Координатор «Руси Сидящей» Алексей Федяров о том, что делать, когда полицейские нарушают ваши права
Ольга Романова, основатель движения «Русь Сидящая», называет Алексея Федярова «прокурором, перешедшим на сторону света». 10 лет Алексей проработал в прокуратуре, а сегодня он руководитель правового департамента «Руси сидящей», писатель и лауреат литературной премии журнала «Знамя», автор книги «Невиновные под следствием», в которой рассказывает, как отстаивать свои права, если на них посягают представители власти
С произволом силовиков сталкиваются не только преследуемые журналисты и митингующие, которых бьют на акциях протеста: даже если вы далеки от политики, на вас могут обратить внимание, например, подбросить наркотики ради «палок» или вручить бутылку пива, чтобы оштрафовать. По мнению руководителя юридического департамента благотворительной организации «Русь сидящая» Алексея Федярова, надежды на улучшение ситуации нет — у сегодняшней власти колоссальные силовые ресурсы, а суды больше не выполняют свои функции.
Что делать, если силовики нарушают ваши права? Алексей Федяров рассказывает, куда обращаться в экстренной ситуации и где искать адвоката: почему знание закона — это современные правила гигиены, а телефон — ваше самое уязвимое место, какая процедура делает законной изъятие информации с мобильного, почему при задержании и допросе не стоит ссылаться на 51-ую статью Конституции, нужно ли отказываться от дактилоскопии и анализов, имеют ли право силовики сливать видеозаписи с обысков и задержаний в интернет, почему раньше «применение насилия к представителю власти» было позором для силовиков, и как привлечь их к ответственности за нарушения сегодня.
— Что можно сделать заранее, чтобы защититься от нарушений своих прав со стороны полицейских?
В условиях нашего времени я вынужден рекомендовать заранее иметь соглашение с конкретным адвокатом, которого выбрали вы или порекомендовали проверенные люди, и, если есть возможность, пройти школу какой-либо правозащитной организации, типа «Школы общественных защитников» «Руси Сидящей». Много разных семинаров проводятся у «Агоры», «Общественного вердикта», «ОВД-Инфо». Важно почитать о своих правах, по крайней мере, — сейчас это как правила гигиены общечеловеческие.
В паре с тем, чтобы вызывать адвоката, я бы ещё рекомендовал запомнить, что не стоит отказываться от дачи показаний на основании 51-ой, лучше просто говорить: «Да, я желаю пояснить, но в присутствии защитника, которого прошу пригласить».
— А если заключить соглашение с адвокатом ты не успел, и во время задержания не знаешь, к кому конкретно обратиться — возможно ли использовать своё право на звонок для того, чтобы выбрать защитника?
Да, так можно: часто звонят в ОВД-Инфо или даже мне непосредственно. Если есть возможность позвонить куда-то — лучше звонить не маме, а адвокату, либо, если его нет, — то в какую-то правозащитную организацию. Лучше ОВД-Инфо сейчас, наверное, в стране нет — они выстроили систему, при которой дозвониться до них можно практически всегда.
— Если вас задерживают, например, за неношение маски, можно ли не соглашаться ехать в отдел, а оставаться на месте, пока не приедет адвокат?
Это принудительные меры. Другое дело — законны они или нет. Но на то они и принудительные, что вы просто не сможете им противостоять: «Уважаемые товарищи, можно мы постоим часа три на месте, пока я подожду своего адвоката?» — так не получится.
— Как быть с другими «бытовыми» придирками полицейских? Например, если сотрудник всучил тебе на улице бутылку пива и собирается штрафовать за это?
Что с алкоголем, что с наркотиками всё делается по одной схеме, просто в первом случае последствия жестче. В каждом удобной ситуации — в каждом протоколе нужно отражать, что это не ваше: подброшено, вам не принадлежало. Обратите внимание понятых, откуда это было изъято — есть шанс, что если их в суде будут допрашивать, они скажут, что вы заявляли о подбросе. Обязательно фиксируйте время задержания и время личного досмотра — эти правила помогут хорошему адвокату что-то сделать. Если вы отмалчиваетесь и оставляете пустые графы — шансы ваши близятся к нулю.
