Карина Москаленко
Так случилось, что, участвуя в этом деле в качестве адвоката потерпевшей стороны с 2006 года, я не смогла участвовать в прениях сторон. А надо отметить, что у потерпевшей стороны по этому делу всегда была своя особая позиция. Потерпевшие заявляли о своей непредвзятости и сохраняли нейтральную позицию перед судом до самого последнего момента.
Поэтому адвокат Анна Ставицкая, выступавшая перед присяжными на прошлой неделе от лица потерпевшей стороны, заявила в качестве главной идеи нашей позиции: «Анна была принципиальным человеком, и вы должны принять принципиальное решение».
Что это означает? То, что нам, потерпевшей стороне, не нужно осуждение подсудимых любой ценой, а только лишь если присяжные, оставаясь на абсолютно добросовестных и принципиальных позициях, придут к выводу, что совершение преступления этими лицами является абсолютно доказанным.
Выступая в прениях сторон в 2009 году на рассмотрении этого же дела в Московском окружном военном суде, я считала необходимым напомнить присяжным, что Анна Политковская, известная своей борьбой с безнаказанностью, никогда бы не одобрила осуждение людей, чья вина не доказана.
В этом смысле позиция потерпевшей стороны принципиально отличалась от позиции властей – им во что бы то ни стало надо было осудить по делу хоть кого-нибудь, у нас такой цели не было. Им надо закрыть этот вопрос навсегда и уже никогда ничего по этому делу не расследовать. Наша цель прямо противоположна.
Вообще позиция потерпевшей стороны могла бы показаться стороннему наблюдателю не вполне ясной. Но это только для непосвященных, только в данном «неясном» процессе с неясными целями и задачами (точнее, ясными, но тщательно скрываемыми); только — и именно — в том процессе, где рассматривались не основные, а побочные вопросы этого заказного убийства.
Позиция же потерпевшей стороны в целом, и в Европейском Суде, в частности, весьма проста.
Власти нарушили право на жизнь Анны Политковской, как минимум, в части позитивных (процессуальных) обязательств государства по праву на жизнь, а именно: следствие проводилось крайне неэффективно, с необоснованными проволочками, с многочисленными серьёзными нарушениями и без установления всех существенных обстоятельств преступления, а главное, без действительного намерения их установить.
В результате одно из самых громких и, позволю себе так выразиться, гнусных преступлений нашего века – политическое убийство талантливого и честного оппозиционного журналиста Анны Политковской — осталось нераскрытым.
Но оставим пока нашу позицию в Европейском Суде и вернемся к процессу в Мосгорсуде.
Итак, 22 апреля 2014 года, мы, потерпевшая сторона по делу, явились для участия в прениях сторон… Так случилось, что прения сторон неожиданно отложились на то время, когда я восстанавливалась после серьезной операции. То есть судьба избавила меня от необходимости высказываться перед присяжными по вопросам этого конкретного дела, и мысленно перебирая главные тезисы, то главное, что бы я хотела сказать присяжным, я окончательно поняла, что Мосгорсуд рассматривал не то дело. Интересы правосудия – собственно, то, что интересует потерпевшую сторону, в этом процессе всё равно не могут быть достигнуты.
Почему?
А вот почему. Присяжные, как и все участники процесса, должны оставаться, и это им многократно напоминалось, «в рамках предъявленного обвинения». Так вот, нас в значительно меньшей степени интересует дело «в рамках предъявленного обвинения», то есть в том объеме, в котором следствие передало это дело в суд.
Поясню.
Всё, что нас могло бы по-настоящему интересовать в этом процессе – раскрытие преступления и прекращение этой многолетней вопиющей безнаказанности. Следствие, а за ним и государственное обвинение, не достигло ни того, ни другого. Объем обвинения, который рассматривает суд, как мы помним, не касается всех ключевых вопросов дела: заказа убийства, его финансирования и организации руководства этим убийством.
Вот вам ситуация: некто задумал убить вашу коллегу или подругу, вашу маму или дочь. Этот некто недоволен — и такой мотив преступления признан следствием — ее критическими публикациями. (Интересно, кто бы это мог быть недоволен публикациями Анны Политковской?..)
И вот, представьте себе, это лицо – или лица – столь влиятельны и даже могущественны, что для этого преступления можно было нанять целый отдел тайной полиции, чтобы обеспечить слежку за Анной на несколько месяцев, а также привлечь отдел управления известной спецслужбы для выяснения ее адресов и для прочих мелких услуг…. Причем почти все эти лица известны и почти все они ушли от ответственности. За редчайшим исключением…
…В процессе рассмотрения дела мы в очередной раз заслушали показания Дмитрия Павлюченкова — субъекта, которого нормальному человеку без содрогания воспринимать сложно. Это бывший офицер такого специального отдела «тайной полиции», который должен, используя предоставленные им особые секретные полномочия, охранять порядок в стране и нашу с вами мирную жизнь. А они, офицеры этого отдела, за довольно скромное вознаграждение — ежедневно по 100 долларов доп.пайка на брата (сестру) — занимались (профессионально!) подготовкой убийства Анны.
