«Закатываюсь в барак и лежу на шконке. Жду, пока кто-нибудь придёт»
Ни одна российская колония не приспособлена для содержания людей с инвалидностью, утверждает член президентского Совета по правам человека Ева Меркачева. Главное управление ФСИН по Ростовской области с ней вряд ли согласится. Комментируя судьбу заключённого Василия Бутенина, ведомство докладывает: «обеспечен средствами реабилитации». Но без помощи других зэков Бутенин не может даже пообедать. «Новая вкладка» вместе с изданием 161.RU рассказывает, как мужчина без ног отбывает срок в российской колонии и каковы его шансы не потерять в тюрьме ещё и руки.
30 ноября 2022 года, Ирина Бабичева
Елена сидит на кухне и улыбается. В руках — детские фото сына. Вот Вася со школьными друзьями на чьём-то дне рождения. Вот выпускной альбом, девятый класс. Вот Вася на море: рослый загорелый подросток, на худых ногах — широкие шорты.
Сейчас Василию 34 года.
Раньше Василий Бутенин увлекался физикой и мечтал собирать вертолёты, окончил вертолётное училище. Но по специальности успел пройти только недолгую практику на заводе «Роствертол» (входит в госкорпорацию «Ростех» — прим. ред.). В это же время у молодого человека нашли болезнь сосудов — и Василий боролся с ней больше десяти лет.
Болезнь в итоге победила: ноги Василию ампутировали по бёдра.
Елена Очередько часто называет сына «полчеловек». В колонию, где четыре года сидит Василий, он попал уже безногим.
— В туалет его носили на руках, — вспоминает мама Василия.
За спиной Елены — коридор, ведущий в комнату сына. Его одежда, книги и иконы лежат невысоко, на уровне живота, чтобы можно было дотянуться сидя. У двери стоит инвалидная коляска, на которой Василий ни разу не ездил. ГУФСИН не разрешила передать её в колонию.
Быт в колонии
В 2019 году Бутенина приговорили к шести с половиной годам заключения.
Василий сидит в пятнадцатом отряде, который ещё называют «инвалидным». На первом этаже вместе с ним живут 14 человек. У всех проблемы с передвижением: кто попал в ДТП и теперь хромает, кто носит протез ноги, кто еле ходит после инсульта. Много стариков. На коляске — только Бутенин.
Василий рассказывает, что за годы в колонии ему всегда помогали другие осуждённые. А сотрудники колонии приходят на помощь, только если в учреждении проходит проверка. Опрошенные корреспондентом «Новой вкладки» заключённые это подтверждают.
— Условий никаких нет, — сетует Василий в телефонном разговоре. — Воды попить самостоятельно не могу. Чтобы мне заехать на кухню… Тут две ступеньки. По-любому надо кого-то, кто бы был здоровый, кто меня туда закатит. Туалет очень неудобно сделан. К нему не подъедешь. Там потом как обезьяна крутишься, чтобы залезть на него. В санчасть не попадёшь самостоятельно. Тоже надо кого-то ждать, кто тебя откатит и затянет — двери там узкие. Тысяча с чем-то человек в лагере — я один такой.
Принести воды или помочь преодолеть ступеньки помогают «ребята, у которых душа светлая», говорит Бутенин. Но таких единицы. Остальные живут по принципу «никому ничего не должен, никому ничем не обязан».
Заключённые в батайской ИК-15 показали корреспонденту «Новой вкладки» снимки внутренних помещений колонии. В туалетной комнате одна чаша Генуя и два унитаза, один из которых — для инвалидов. От обычного отличается только поручнями, вмонтированными в стены кабинки. Поручни жёлтые, как в автобусах.
Пресс-служба ГУФСИН по Ростовской области уверяет, что в санузлах колоний «обеспечены условия приватности» для инвалидов. Но на фотографиях видно, что в кабинках как минимум в батайской ИК-15 дверей нет. Есть только перегородки между унитазами.
Из отряда Бутенин выезжает обычно сам — толкает колёса коляски. Но в столовую заехать не может и поэтому ждёт, когда мимо пройдут «нормальные ребята» и помогут ему. Летом, бывало, ждал по нескольку часов.
— Сейчас уже холодно, особо на улице не посидишь. Если ребят нет, закатываюсь в барак и лежу на шконке — то есть на кровати по-русски. Жду, пока кто-нибудь придёт, — рассказывает Василий. — Если ребята здесь, они меня закатывают на пищёвку. Чтобы им не делать много проблем — скатить меня, выкатить, — я закатываюсь на кухню и сижу там.