Особенно негативно здесь играет 51 статья Конституции. Вы будете звучать так:
— Это ваша бутылка?
— Я отказываюсь давать показания против себя.
— Какие права граждан чаще всего нарушают полицейские?
Для меня, как для юриста, главное право, кроме основополагающих — на жизнь и здоровье — это право на доступ к правосудию, которое, по сути, сейчас игнорируется. Как бы банально и смешно это ни звучало для сотрудников полиции, тем не менее право на справедливое разбирательство у человека есть — нужно предоставить ему возможность защитить себя, прежде чем предпринимать в его отношении какие-либо действия. Чтобы было справедливое разбирательство в отношении женщины, которую вытащили из МФЦ, — нужно было обязательно такие меры принимать? Нет, конечно.
Обществу сейчас активно внедряется понимание: «Вот у них в Америках ещё хуже». Помните ситуацию в Питере, когда полицейский ударил женщину ногой в живот? Таким хорошим мае-гери вынес буквально. Тут же посыпались боты комментировать видео, что в Америке её вообще бы пристрелили: «Не надо стоять на дороге у полицейского на спецоперации», — какая спецоперация? Брать людей, которые стоят на улице, и свинчивать — это не спецоперация, а ерунда какая-то.
— Изъятие телефона у задерживаемого незаконно до решения суда. Если сотрудники не представили судебное заключение об изъятии — до каких пор телефон может находиться при человеке? И если разрешен только один звонок, то насчет переписки, прямых трансляций?
Почему вы думаете, что изъятие телефона незаконно? Как и любое имущество, при задержании или личном досмотре его можно изъять абсолютно спокойно. При этом сотрудник полиции может пояснить это тем, что в телефоне содержится информация, имеющая отношение к правонарушению. Судебное решение для изъятия телефона не нужно — оно необходимо исключительно для прослушивания телефонных переговоров либо для снятия компьютерной информации, например, с мессенджеров. Но и здесь есть одна тонкость, которую Верховный суд оставил правоприменительной: если телефон уже изъят и потом направлен на экспертизу, то эксперту, чтобы получить всё содержимое, судебное решение уже не нужно. Получается, для того, чтобы снять информацию с телефона оперативно посредством системы СОРМ, тебе нужно решение суда, но если ты его изъял принудительно, то потом можешь лезть туда и изымать всё, что хочешь. Эта ситуация глупейшая с точки зрения права — мы с ней попробуем пробороться до Конституционного суда. Несколько таких дел сейчас есть в ЕСПЧ — мы пытаемся показать, что это маразм. И, кстати, есть решения судов, которые это подтверждают, но Верховный суд их сломал.
Вспомните митинги 19-го года — тогда практически у всех оставались телефоны, и сколько было веселых репортажей из отделов внутренних дел, автозаков и даже камер временного содержания. Но понятно же было, что это закончится. Поэтому сейчас указание другое — изымать телефоны сразу, чтобы не было никакой связи изнутри.
— Человек имеет право фиксировать всё происходящее при задержании или обыске на видео? Стоит ли в таком случае встречать «гостей» за дверью сразу наготове — снимать всё от стука в дверь до финального протокола? В теории кажется, что это может обезопасить человека от подбросов, применения силы, искажения процедуры.
Любое следственное действие может быть зафиксировано на видео или диктофон, в том числе и стороной защиты с разрешения лица, производящего процессуальное действие. Но очень слабо себе представляю ситуацию, когда следователь с оперативной группой заходят в квартиру, человек стоит с телефоном и просит у них возможности снимать всё следственное действие, а следователь отвечает «да» — он, конечно, скажет: «Прилягте, пожалуйста, вот здесь в прихожей, сейчас мы сначала вас лично обыщем, а потом уже перейдем к обыску в квартире».
— Обязан ли человек сообщать правоохранителю, что он ведёт запись их разговора на аудио?
