясин. Гонтмахер, тоже Евгений. Хавтан — вы таки будете смеяться, но Евгений. Вот, все за нас. Вот программа, вы почитайте. Вот газета, вы возьмите. Куда-куда мне пойти? Ок, я пойду. Но вы-то останетесь.
И знаете что? Мне здесь удивительно хорошо. Мне очень понравились выборы — мои первые выборы. Не последние, это точно. У меня так было с тюрьмой, и я, глупая, думала, что больше уже не будет: когда привычный мир оказывается совсем другим, когда друзья становятся врагами, а сквозной человек, неяркий по жизни, вдруг оказывается главным ангелом твоей судьбы. Нет, не то. Я здесь вообще ни при чем. Вот так надо: на свете очень много хороших, добрых, умных и активных людей, и я многих знаю по именам и номерам телефонов. Они молоды и прекрасны, они умны и неравнодушны. Они сами приходят работать на выборы, добровольно и бесплатно. Они существуют. Они живут в моем любимом городе. Чего еще надо от судьбы? Только одно: чтобы мы попытались здесь что-то изменить. Дайте нам шанс.
Приходите к нам. Метро «Таганская», Второй Гончарный переулок, д. 3. Вход со стороны, противоположной подъездам — веселенький такой, не ошибетесь. Если вы не живете в районе, в Москве — ничего страшного, нам нужны руки, ноги и головы активных и неравнодушных людей. Хорошую кампанию, чай и куриную ножку гарантируем круглосуточно.
И не бойтесь людей, даже когда они ругаются. Вот на куб мужичок пришел, очень сердитый. Демократов страшно ругал. Потребовал подписной лист за меня, достал паспорт, вписал все данные, размашисто расписался, приговаривая: «Ненавижу демократов!» Чмокнул меня в щеку и ушел твердой уверенной походкой.