Вот кого бы подробно расспросить по обстоятельствам убийства Анны, но… не тут-то было: непростая процессуальная судьба сложилась у руководителя этого таинственного отдела. Первоначально он, находясь под покровительством следствия, был главным свидетелем обвинения. Впоследствии, благодаря экстраординарным усилиям потерпевшей стороны, он стал обвиняемым, но в результате того, что его дело было выделено и рассмотрено в «особом порядке» – а потерпевшая сторона категорически возражала против этого – он смог избежать публичного судебного допроса по обстоятельствам убийства Анны и вообще полноценного судебного слушания дела. И вот теперь, в процессе по обвинению в убийстве других фигурантов этого преступления он вновь выступает… в качестве свидетеля. И этот статус – не только протекция для него, но и процессуальная ловушка для других участников процесса, умело расставленная в своё время следствием: как обвиняемый он имеет право не давать показания, а как свидетель он, при нежелании отвечать на любой сложный вопрос или явном противоречии в его показаниях, ссылается на статью 51 Конституции и… тоже отказывается отвечать на вопросы: «… я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…».
Кто же дал ему уйти и зачем? Полагаю, прежде всего затем, чтобы он лишнего не сказал. И он молчит. И живет. Пока молчит — и пока живёт. Вспомним: ведь он обязался по «сделке о признании вины» выдать заказчика убийства. Он этого не сделал. И несмотря на это, «сделка» состоялась.
Так что же должно интересовать нас, потерпевшую сторону, в этом процессе?
Вопрос о роли братьев Махмудовых — на каком углу они стояли и почему? И я всерьез должна считать это главным вопросом по делу, участвовать в этих эпатажных дебатах, притом что преступление так и осталось нераскрытым и нерасследованным? И не установлено то лицо или те лица, кому по силам заказать такое убийство и разместить этот «заказ» на таком уровне?
Что же до людей на скамье подсудимых… Что ж, вопрос об их роли в этом деле всё же небезынтересен… Они, эти люди, обладают определенными знаниями по делу, они явно были в определенной степени задействованы в этом деле. Но они молчат, они, возможно, таким образом спасают себя, свои жизни. Имеют, к слову, на это полное процессуальное право. Для этого они, их адвокаты избирают определенную — убедительную, не очень убедительную или совсем неубедительную – позицию; и это их проблемы.
А наша проблема, наша задача – повторюсь – это добиться раскрытия преступления. И вот подсудимые – люди, которые обладают важной для раскрытия дела информацией – они ее скрывают. Допускаю, что это было бы опасно для них – раскрыть ее. Что ж, пускай они унесут эту информацию с собой – но в этом случае можно понять, что их судьба и нас не сильно волнует. При этом мы не сводим с ними счёты, не ставим им в упрек их защитительную позицию – каждый вправе защищаться всеми законными способами – и хранить молчание, в том числе.
Но мы осознаем, что благодаря их молчанию задачи правосудия в плане раскрытия преступления остались невыполненными. Этому способствовали не только позиция подсудимых, но и недобросовестный характер деятельности следствия, о чем мы заявляли с самых первых месяцев расследования и подробно это обосновывали.
Так что же по-настоящему важно в нынешнем процессе по убийству Анны Политковской?
А вот что. Так или иначе, но преступление остаётся нераскрытым. И даже известные его соучастники остаются на свободе, они даже не привлечены к уголовной ответственности. Не говоря уже об оставшихся безнаказанными заказчиках преступления. Что, разве это не понимает обвинение? Или председательствующий по делу судья? Понимают. Но они действуют в «рамках предъявленного обвинения». И суд превращается в фарс. А благодаря поведению участников процесса, которое мы терпеливо наблюдали все эти месяцы, судебная процедура превращается в дурной цирк. Саму Анну от такого правосудия точно бы стошнило.
Я не знаю, каким будет вердикт, но в этой клоунаде самые главные пострадавшие — это присяжные, потому что, рассматривая несколько месяцев это дело «в рамках предъявленного обвинения», то есть фактически в объеме, «разрешенном» следствием, они верят, что участвуют в отправлении правосудия, тогда как им предлагается просто выполнить заданный урок. А акта правосудия не случилось.
И это означает, что людей в России будут продолжать хладнокровно и профессионально убивать: «заказывать», выслеживать с привлечением самых классных специалистов из самых элитных отделов самой наисекретнейшей полиции и … расстреливать в упор. А конкретные руки для этой работёнки всегда можно купить. Особенно если заказчики гарантируют полную безнаказанность. В любом обществе всегда найдутся «профессионалы» или маргиналы, которых можно купить за определенные деньги для того, чтобы осуществить чей-то преступный замысел. Да, тема конкретных исполнителей заказных убийств — она ведь тоже немаловажная криминологическая проблема, но это отнюдь не то, что отвечает на вопрос:
кто же виноват в гибели Анны Политковской?