Не надо смешивать: пока вы ещё не подозреваемый и не обвиняемый — не лицо, у которого производится обыск, а сотрудник полиции или, например, ГИБДД, обратился к вам в общественном месте — снимайте, сколько хотите — такое право у вас есть. Другое дело, если мы говорим про обыск по уголовному делу: как при любом следственном процессуальном действии вы обязаны, по крайней мере, предупредить о том, что вы будете осуществлять аудио- или видеозапись. Просто так никто снимать не даст, и никакой поддержки у суда это не найдёт, даже в ЕСПЧ — с точки зрения суда эта мера разрешительная, но со стороны лица, осуществляющего процессуальные действия.
— А как приобщить видео или аудио к материалам дела?
«Прошу приобщить» в протоколе — но это стоит делать после консультации с защитником, потому что, возможно, адвокат посмотрит, как вы себя на видео ведете, и скажет: «А давайте-ка мы это оставим», — потому что абсцесс, который вы вскрываете на коленке, и то, как его видит хирург, — это вообще разные вещи.
— Имеют ли право силовики сливать видеозаписи с задержаний?
Это, конечно, нарушает закон. Разглашенная информация может содержать следственную тайну. Даже если это ещё не следствие — это в любом случае служебная либо оперативно-розыскная информация. Сливают ботам, каналам чаще всего. Но чем больше мы обязываем сотрудников полиции всё фиксировть, чем больше у них средств объективного контроля — видеорегистраторов, камер, чего угодно — тем больше у них массивной информации, которая кому-то интересна и за которую готовы платить, — тем чаще она будет сливаться и уходить. Потому что это российская полиция: чем больше готовы платить — тем больше будут продавать. Если к Следственному комитету ещё осталось какое-то доверие именно по сохранению информации, просто потому что старые традиции ещё держатся — новое поколение эти традиции сметет. Вы же видите, что даже ФСБ спокойно публикуют съемки с обысков и задержаний — почему-то им нравится это всё. Я не считаю, что это правильно и законно.
— Можно ли привлечь сотрудников за это к ответственности?
В принципе, можно говорить, что здесь есть состав преступления либо должностной, либо связанный с персональными данными. Тут речь может быть о статьях 137 и 138 или 286 УК. Но, во-первых, таких дел нет, во-вторых — здесь не будет реального лишения свободы. Если дойдет до руководства ФСБ, например, что такие-то конкретные сотрудники подонки и что-то нарушили — тогда да, вполне вероятно, но это эксклюзив. Глубоко теоретически — возможно, практически — не встречал ни разу случаев и людей, которым удавалось дойти до конца по этому пути.
— Недавно к блогеру Хованскому ворвался центр Э. Он официально частично признал вину, хотя до задержания много раз публично извинялся за свой поступок. Отказ признавать свою вину даже частично в подобном случае — оправданная тактика? Как разграничить в показаниях факт события и непризнанную вину, когда, например, есть факт неугодного репоста?
Я к этому всегда отношусь крайне спокойно и, если можно так сказать, уважительно. Потому что дело каждого, как поступить — это диктует ситуация в зависимости от того, какие у тебя цели и задачи: вступать в конфликт и воевать с сотрудниками, в данном случае, центра «Э» при очевидном факте, либо максимально скоро эту ситуацию разрешить и пойти домой продолжать заниматься делом. Я считаю, что вполне можно в каких-то ситуациях признавать вину. Гибко к этому отношусь — абсолютно никого не призываю быть героем и, например, терпеть пытки. Это вопрос целесообразности и того, как скоро ты вернешься к своей жизни. Конечно, очень много среди нас людей, которые скажут: «Раз уж ты здесь, ты должен биться до упора», — но это ближе к блатным понятиям. Призываю людей не обвинять никого: принял такое решение, находясь там — в тех условиях, — это его дело. Если при этом у него нормальный адвокат, и блогер через какое-то небольшое время вернётся к работе — это прекрасно.
Мы живём в условиях, в которых будто перебегаем реку в ледоход — когда ты со льдины на льдину прыгаешь и понимаешь, что нет никаких правил, и ты не знаешь, что будет со следующей льдиной — насколько она подтаяла снизу, и выдержит ли она тебя при следующем толчке. Поэтому нет рационального — есть только ситуационные советы. Из глобального только: не делать глупости, не наговаривать на себя лишнего, всегда советоваться с правильным проверенным адвокатом. Спасибо временам: хороших качественных юристов становится все больше на глазах. Если, например, четыре года назад приходилось буквально отсеивать — выбирать из 15-20 человек одного, который понимает, что такое Конвенция о защите прав человека, и знает, как написать жалобу в ЕСПЧ, дойти до Конституционного суда, то сейчас уже после выпуска многие умеют это делать, владеют английским, читают постановление ЕСПЧ в оригиналах.
