На кого работают российские заключенные
Как устроена тюремная экономика — The New Times расспрашивал осужденных, тюремщиков и предпринимателей
Федеральная служба исполнения наказаний — это не просто тюремное министерство, охраняющее почти 700 тыс. осужденных, это многопрофильная производственная корпорация, использующая узаконенный рабский труд заключенных. По официальным данным, ежегодно на производстве зэки зарабатывают для системы около $1 млрд. По экспертным оценкам, реальная сумма денег, крутящихся в тюремной экономике вместе с нелегальными бизнесами, может составлять сумму в два-три, а то и в пять раз большую.
Оценить, сколько денег в реальности зарабатывает тюремная система, практически невозможно. Несмотря на то что в зоны уже несколько лет ходят с проверками правозащитники и почти во всех колониях у осужденных есть мобильные телефоны, российская тюремная система по-прежнему остается чрезвычайно закрытой. Особенно в том, что касается производства в колониях. Известно только, что на зоновских фабриках выпускают около ста тысяч наименований, начиная от сувенирной продукции и кончая автозаками.
Доля продукции, изготавливаемой для самой тюремной системы, составляет чуть меньше половины всего произведенного заключенными. Остальная продукция уходит на волю. Зэки изготавливают гвозди, школьную и офисную мебель, тротуарную плитку, валят и обрабатывают лес, делают пластиковые окна, детские санки, шьют спецодежду, постельное белье и сколачивают гробы. Производства существуют за счет госзаказов и заказов коммерческих предприятий.
По данным ФСИН, сегодня в колониях работают 219 тыс. заключенных — это около 30% всего тюремного населения*. В официальных комментариях ответственные лица ФСИН говорят, что все осужденные получают зарплату не ниже МРОТ. Впрочем, десятки осужденных, с которыми удалось поговорить The New Times, не сговариваясь, приводят примеры мизерных зарплат, которые им переводят на лицевой счет.
Попытки потребовать достойную зарплату для многих оборачиваются взысканиями и штрафными изоляторами, которые закрывают возможность для условно-досрочного освобождения: большинство осужденных предпочитают не жаловаться. Так было до последнего времени. Пока на зонах не появились бизнесмены, осужденные за мошенничество и прочие «экономические» преступления. Кто-то из них пытался «качать права», некоторые даже пробовали организовать на зоне успешный бизнес. Но оказалось, что в их советах тюремная система, привыкшая работать по лекалам советского ГУЛАГа, не нуждается.
Лесоповал
«Вот, например, приезжает осужденный в колонию. Выясняется, что его профессия никого не интересует. Тракторист будет варить баланду, а повара поставят валить лес или ездить на тракторе, — так бизнесмен Дмитрий Бармин, отсидевший три года в разных российских колониях, объясняет специфику тюремной экономики. — Начальник колонии считает, что человек, который досконально знает ту область, в которой ему предстоит работать, — это потенциальная угроза. Такой человек способен поднять бунт среди осужденных, объяснив им, что на производстве устроено неправильно».
Последний год заключения Дмитрий Бармин работал на лесоповале в колонии-поселении в Кировской области. В зимний период там приходилось работать по 12 часов с одним выходным. Тем же, кто занимался первичной обработкой леса, выходные вовсе были не положены.
«Это так называемый добровольно-принудительный труд, — объясняет Бармин. — Отказаться и жаловаться нельзя: жалобщикам предлагают в качестве альтернативы другую работу — например, мыть туалеты».
На лесоповале не создано никаких условий для безопасного труда, если заключенный получит травму, то его всячески задабривают, чтобы он написал, что упал где-нибудь в бараке, — лишь бы нигде не проскользнуло, что травма производственная. Инструменты старые, если что-то сломается, всегда виноват осужденный, родственникам приходится привозить все — от отверток до бензопил.
«На лесные делянки нас возили в вагоне, в котором обычно скот возят. Планы выработки берутся с потолка, но выполнить план можно, если будешь работать по 12 часов и больше, — вспоминает Бармин. — То есть с нарушением абсолютно всех норм труда и действующего законодательства осужденный мог получить 15 тыс. рублей в месяц «чистыми». Дмитрий говорит, что план, скорее всего, завышали для того, чтобы заключенные не могли его выполнить, а за невыполнение плана руководство колонии не обязано было выплачивать зэкам зарплату на уровне МРОТ.
Бармин, который до ареста окончил экономическое отделение Лесного института, пытался объяснить руководству колонии, как можно организовать производство, чтобы работа была не такой тяжелой и можно было бы получать в два-три раза больше продукции. «Я показал им, как это все сделать, на схемах, на формулах, — рассказывает Дмитрий. — Они меня выслушали, а потом сказали: «Тогда вам придется платить как следует, а нам это невыгодно».