Мужчина, недавно освободившийся из ИК-15, подтверждает слова Бутенина: перед столовой нет пандусов, только ступеньки и спуски для тележек. По ней может проехать коляска, но её нужно толкать. Самостоятельно колясочник на неё не заберётся: слишком крутой подъём, часто скользко.
Председатель региональной ОНК Игорь Омельченко уверяет, что инвалиды могут не ходить в столовую и обедать прямо в отрядах. Сотрудники колонии должны приносить таким заключённым еду. Опрошенные корреспондентом «Новой вкладки» заключённые не припомнили ни одного такого случая.
Наконец, в ГУФСИН утверждают, что перед входом в отряды и столовые всех донских колоний установлены пандусы.
— Что такое пандусы? — спрашивает другой заключённый в ИК-15. Слушает описание. — Не, нету. А что, должны быть?
Как Бутенин потерял ноги
В шестнадцать лет Василий заметил, что по вечерам после практики на заводе и прогулок болят ноги. Ходить стало тяжело. Елена записала сына к доктору.
— Врач сказал: «Ты от армии хочешь отмазаться, иди в армию», — вспоминает она. — Вот так. А в армию нас уже не взяли.
Через год Василий проснулся от резкой боли в ногах. Не мог понять, в чём дело. Попытался встать — и не смог. Позвал маму. Оба помнят, что кожа на ногах тем утром была красно-синего цвета.
Василий говорит — как слива. Мама говорит — как у трупа.
Василия повезли в горбольницу скорой медицинской помощи Ростова-на-Дону. Врач сказал, что болезнь явно сосудистая и без хирургического вмешательства не обойтись. Установили диагноз — он есть в распоряжении редакции. При этом заболевании сосуды сужаются вплоть до полного закрытия, кровоток прекращается.
Первая операция заняла девять с половиной часов. Всё это время Елена Очередько провела под дверьми операционной.
Ноги Василию тогда спасли. Вставили шунты, прооперировали нервные узлы на животе и тромбы на ногах. После такой операции нервы блокируются и исчезает спазм в сосудах, объясняет сердечно-сосудистый хирург Дмитрий Мазур, к которому «Новая вкладка» обратилась за уточнениями.
Бутенин радовался, когда после операции синева на ногах стала сходить. Медики заходили в палату по два раза в день. Прогнозов они не давали. Хирург назвал болезнь Василия «гадской» и расспрашивал, не было ли сосудистых заболеваний в роду — по материнской и отцовской линии. Семья никого не припомнила.
Из больницы Василий вернулся на своих ногах. Они по-прежнему болели, но меньше. На завод Бутенин больше не ходил. Диплом в вертолётном училище писал дома. Мама уносила бумаги преподавателю, возвращалась с правками — и так по кругу. После получения диплома к теме вертолётов в семье больше не возвращались.
Бутенин жил так: месяц дома — другой в больнице. От боли Василий несколько лет не мог сидеть, лежать. Даже ел стоя.
— Он не мог спать. Он три года спал стоя. Вот так притулялся, — показывает Елена, прижимаясь спиной к стене, — и спал. Ему врач назначил наркотики. Чтобы не было болевого шока и он не умер, ему назначили эти таблетки. Это сильные наркотические болеутоляющие: «Лирика», «Трамадол», «Трамал». Он пил их и только после этого мог хоть как-то задремать.
Заболевание прогрессировало, несмотря на операцию. Начали забиваться вены в других местах, в том числе в искусственных шунтах. В двадцать лет Бутенин весил около сорока килограммов.
— Когда конечность болит в покое, нужны уже наркотические препараты для обезболивания, — соглашается хирург Дмитрий Мазур. — Это боль покоя. Обычные, доступные в аптеке препараты не помогают при такой боли. Это катастрофа — орган отмирает и, естественно, нуждается в более интенсивном обезболивании.
В 2011 году Василию ампутировали левую ногу. На операцию Василия не уговаривали. Елена говорит, иначе сын бы умер.