— Как фиксировать происходящее, если телефон изъяли при задержании? И возможно ли доказать нарушение прав в таком случае?
Все, что происходило спустя, условно говоря, три-четыре месяца будет выражено в деле — либо об административном правонарушении, либо об отказе в возбуждении уголовного дела, либо в уголовном. И всё, что будет в деле — будет представлять интерес. Всё, что вы увидели, но не смогли зафиксировать, — представлять интереса не будет никакого — ни у суда, ни у более-менее в хорошем смысле циничных юристов. Все замеченные вами нарушения нужно фиксировать в протоколе — не сидеть и не отказываться писать — это глупейшая позиция. При первой удобный возможности в протоколе указывайте, если это соответствует реальности, например: «В отношении меня совершен подброс — эти вещества/предметы мне не принадлежат. Было обнаружено что-то неизвестное, что мне не принадлежит», — либо то, что в отношении вас были побои.
Причём, если вас спрашивают: «Замечания есть?» — самый лютый вариант — это написать: «Замечаний не имею». По любому административному делу у человека обязаны взять пояснения и замечания. Отказываться от них — очень глупо. Любой отказ от пояснений и замечаний — это стоп-кран, когда больше нет никаких вариантов — ступор кататонический. Ну бывает такое, скажем, у интеллигентных людей, когда человек в такой ситуации впадает в маразм и все готов подписать: он хочет поверить любому следователю, любому оперу, дежурному, который просто зашел, шепнул что-то ласково, типа: «Братан/сестренка, не переживай — это все фигня. Сейчас через часок тут звякнут за тебя — ты нормальный, ты выйдешь», — похлопали разок по плечу, человек потёк — и давай всё подписывать. В этих ситуациях, когда ты понимаешь, что твой интеллектуальный уровень скатился до кроманьонца — ты просто пишешь «Ст. 51 — отказываюсь от дачи показаний», — тут ты хотя бы ничего на себя не налепил, но в любой нормальной ситуации стоит говорить:
«Я желаю дать пояснения обязательно, и у меня масса замечаний, но вы их от меня получите на отдельном листе только после моей консультации с защитником таким-то — фамилия, имя, отчество и телефон»
После этого, конечно, будут крики-вопли и все такое, а вы: «Ну посмотрите, ребята, у вас тут две строки, а замечаний у меня очень много. Во-первых вы меня били, во-вторых, вы мне подкинули — я всё это распишу. Сейчас придет мой защитник — вы подождите час, и все замечания будут».
— Как ещё можно использовать телефон для самозащиты? Может, есть какие-то приложения, которые стоит установить на свои смартфоны?
Телефон — это не самозащита, а ваше слабое уязвимое место. Поэтому, если вы попадаете в ситуацию, когда у вас изымают телефон, — позаботьтесь, чтобы его хотя бы вскрыть не могли — по крайней мере пароли не давайте — усложните таким образом доступ к данным.
А если идете на какие-то акции — берите с собой разовую, условно говоря, «боевую» трубку, которую не жалко будет потерять, в которой будет только телефон адвоката, мамы, папы и ОВД-Инфо. Куча личных фотографий могут сыграть роль для следствия, а переписки, которые вы спокойно воспринимаете, — для органов могут показаться сомнительными. Например, то, что вы просто обсуждаете в каком-нибудь чате в WhatsApp действующую власть и то, что вам не нравится в действиях руководства города, могут страктовать как возбуждение ненависти, вражды. В таких чатах часто есть человечек специальный, который такой близкий-близкий, друг-друг — самый-самый вообще. А потом вдруг выясняется, что в деле у вас появился секретный свидетель. Масса же примеров — «Новое величие», «Сеть».
— Что делать, если постфактум выяснилось, что при задержании пропали важные вещи?