«Колонии-поселения нашей области действительно завалены работой, — говорит бывший сотрудник одной из кировских колоний Игорь Ходырев. — Это очень выгодные заказы, которые между колониями распределяет местный УФСИН. Вот, например, руководитель управления вызывает двух начальников зон и предлагает им заказ. Между ними возникает конкуренция. Часто бывает, что заказ получает тот, кто даст больше продукции при наименьших затратах. А бывает и по-другому: этот своеобразный тендер выиграет та колония, чей начальник назначит более высокую цену за работу, но зато поделится с начальством».
Без нормы
Предприниматель Игорь Крошкин, отсидевший шесть лет в ИК-1 Рязанской области, как и Дмитрий Бармин, пытался бороться на зоне с низкими зарплатами, но его уволили из промзоны за нарушение трудовой дисциплины. Теперь он судится с ФСИН, требуя вернуть недоплаченные ему деньги.
«Работая на «швейке» на протяжении трех с половиной лет, я получал в месяц 74 рубля, то есть за три с половиной года заработал всего 9498,17 рублей, а на мой лицевой счет было зачислено всего 2374,56 рублей», — рассказывает Крошкин. Подав в суд на ФСИН, предприниматель теперь не столько борется за свои деньги, сколько хочет создать прецедент.
Вооружившись калькулятором, Крошкин подсчитывает: «Такую же низкую зарплату, как я, в нашей колонии осужденные получали как минимум пять-семь лет, то есть только в ИК-1 Рязанской области обворовали как минимум несколько тысяч осужденных».
Начальник финансово-экономического управления ФСИН Олег Коршунов с Крошкиным не согласен: в его ответе на жалобу говорится, что, по информации из ИК-1 Рязанской области, осужденный выполнял норму только на 17,6% — отсюда и такая низкая зарплата. Крошкин возмущен: никто в колонии не говорил ему, что он не выполнял норму, напротив, у него 12 поощрений за добросовестную работу.
«Самое удивительное, что никаких общих норм выработки не существует, — объясняет челябинский правозащитник Николай Щур. — Я задавал заключенным на разных производствах, от литейного до швейного, один и тот же вопрос: какая у вас норма?» Они отвечали: «Нам говорят: ты должен выполнить столько-то операций или сделать столько-то изделий. Мы делаем, а потом начальник говорит: ты норму не выполнил, вот и не будет тебе МРОТа».
Принудительный труд
Можно ли отказаться работать в колонии?
«На первом месте в качестве доходов бюджета колоний стоят вычеты из зарплат осужденных. Поэтому руководству колоний выгодно, чтобы у них на «промку» выходило как можно больше осужденных. Пока из зарплаты осужденного вычитают 75%*, у него нет никаких стимулов для того, чтобы выкладываться, — говорит правозащитник Андрей Бабушкин. — Старательно работают три категории людей: кто не может сидеть без дела, кто мечтает об УДО и те, у кого нет никакой материальной поддержки с воли, и даже 200 рублей для них — деньги».
Осужденные утверждают, что никаких трудовых договоров с ними не заключают, по освобождении выдают справки о трудовом стаже и о полученной на зоне специальности. Где-то заводят пенсионные карточки, но есть и такие колонии, где ни о каких пенсионных отчислениях и слыхом не слыхали. Во ФСИН же на вопрос The New Times, проводятся ли с зарплаты осужденных отчисления в Пенсионный фонд РФ и Фонд социального страхования, ответили утвердительно: все делается на общих основаниях.
«Наша колония брала очень много заказов, мы кормили весь Орел и Орловскую область, шили костюмы и для армии, и для МВД, — вспоминает Оксана Фасхулдинова, просидевшая восемь лет в Шаховской ИК-6. — Цену явно занижали: говорили нам, что костюм, который мы шили, стоит 300 рублей, а я, когда освободилась, увидела такой костюм на рынке по 6 тыс. рублей. Чтобы не жаловались, нам платили минималку, но норму сильно завышали. Мы шили ватин, а он — как стекловата: когда его разрезаешь, хлопья летают повсюду. И несколько девочек у нас заболели туберкулезом: ведь когда почти все время проводишь на фабрике и постоянно этим дышишь, легкие не проветриваются. Когда были срочные заказы, приходилось работать и сверх нормы, например, с четырех часов вечера до пяти-шести утра. Фабрика работала практически беспрерывно».