— Когда я открыл глаза, дико хотелось пить, — вспоминает Бутенин. — Я ужасно себя чувствовал. Но в голове одно: господи, я лежу и мне не больно, я могу лежать! Принесли ватку, смочили губы. Врачи не отходили от меня. А мне интересно: а сидеть я могу? Или мне теперь только лежать придётся? Такие были мысли. Потом стало грустно: у меня нет ноги! Я теперь обуза для родителей…
Без ног, без жены и без депрессии
После выписки Василий заказал протез и стал заново учиться ходить. На завод не пошёл — посчитал, что не сможет выдерживать всю смену на ногах. Работал таксистом, водителем, развозил по городу воду.
В тот период Василий встретил будущую жену. Она ловила попутку, он остановился, довёз, спросил номер телефона. На выходных встретились.
На Василии был спортивный костюм, скрывавший протез. Он шёл по ступенькам кофейни прихрамывая и сказал, что у него нога загипсована. Стукнул по протезу — звук вышел глухой, будто и правда гипс.
— Отвёз её домой. И как начали кошки на душе скрестись, что я ей правду не сказал. И мне так неловко: что делать? Приехал к ней на следующий день. Разговаривали в машине. Я говорю: «Мы с тобой толком не знакомы, а я тебе уже соврал». — «В чём?» — «У меня нет гипса. У меня протез». — «Что это?» — «Ноги нет, заместо ноги — протез». А она говорит: «Ну и что? Меня это не пугает».
В браке у Василия родился сын. Жили дома у Бутенина вместе с его мамой. Жене это не нравилось, говорит Василий. Отношения ухудшались, она стала всё чаще оставаться у своей мамы в другом городе — Новошахтинске. Елена Очередько говорит, что невестка была «золото», но внушаемая, и жалеет, что девушка неделями жила у мамы. Однажды жена Василия сказала, что больше не может жить со свекровью, и подала на развод. Маленького сына она увезла с собой.
Василию становилось хуже — стала гнить вторая нога, мужчину госпитализировали в мединститут. Ногу отрезали частями: сначала палец, потом стопу, затем пришлось ампутировать полностью. Всё это время Василий принимал сильнодействующие препараты. Когда он лишился второй ноги, к нему вернулась жена и предложила расписаться снова. Бутенин считает, что она решила это сделать из жалости.
До операции Василий думал, что сможет ходить на протезах и костылях. Но он падал каждый раз, когда пытался встать.
— Это уже было очень серьёзно. Пришлось сесть в инвалидное кресло. Это что теперь — меня содержать до конца жизни? Коляска — это всё, блин, — жалуется Василий. — Но когда жена вернулась и ребёнок говорил: «Папа, я хочу кушать», — мне ничего не оставалось, как взять в руки нож, сковородку и чистить картошку или варить макароны. Как я это делал? Что-то в ноги поставлю, что-то подбородком прижму, что-то в карман засуну, до стола довезу.
Чтобы Василий мог разминать мышцы, купили дворовой надувной бассейн. В нём мужчина плавал с сыном. На обоих были нарукавники.
Через полгода жена Василия снова подала на развод. Елена Очередько говорит, что невестке было тяжело видеть Василия в таком состоянии. Сына она забрала с собой. Бутенин ездил его навещать с родителями — его усаживали на заднее сиденье, обкладывали подушками, чтоб не сполз.
Елена говорит, тогда у Василия началась депрессия. Когда мама подходила к нему, он отворачивался.
— Он на меня никогда не злился, — вспоминает Елена. — Хотя бывало: «Мама, ну перестань!» А я старалась прибежать, всё ему принести. Себя отдать. Лучше бы я вот так, чем он. Моё слишком большое внимание его раздражало. Целовать себя не давал. Ну ладно, я тогда в спинку.
Василий сам обслуживал себя в быту и даже мыл полы дома: слезал с коляски, передвигался по комнате на попе с тряпкой в руках. В гараже менял отцу колёса на машине. Сидел на полу, прислонившись к чему-то, чтобы не упасть. Опираясь, чинил розетки дома.
В комнате Василия всё примерно на таком уровне, чтобы достать сидя. Умывальник, кран, зеркало. Специально для коляски даже расширили дверной проём в туалет.
— Я не хотел создавать в семье дискомфорт. Поэтому старался всё делать сам и всё настроил под себя. И научился самостоятельно жить, — говорит Василий.
«Будешь Пабло Эскобаром»
Через два года после потери второй ноги Василия признали виновным в распространении наркотиков. В материалах дела есть признательные показания Бутенина. Сейчас он уверяет, что не продавал запрещённых веществ — только принимал препараты, подавляющие боль.