У вас есть единственная возможность как-то среагировать — сразу фиксировать всё, что можно. В каждом протоколе у вас должны быть зафиксированы замечания. Судья и любой прокурор автоматически смотрят протокол сразу. И если замечаний нет, — при рассмотрении дела вы обязательно получите позицию прокурора, что замечаний не было, и это найдет отражение в судебном решении. А если замечания были последовательно высказаны, то появляется, конечно, не решение проблемы, но шанс.
— Можно ли как-то понять, что понятой — подставной? И возможно ли повлиять на выбор понятого?
Понять, подставные ли понятые, которых привлекли для досмотров и обысков, вы не сможете. Особо рассчитывать на то, что человек вдруг проявит сознательность, тоже не стоит. За всю свою практику я всего единожды встретил ситуацию, когда женщина-понятой при изъятии наркотических средств посмотрела всё, как было, постояла, помолчала, но в замечаниях написала всё, что видела. И то в отношении неё возбудили уголовное дело потом.
Сейчас модно утром обыски проводить, поэтому органам легче взять с собой каких-нибудь студентов, которые всё подпишут. Но если просто соседей ваших притащить — даже самые лучшие соседи тоже подпишут всё, лишь бы уйти оттуда побыстрее. А так, если вы увидите, что понятые как-то неформально общаются с лицами, проводящими мероприятие, обязательно надо отразить это в замечании: «Имеются сомнения в личностях понятных, поскольку очевидно, что они пользуются повышенными правами, общаются с сотрудниками следственной группы неформально на “ты” и абсолютно не соблюдают правила проведения мероприятия, которые им разъяснили». Вот это можете записать — и будет даже очень хорошо — в таком случае следователю придётся вытаскивать понятых и допрашивать их. И тут спросите уже вы — либо в суде, либо на очной ставке с понятым:
«Дорогой, а откуда ты вообще взялся в пять часов утра на Нагатинской? А живёшь при этом в Коломне и обучаешься в академии следственного комитета на Таганке»
Такие вопросы хорошо срабатывают. Понятых могут позвать в суд в качестве свидетелей, если следователь решит, что они должны. Но это если мы говорим про уголовный процесс — не про административный.
— В каких случаях дактилоскопия обязательна, а когда от неё можно отказаться? Могут ли быть негативные последствия от отказа?
Это всё формальное, я честно не понимаю борьбы за это. Серьезно. Хорошо, вы не дадите откатать пальчики, ну окей. Это конфликтности добавит однозначно. Когда вас будут помещать в спецприемник — вас всё равно откатают при любых раскладах. «Я не сдал пальчики — придётся кататься», — это не победа, а результат, ради которого даже не стоит тратить силы — а вы их изрядно потратите — это психологически вымотает. Очень слабо представляю ситуацию, при которой у вас принудительно изымут отпечатки пальцев, и какой-нибудь судья скажет, что это было сделано незаконно. Понимаю, что это, может быть, смотрится не вполне по-правозащитному, мне могут сказать: «Лёша, опять ты по-прокурорски», — но я считаю, что это полная ерунда. Если надо ваши пальцы получить — их получат в любом случае.
— А что насчёт анализов? Например, когда человек отказывается их делать при подбросе, понимая, что у него в крови могут найти что-то, что он употреблял до этого?
Давайте посмотрим на ситуацию цинично. Вот решили сделать из человека сбытчика. Подбросили, ну, пять граммов амфетамина. Его везут на экспертизу — её в любом случае проведут. И что для него будет лучше — что он чистый спортсмен и никогда не употреблял, либо возможность заявить потом: «Да, приобрёл, но для себя»? Какие проблемы в том, что у человека будет обнаружен какой-то наркотик в крови? Ну, могут привлечь его за употребление административно. Но если человек заявляет о том, что он чистый и вообще никогда, и у него при этом расфасована наркота — то одна из возможных версий, что он приобретал для себя — улетает автоматически. Так и сказать, да:
«Когда-то приобретал для себя, сейчас не приобретал. Ребята, извините, — я больной человек — потребитель. Давайте меня реабилитировать, но не сажать же за употребление»
— Расскажите подробнее об алгоритме привлечения к ответственности сотрудника, нарушившего права.