Марина Кольякова, другая осужденная из той же колонии, говорит, что на УДО хороших швей не отпускали: «Начальнику «промки» было выгодно, чтобы там работали швеи, у которых за пять–восемь лет уже рука набита, есть скорость и которые знают все операции. Ходили слухи, что колония договаривается с судьями, чтобы хороших швей не отпускали домой».
Осужденный по одому из дел «ЮКОСа» Александр Гольдман, отбывавший срок в Башкирии, вспоминает, что отказаться от работы практически невозможно: «В феврале 2010-го, когда в нашу зону ИК-7 в городе Мелеузе привезли второходов, они отказывались выходить на «швейку». Их избивали сами зэки, так называемые «шерстяные» (сотрудничающие с администрацией), ставили на «растяжку» прямо в промзоне».
Только бизнес
Пытаясь разобраться в том, как устроена самая закрытая отрасль российской экономики, мы столкнулись с отсутствием информации о коммерческих фирмах, работающих с колониями. Региональные управления ФСИН на своих сайтах охотно размещают каталоги продукции, но почти никогда не пишут, кто ее заказывает.
Впрочем, от осужденных известно, что основными заказчиками на швейном производстве в зонах являются компании «Восток-Сервис», «Сириус», «Техноавиа» и «Легион». Все они работают на рынке спецодежды.
Одна из самых крупных — «Восток-Сервис». Ее годовой оборот — более 18 млрд рублей. У компании несколько иностранных партнеров, в частности, Ansell, специализирующийся на средствах для защиты рук, UVEX — производитель защитных очков, научная и индустриальная корпорация Du Pont, JSP — ведущий европейский производитель широкого спектра средств охраны и безопасности труда. У «Восток-Сервиса» более 200 фирменных магазинов в России и за рубежом.
Знают ли западные партнеры «Восток-Сервиса», что компания зарабатывает на принудительном труде заключенных? The New Times связался с представителем компании JSP в Лондоне. «Восток-Сервис» является нашим эксклюзивным партнером, — сказала специалист по работе с Россией Елена (назвать фамилию она отказалась). — Но наш бизнес никак с зонами не связан. «Восток-Сервис» просто продает нашу продукцию и приносит нам прибыль. Все остальное нас не касается».
The New Times пытался поговорить и с другими западными партнерами «Восток-Сервиса». Владимир Сара, директор по закупкам пражского офиса компании Cerva, оказался не разговорчивее своей лондонской коллеги. «Восток-Сервис» — наша материнская компания», — подтвердил он и попросил отправить вопросы по электронной почте. На письмо он так и не ответил, зато, как выяснилось, переговорил со своим коллегой из Копенгагена Яном Лундом, директором компании Ossafetycenter-Ottoshacyner, также работающей с «Восток-Сервисом». И Ян Лунд, который сперва согласился на интервью, через день прислал SMS, что говорить не сможет.
Впрочем, от комментариев по поводу тюремного бизнеса неожиданно воздержался и президент группы компаний «Восток-Сервис» Владимир Головнев. Еще в сентябре 2013 года в интервью «Известиям» он подтверждал, что уже 20 лет работает с мордовскими колониями, и признавался, что на зонах ему нравится «серьезная дисциплина и отличное качество». Но спустя всего месяц пресс-секретарь «Восток-Сервиса» Ирина Дымич, отвечая на вопросы The New Times, эти заявления своего патрона дезавуировала, сообщив, что «Восток-Сервис» напрямую на зонах заказы не размещает: «Вы можете проверить документы в любой колонии, ни одного договора с «Восток-Сервисом» вы не найдете. Я не утверждаю, что продукция «Восток-Сервиса» там не шилась, я говорю, что у нашей компании нет договорных отношений с исправительными колониями». Эту удивительную информацию The New Times подтвердили и в пресс-службе ФСИН РФ: «В настоящее время прямых контрактов по производству спецодежды между компанией «Восток-Сервис» и учреждениями уголовно-исполнительной системы не имеется».
Правда, в отличие от Головнева и его пресс-секретаря региональные управления ФСИН забывчивостью не страдают. Их маркетологи подтвердили в телефонных разговорах с The New Times, что в мордовских, рязанских и владимирских колониях по-прежнему шьют для «Восток-Сервиса» (см. карту*).
Чего боятся бизнесмены?