Версия Бутенина и его семьи расходится с документами по уголовному делу.
— Была зима. Стоял я на улице, подъехали опера. Отвезли в отдел, там потом повели меня «на банку» (имеются в виду анализы — прим. ред.). Банка показала, что я ничего не употреблял. На пакетике, который якобы у меня нашли, отпечатков моих пальцев нет, — рассказывает Бутенин. — Они мне вешают хранение и употребление — и отпускают. Потом приезжают домой: поехали, надо расписаться. Начинаю закатываться во двор — хватают меня под руки, затаскивают в машину, привозят в отдел. И говорят: «А у тебя ещё сбыт нарисовался!»
Тогда Василий включил запись диктофона на телефоне. Эта запись есть в распоряжении редакции. На неё попал разговор Бутенина с адвокатом по назначению и фрагмент допроса — потом Василию позвонили, и запись прервалась. Защитник просил Василия дать признательные показания.
— Ты подумай. Как выживать? Лучше меньше. Ты без ног. *** [Много] колоний не оборудованы. Просто по-человечески, чтобы потом ты не говорил, что я пидорас, — сказал защитник по назначению.
— Значит, Вася. Разговор предельно короткий. Будет содействие — пойдёшь в перспективе домой. Посмотрим, что ты нам навялишь. <…> Бумаг у меня на тебя — стол будет завален, мразь. Я подтяну всех, будешь мне мозги делать. <…> Будешь серьёзным Пабло Эскобаром, — звучит на записи голос оперативника. По словам Василия, после этого полицейские печатали ещё «что-то от себя».
В материалах дела говорится, что подозреваемый Бутенин продал знакомой девушке Олесе шприц метадона на 600 рублей, а на «проверочной закупке» — ещё на 2300 рублей. В признательных показаниях Бутенина сообщается, что с 2015 года он курил «спайс» и иногда употреблял «солевые» наркотики. 11 января 2019 года он принял «Лирику» и захотел приобрести ещё. Получил адрес «с закладкой» и вызвал такси на другой конец города.
Закладка лежала в клумбе. «Я подъехал к тому месту, которое было указано в сообщении, увидел это дерево, около которого лежал маленький свёрток, обмотанный изолентой чёрного цвета. Я поднял свёрток и положил в карман сумки», — следует из показаний Бутенина. Такси, в котором ехал Василий, остановили полицейские, и увезли Бутенина в отделение. Там осмотрели сумку и нашли наркотики.
Мама Василия не верит доводам следствия: она не понимает, как сын мог ползать у клумбы и искать закладку, если у него нет ног. Даже подпись Василия под этими показаниями её не убеждает.
Сейчас Бутенин отрицает, что сказал всё это следователям. Он говорит, что никогда не употреблял «спайс» и «солевые» наркотики, а за закладкой не ездил. По словам Василия, в тот вечер он был дома у друга Сергея Яценко. Поговорить с ним не удалось: мужчину мобилизовали. Но его мама Ирина Яценко утверждает, что в тот вечер до глубокой ночи Василий был у них в гостях.
Аналогичные показания семьи Яценко есть в материалах суда. Ещё там есть свидетельства Олеси. Она сказала в суде, что купила наркотики у Бутенина. «Проверочная закупка» тоже была с её участием. Василий говорит, что знал девушку со школы, но наркотики ей не продавал.
Пока шло следствие, Василий Бутенин был под домашним арестом из-за медицинских показаний. Освидетельствование тогда делали в больнице скорой медпомощи Ростова, копия заключения есть в распоряжении редакции. Но в приговоре это не учли — Василию назначили шесть с половиной лет колонии строгого режима. В суде его защищала адвокат, которого нашла Елена Очередько, — Людмила Ембулаева.
— Я когда [приговор] услышал, не понял, что происходит, — вспоминает Василий. — У меня в голове всё перемешалось. «Меня посадили?» — говорю. Поворачиваю голову — мама сидит, адвокаты. «Меня посадили, не могу понять?» И адвокаты кивают головой. Я был в шоке.
Обувь для безногого
Главная жалоба Бутенина в колонии — разваливающаяся коляска. Во ФСИН ему выдали новую. На ней Василий не ездит: говорит, она не регулируется, её нельзя подстроить под себя и если наклон слишком крутой, то она опрокидывается.