Сотрудник сотруднику рознь. Есть допуски на совершение действий для сотрудников центра «Э» — они могут практически все, в том числе двери выпиливать, и их будут прикрывать до последнего. Есть, так скажем, расходный материал, — это Росгвардия, ППС, ГИБДД, которых никогда никому не жалко. При всем уважении ко многим ребятам, которые работают на земле и действительно адскую службу несут, — тем не менее к ним всегда руководство относится так. И есть абсолют — неприкасаемые фигуры, которых вы не сможете никогда привлечь к ответственности, например, следователи ФСБ ну и, наверное, сотрудники Следственного комитета, прокуроры — должно совпасть невероятное количество факторов для того, чтобы можно что-то сделать.
Но прежде всего, если есть ситуация, условно: сотрудник полиции нанес вам телесные повреждения, — надо идти в Следственный комитет, а не тратить время на прокуратуры и тому подобное — это бессмысленно. Прокурор в современном уголовном процессе — это фигура номинальная, у него прав очень и очень мало. Возбудить уголовное дело у него нет права, отказаться от возбуждения или прекратить дело он не может, дать указания по делу — тоже. А Следственный комитет будет решать. И при этом основной совет — следователь должен понять, что удельный вес неприятностей, которые у него возникнут, если он откажется от дела, превысит тот удельный вес неприятностей, которые он получит, если примет ваше обращение и возбудит уголовное дело. Они не смотрят на такие вещи, как состав и событие преступления, причастность. Что в следствии, что в прокуратуре есть один термин — судебная перспектива дела. Следователь должен понимать, что его поддержит руководство, и есть возможность протащить дело. Следственному комитету вообще фиолетовы все сотрудники полиции вместе взятые. Но вы должны убедить. Показать свою настойчивость — разъяснить, что пойдете до конца.
Нужно, к тому же, чтобы всё было написано очень грамотно — они это внимательно оценивают. Если они видят, что написано так, как пишут грамотные юристы, — шансы возрастают. А если там одни эмоции и «мама-мама, всё пропало», — шансов соответственно меньше.
— Как часто после правонарушений со стороны полиции граждане обращаются в органы с требованием привлечь сотрудников к ответственности?
Многие обращаются, но мало у кого получается доводить до уголовных дел. В отношении сотрудников полиции, ФСИН сложно возбудить дело. Вы сами видели видео, где людям ноги ломают, а Следственный комитет не то, что не заводит уголовное дело, — а даже отказывает проводить проверку. Почему следственный комитет не видит состава преступления? Потому что на вневедомственном совещании с участием второй службы было сказано: «Ребят, карт-бланш сотрудникам», — сотрудники получили карт-бланш, пошли работать. А что ты потом скажешь, если утром в казарме настраиваешь всех и говоришь: «Пацаны, сегодня можете жестко принимать», — а вечером: «Нууу, ребят, что-то жестковато», — сотрудники не поймут. Настроение в казармах — это очень серьезно.
Посадили бы того, кто Дарью Сосновскую ударом в живот положил, — в следующий раз полк бы подумал: «Бить, не бить?» Мне многие сотрудники действующие говорили, что сам он [полицейский, ударивший Дарью] нормальный, но действительно вспылил, мол, повлияла обстановка. Они же бесятся из-за того, что это не их работа — они натренированные, хотят ловить преступников, банды брать, а тут приходится тащить девушку. Девушка сопротивляется, на дубинку ему наступает — и у человека срабатывает. Они сами потом об этом тоже часто переживают. Пацаны 18-20 лет, росгвардейские срочники, не волнуются зачастую, а считают, что правильно делают. А вот ребятам из оперативного полка, которые на другое заточены, это очень не нравится.
— Как обезопасить себя от мщения со стороны полицейских, которых вы привлекаете к ответственности за нарушения?
Они не мстят обычно — им не до этого. Каждый полицейский уже через год работы готов к тому, что его тоже могут привлечь. Каждый понимает, что он столько натворил, что по совокупности его могут в любой момент хлопнуть — я ни разу не слышал о таких случаях, чтобы кто-то кому-то мстил.