«Все фирмы, торгующие спецодеждой, работают в колониях, 50 % продукции шьется там, 50% — на гражданке, — рассказал The New Times член президиума «Опоры России» Юрий Савелов. — Я не понимаю, чего стесняется «Восток-Сервис». Колонии сегодня являются таким же субъектом бизнеса, что и фабрики на воле. Вот есть у вас два предприятия: гражданское и колонийское. Например, мы заказываем изделие, на гражданской фабрике его пошив стоит 200 рублей, а колония предлагает за 150. Думаем: на гражданской фабрике лучше качество, и сроки эта фабрика не срывает, как бывает в колонии. Если мне качество нужно и у меня сроки горят — лучше разместить на гражданской фабрике. А если сроки не горят, ну пусть они там немножко накосячат, ничего страшного, для спецодежды сойдет — тогда я размещаю в учреждении. Чистый бизнес. Если же они повысят цены и зарплаты заключенным, то заказов у них не будет, коммерсантам невыгодно будет работать в этих учреждениях. А ведь для них главное — вывести людей на работу, потому что очень тяжело отбывать наказание в замкнутом помещении, не работая».
«С чего им платить хорошие зарплаты? — удивляется Савелов. — Они шьют низкокачественные вещи, которые недолго носятся. Нельзя, например, халатик из бязи сшить за 200 рублей, в лучшем случае он будет стоить 30–50 рублей. Два года назад колонии вдруг взяли и подняли цены: вот мы шили у них за 150 рублей, они повысили цены на изделия до 200, и фирмы отказались размещать у них заказы».
На вопрос, как западные партнеры российской фирмы отнесутся к тому, что к ним придет продукция, изготовленная на зоне, где труд заключенных является, по сути, рабским, Юрий Савелов отвечает: «А наши партнеры не спрашивают, на какой фабрике пошита продукция, мы свою продукцию поставляем и в Прибалтику, и в Белоруссию. Вы что думаете, у них не используют труд заключенных? Мы — не социально направленные, это бизнес». Знает ли Савелов, что в западных тюрьмах заключенные работают только добровольно?
В телефонном интервью для The New Times Юрий Савелов просил представить его как члена президиума «Опоры России» и не упоминать, что он является президентом группы компаний «Сириус», которая, как и «Восток-Сервис», производит спецодежду. Но на следующий день в The New Times неожиданно позвонил пресс-секретарь «Опоры России» Алексей Соловьев. Он категорически заявил, что его шефа неправильно поняли и что компания «Сириус» на зонах не работает.
Экономика тени
Чего же вслед за Владимиром Головневым испугался Юрий Савелов? Почему компании скрывают свою коммерческую деятельность в колониях?
«Некоторые фирмы, работая на зонах, используют фирмы-однодневки, непрозрачные схемы, недоплачивают налоги. Они боятся светиться», — уверен предприниматель и бывший зэк Игорь Крошкин.
В качестве доказательства он приводит историю, которая произошла в ИК-6 Рязани, где он отбывал наказание: «Имея связи в швейном бизнесе, я предложил руководству колонии сотрудничать с Щелковской шелкоткацкой фабрикой, которая делает бронежилеты из кевлара. Они предложили ИК-6 выполнить заказ стоимостью 1500 рублей за бронежилет. Ударили по рукам. Потом вдруг появилась компания-посредник, так называемая «прокладка», которая предложила заказчику: работайте не напрямую с колонией, а через меня.
В результате колонии была предложена другая цена: 500 руб. за бронежилет. Я написал заявление в прокуратуру и сообщил, что колония соглашается на убыточный заказ и заключенные опять не получат нормальную зарплату». Никакого ответа из прокуратуры Крошкин, разумеется, не получил.
Предприниматель Алексей Козлов, также бывший сиделец, уверен, что коммерческим предприятиям выгодно работать в колониях не только из-за откатов, которые здесь возможны, как и в любой другой отрасли российской экономики. Больше всего коммерсантов привлекают именно мизерные зарплаты заключенных и условия, на которых колонии получают коммерческие заказы.
А условия, если верить предложению, размещенному на сайте УФСИН по Астраханской области, самые что ни на есть выгодные: «относительно низкий уровень накладных расходов, особый режим охраны предприятий и их материальных ценностей, минимальные расходы на развитие социальной сферы».
Компании «Восток-Сервис», «Сириус» и «Техноавиа», работающие на швейных производствах в зонах, «Золотой лес» и «Лестранс», покупающие лес у колоний Республики Коми, где условия труда такие же, как и на лесоповалах Кировской области, — это всего лишь небольшая часть российского бизнеса, которая использует рабский труд заключенных и считает это вполне нормальным. Мы попытались пролить свет на эту часть отечественной экономики и нанести на карту российских зон названия хотя бы некоторых фирм, которые не гнушаются такого бизнеса.
Просим наших читателей, которые знают названия других фирм, сотрудничающих с колониями, где принудительный труд возведен в норму, присылать в The New Times информацию о них.