Ещё дали протезы и обувь. В пресс-службе ведомства сообщили, что Бутенин «обеспечен средствами реабилитации». Василий отвечает, что протезы и обувь ему без надобности — ни тем, ни другим он пользоваться не может, потому что падает с них.
— Возможно, что-то стороннее ему не разрешают, потому что коляска есть — [формально] подходящая по всем требованиям и параметрам, — говорит председатель ростовской ОНК Омельченко. — Главное, что ФСИН свои обязанности выполнила, выделила деньги, приобрела необходимое.
— На коляске ездить не так-то просто. Даже чтобы заехать в комнатку, где мы живём… здесь ступенька покатистая. Заехать надо уметь, — объясняет Бутенин. — На своей [старой] коляске я потихонечку заезжаю. А на той не могу. Объясняю, но [сотрудники колонии] говорят: тебе не положено. А какие могут быть положенности, если это мои ноги? <…> Я не прошу её покупать — она стоит дома. Просто пусть разрешат привезти.
Бутенин до сих пор принимает обезболивающие. Имеющиеся в колонии «Кетарол» и «Кеторолак» ему нельзя из-за противопоказаний, поэтому привозят «Найс». У Василия стали болеть руки — примерно так же, как начинали ноги. Это может быть опасно, говорит сосудистый хирург Дмитрий Мазур. По его словам, такие болезни грозят и ампутацией рук тоже — важно следить за заболеванием и не упустить опасный момент.
Мазур поясняет, что заболевание Бутенина — аутоиммунное. Иммунитет вызывает воспаление стенки сосуда, которое блокирует кровоток. Хирург говорит, что пациентам с такой болезнью дают лекарства, расслабляющие сосуды и разжижающие кровь. В крайнем случае, если речь идёт об отрицательном прогнозе, — оперируют.
— [Колония] создаёт благоприятную среду для прогрессирования заболевания. [Могут повлиять] перепады температуры, отсутствие адекватной медпомощи, хорошего питания, — говорит врач отделения сосудистой хирургии клиники ростовского медуниверситета Денис Калинин.
— Пришёл начальник отряда, сказал: «Тебе надо сегодня делать флюорограмму». А в санчасти одна часть двери заварена, я не могу туда лишний раз поехать. Меня на руках переносят, — рассказывает Бутенин. — Он посмеялся, говорит: «Я тебя перетащу на руках через эту дверь». — «Тогда пойдём». Но вот что-то не идём мы.
Перед сном Бутенин пьёт чай с другими сидельцами. Это одна из немногих радостей в колонии.
— Темы преступного мира мне не очень интересны, я не люблю на них общаться, — вздыхает Василий. — Поэтому здесь собеседников найти очень тяжело.
Сравнимо с пытками
В учреждениях ФСИН содержатся 17,8 тысячи человек с инвалидностью, сообщила член президентского Совета по правам человека Ева Меркачева корреспонденту «Новой вкладки». Из них 423 заключённых — как и Бутенин — имеют первую, самую тяжёлую группу инвалидности. Правозащитница заявила, что не знает в России колоний, которые были бы приспособлены для людей с инвалидностью.
— Есть программа индивидуальной реабилитации, которая не выполняется. Государство её придумало, инвалид может на неё рассчитывать. Спросите у любого инвалида в СИЗО, как реализуется его программа реабилитации. Никак, — уверена Меркачева.
Программу индивидуальной реабилитации определяют врачи, когда устанавливают группу инвалидности, говорит Олег Сокуренко, возглавляющий «Центр правовой защиты инвалидов и лиц с социально значимыми заболеваниями».
— Но на руки в колонии им [заключённым] не дают ничего, — утверждает Сокуренко. — Никогда на нашей практике никто ничего не получал. Единственные средства реабилитации — это костыли, коляски и трости. Никаких физиопроцедур, ничего. Заключённые даже карту свою в глаза не видели. Я ещё в управлении ФСИН говорил: «Где их карты?» — «А они будут с нас требовать. Они всё равно скурят эти карты».
Колонии строгого режима и СИЗО для инвалида-колясочника — это двойной вызов, считает юрист, член ОНК Москвы Александр Хуруджи. Пресс-служба ГУФСИН по Ростовской области утверждает, что в колониях разработаны доступные маршруты для передвижения осуждённых-инвалидов. Хуруджи и Меркачева говорят, что о прогулках инвалиды даже не мечтают: в СИЗО прогулочные дворики обычно на крышах, куда человек в коляске просто не проедет.