Раньше, если сотрудник полиции написал заявление по 318 УК — это считалось позором прямо. У нас был такой случай: задерживали бандита, и он нос сломал заместителю начальника уголовного розыска. Я тогда заместителем прокурора работал. Утром прошу его к себе зайти, он заходит, я говорю: «Саш, тебе нос сломали — давай 318-ую напиши», — а он: «Ты че, я на себя такого позора брать не буду», — вот это старый опер ещё советской школы. Говорит: «Ну, мы же его принимали — ему тоже досталось». Сейчас бы вообще не глядя написали.
— Интересна ситуация с полномочиями росгвардейцев. Их подразделения могут задерживать людей для передачи в МВД, они могут не представляться при задержании и применять при нём силу, если нужно «сиюминутно пресечь преступление». Отличается ли привлечение к ответственности росгвардейцев от привлечения полицейских?
Абсолютно формальные различия: одно перо в хвосте чуть покраснее, другое — посинее, но по сути одно и тоже. Как и для чего создали Росгвардию?
Посадили в казармы кучу дееспособных подразделений, лишив их всех функций, направленных на раскрытие преступлений и быстрое реагирование на них для того, чтобы в нужный момент можно было вытащить их и сказать: «Идите и колбасьте!»
Это очень глубокая реформа правоохранительных органов, хотя по виду казалось, мол, какая разница — был человек в погонах и стал человек в погонах — но нет. Раньше это были люди в составах ОВД или дежурных следственно-оперативных групп с автомобилем. Например, в каком-нибудь крупном московском районе дежурило одновременно примерно пять автомобилей, пять групп могли выехать на кражу — а сейчас одна, максимум — две, все остальные — в Росгвардии в казарме сидят. В результате вот что произошло: процент раскрываемости краж сейчас — 33,6% — и это только официально — можно смело на два еще делить. Всё остальное не раскрывается. В полиции практически не стало уголовного розыска. Это основная проблема, которая появилась из-за создания Росгвардии и Центра по противодействию экстремизму. Все произошло за счет действующих подразделений на земле. И поэтому пошел рост преступности ежегодный, снижение раскрываемости. Именно это — основная причина падения количества тюремного населения, а не смягчение нравов и карательной политики судов. ППС и Росгвардия — самые простые низкоквалифицированные неэффективные и дорогостоящие сотрудники правоохранительных органов. Что те, что другие — грубо говоря, даже не санитарки в больнице… Это что-то, без чего нельзя, потому что должен по улице ходить человек погонах. Но когда их много — это просто безумные траты с понятной целью — чтобы вы не ходили по улицам с известным лозунгом. Вы можете ходить по улицам только в праздник Алые паруса.
— То есть Росгвардию создали только для того, чтобы разгонять «несанкционированные» митинги?
В своей книге «Невиновные под следствием» я написал отдельную главку про санкционированность и несанкционированность. Термины «санкционирование», «разрешение» митинга так аккуратно вошли в обиход даже людей юных, образованных, интеллектуальных и вполне себе либеральных. Нет такого. Законно всего лишь согласование, но не санкционирование и не разрешение.
Это такая Оруэлловская история: «согласовать» заменяется на «санкционировать», а «санкционировать» превращается в «разрешить» — то есть согласовательный порядок переходит в разрешительный.
У тебя вроде бы есть безусловное право, гарантированное пактами гражданских свобод, конвенцией, конституцией и законом. Но использовать право ты можешь только с разрешения — что это такое? В абсолютно чистом выражении — «Скотный двор».
Не употребляйте этих слов — «санкционированный/несанкционированный»; а вот «согласованный/несогласованный» — можно. У власти во всем мире есть жесткие регламенты согласования акций. Понятно, что очень сложно согласовать какую-то акцию, например, в Вашингтоне напротив Белого дома — есть места, где не дадут согласовать. Но власть обязана в разумное время предложить другой соответствующий вариант. Условно говоря, если брать Питер: вы хотите пройтись где-то по Дворцовый, а вам предлагают в районе аэропорта Пулково и то — где-нибудь в поле. А нужно предложить что-то соответствующее и достаточно быстро. То есть согласование — это обязанность власти, а санкционирование — это уже право. Чаще же всего власти просто протягивают и никак не реагируют на заявления о митингах, и они несогласованными выходят. И суды на эти рельсы тоже встали — сотнями в ЕСПЧ решения судов признают несправедливыми, но тем не менее в России так было так и будет.