В учреждениях ФСИН должна работать «дорожная карта» — план мероприятий по повышению показателей доступности учреждений ФСИН для инвалидов. На колонии и СИЗО распространяется и госпрограмма «Доступная среда». Согласно карте, в колониях должны быть пандусы. А ещё в «дорожной карте» отмечено, что инвалиды первой и второй групп должны жить на нижнем этаже отряда.
Один из крупнейших российских СИЗО — петербургские «Кресты-2» — строили с учётом размещения инвалидов-колясочников, рассказывает Хуруджи. Изолятор ввели в эксплуатацию в 2017 году. В регионах аналогичных проектов нет. «Кресты-2» строились, когда «дорожная карта» уже была принята, поэтому изолятор должен отвечать нормативным требованиям, соглашается кандидат юридических наук и экс-член двух составов ОНК Ростовской области Юрий Блохин.
Но большинство российских изоляторов имеют вековую историю. Ростовскому «централу» — СИЗО-1 на улице Горького — больше 250 лет.
— Там ничего не приспособлено, — говорит Хуруджи. — То же самое касается колоний. Инвалиды-колясочники там находятся в меньшинстве. И если только неравнодушные [заключённые] помогут, он [инвалид] как-то выживает. То есть ему приходится выживать. Это сравнимо с пытками.
По словам юриста, система ФСИН заточена на безопасность колонии. Сотрудникам важно, чтобы заключённый не сбежал и не нанёс себе увечья. Помочь инвалиду — это уже на совести сотрудника. Они обязаны реагировать, только если инвалид попросит поесть — чтобы ему не стало плохо или чтобы он не умер от голода. Иначе суд может расценить это как оставление человека в опасности, что уже подпадает под действие Уголовного кодекса.
— Стоит сделать отдельную колонию, где смогут содержаться инвалиды и [где можно] сделать [инвалидность] основным признаком, — считает Хуруджи. — Для них это очень тяжёлые условия выживания. Каждый день — борьба.
— Реально ли обеспечить доступную среду? Да, — считает Юрий Блохин. — Есть распространённые заболевания, к ним колонии можно подготовить. Но отдельно содержать? Я не знаю, будет ли это им удобно. Одно из условий международной Конвенции о правах инвалидов — надо интегрировать их в безбарьерную среду (Россия ратифицировала конвенцию в 2012 году — прим. ред.). Если мы их выделяем в отдельное учреждение, то возникает элемент сегрегации — как будто гетто создаём.
Можно ли освободить человека с инвалидностью?
В России можно освободить арестованного или заключённого по медицинским показаниям. Основания для этого прописаны в постановлениях правительства РФ № 3 и № 54. Первый документ касается арестованных, второй — осуждённых.
В феврале 2021 года Василий Бутенин лежал в 19-й межобластной туберкулезной больнице ФСИН в Ростове-на-Дону, где должен был пройти медицинское освидетельствование. Заключение комиссии есть в распоряжении «Новой вкладки». В документе указано, что Бутенин жалуется на онемение культей и боли в области правого и левого бедра. Медики отметили, что он может содержаться в колонии на общих основаниях. Но при этом врачебная комиссия присвоила болезни Бутенина код, по которому он подлежит освобождению по медицинским показаниям.
— Несмотря на то что заболевание входит в перечень [показаний к освобождению, представитель МОТБ-19] заявил в суде, что нет особых медицинских условий, чтобы применять это к нему. Мы сделали всё что могли, — говорит адвокат Людмила Ембулаева. — Он всё время был моим подзащитным. Когда шло следствие, он тоже проходил комиссию. [Она] тогда установила, что у него есть заболевание и он должен содержаться под домашним арестом. Что сейчас поменялось? Заболевание излечиться не могло.
В пресс-службе ГУФСИН по Ростовской области сообщили, что к 1 ноября по постановлению правительства РФ № 54 в регионе освободили 35 человек. Бутенин в их число не входит. По оставленному в силе приговору Василий должен освободиться в октябре 2025 года.
Бывшая жена и сын Бутенина не знают, что он в колонии. Василий им не сказал: не захотел расстраивать. Алименты вместо него сейчас платит мама. Но у Бутенина есть цель, чтобы дожить до конца срока.
— Мечтаю увидеть своего ребёнка поскорее, — признаётся он.