— В 17-ом году в небольшом южном городе, где я жила, митинг «Он вам не Димон» согласовали на кладбище…
Н-да…Я как-то защищал одного парня в 17-ом году в марте. Тогда дела ещё не раскидывали по судам — в Тверской суд пёрлись автозаки в очередь. Конец дня уже был, 10-11 вечера, судья был очень уставший — без протокола начал цепляться. Он и говорит: «Ну чё вот они в Сокольниках не хотят ходить?», — я говорю: «А вы-то чего в Сокольниках не работаете?». Подзащитный сидел потел, секретарь-мальчишка тоже. Но судья сказал: «Ну вот, наконец-то первого человека вижу за сегодняшний день, который не побоялся», — ну а так штраф десять тысяч рублей все равно. Очень многих арестовали тогда и практически не слушали.
Если начать копаться во всех историях правоприменения по митингам — это вызовет глубоко научный, антропологический интерес — как можно было дойти до того, чтобы человек с человеком так поступал. Почему-то власть считает себя чем-то от общества очень далёким. Такого раздела государство-общество не было даже в позднем СССР. В 96-ом я начинал работать в прокуратуре в Чебоксарах, — и тогда там не было охраны вообще. Мы уходили, дверь запирали на ключ и сдавали его под сигнализацию — и всё. Тогда к прокурору можно было зайти в любое время совершенно, а сейчас же в прокуратуру не попадёшь. Когда я спросил своего первого прокурора, покойного Вениамина Степановича Абросеева, почему охраны нет и дверь стеклянная в здании, он ответил: «Ты что, от своего народа собирается ограждаться?» Времена теперь другие. И лучше не будет.
— То есть надежды на улучшения никакой?
Нет. Колоссальные ресурсы на удержании. Я не вижу какой-то серьезной пассионарности у людей. То, что на улицы выходят 50-60 тысяч народу — это несерьезно мало. Ну и потом — страх поселяется в любом случае. Раз посидел, два — а на третий раз уже, возможно, не пойдет. В таком режиме, как сейчас, всё будет существовать очень-очень долго. Рубль опять укрепляется, цены на нефть поползли вверх, и все прекрасно — денег опять полно: можно спокойно нанять еще сто тысяч росгвардейцев — все же просто. Сколько народу выйдет разом? В лучшие времена в Хабаровске, Питере, Москве — ну хорошо, 200 тысяч в совокупности выходили, а росгвардейцев уже 500 тысяч. Можно еще взять сто тысяч — бюджеты же позволяют.
Советы Алексея Федярова для тех, чьи права пытаются нарушить силовики:
Если вас пытаются обыскать на улице:
- попросите сотрудника представиться, а также попросите записать процедуру на диктофон или камеру;
- спросите, по какой причине проводится процессуальное действие — сотрудники обязаны разъяснить вам причину и порядок действий мероприятия;
- не паникуйте, не сопротивляйтесь представителям власти и не оскорбляйте их;
- тщательно изучите протокол и обязательно представьте все замечания к процессу на отдельном листе после консультации с вашим защитником;
Если вам что-то подбросили:
- изначально придерживайтесь позиции, что обнаруженное у вас вещество вам не принадлежит — отражайте это в каждом протоколе, объяснениях, допросах;
- ни в коем случае не отказывайтесь от дачи показаний по статье 51 Конституции РФ: отказываясь от показаний против себя самого — вы можете навредить себе; лучше говорить, что вы будете давать показания только в присутствии защитника;
Если вас задержали на митинге:
- дожидаться адвоката и ни в коем случае не давать никаких пояснений без него;
Если вас пытают:
- важно понимать, что в этот момент решается ваша судьба: это выбор каждого; можно дать показания на первом допросе и надолго сесть, можно вытерпеть и получить шанс того, что от тебя отстанут;
- если вы решаете дать показания — важно понимать, что вы подписываете себе приговор;
- все факты физического и психологического насилия нужно фиксировать в протоколах с адвокатом, пытаться их озвучить, сделать публичными.
