Нет ничего хуже заболеть в тюрьме. Потому как ты не можешь ни к доктору, которому доверяешь, пойти, ни даже таблетки, которые тебе помогают, в аптеке купить. За решеткой больной заключенный целиком и полностью во власти тюремного эскулапа. А тот может на камеру, где 20 больных гриппом, дать 5 таблеток жаропонижающего. Или осмотреть арестанта через кормовое окно, не открывая двери. Если понадобится операция, то тут вообще дела плохи… Именно к тюремной медицине у российских правозащитников было больше всего вопросов в этом году. Почему умирают больные на этапах? Почему врачи отказывают им в диагностике? Об этом наш разговор с главой президентского Совета по правам человека (СПЧ) Михаилом ФЕДОТОВЫМ.
-Михаил Александрович, вы регулярно бываете в СИЗО и колониях по всей России. И как, по вашему, хорошо ли лечат за решеткой?
-Тюремная медицина сейчас проходит этап реформирования. В целом ряде регионов ее вывели из подчинения начальников СИЗО и колоний. Но она не стала гражданской и по прежнему находится в системе исполнения наказания.
Вообще я вижу определенные позитивные подвижки в плане медицинского оборудования и лекарств. Прогресс, безусловно, есть уже хотя бы потому, что появилось два перечня заболеваний. По одному освобождают из-под стражи (этот так называемый «закон Магнитского» СПЧ первым инициировал), по другому освобождают от исполнении наказания. Сейчас каждый заключенный имеет право на то, чтобы была проведена медкомиссии, которая примет решение — подпадает его болезнь под перечень или нет.
-Право-то он имеет. Но в реальности его ходатайства о такой комиссии не рассматриваются месяцами.
-Для этого и существуют ОНК, общественные наблюдатели. Каждый факт нарушения закона они должны фиксировать и сообщать об этом руководству ФСИН.
СПРАВКА МК: 522 тысячи осужденных (около 90 % находящихся в тюрьмах и колониях) состоят на диспансерном учете по поводу заболеваний. Больше чем половина из них имеют такие болезни, как активный туберкулез, ВИЧ-инфекция, вирусный гепатит, психические расстройства, наркомания.
-Перечень заболеваний почему-то иногда медики трактуют по-разному. Бывает, заключенного, которого отказались «актировать» московские доктора, потом освобождают региональные. Чем это объяснить? Особой принципиальностью столичных докторов?
-Это скорее всего не принципиальность, а жесткость. Но в каждом конкретном случае надо разбираться. Делать общие выводы я не готов. Не бывает ситуации, когда один на сто процентов прав, а второй не прав. Здесь важно найти сочетание этих позиций.
Что касается перечня, я считаю, что его нужно дополнять. Причем, дополнять не заболеваниями, а состояниями здоровья. Бывает, болезнь сама по себе не считается тяжелой, но общее состояние человека критическое.
СПРАВКА МК: По данным Генпрокуратуры, в прошлом году в исправительных и лечебно-исправительных учреждениях умерло 3782 человека (в 2012 году — 3462), причем 90% из них — от заболеваний.
-Врачи есть, лекарства есть, почему же смертность за решеткой растет?
— Я так скажу — падение тюремной медицины за предшествовавший период было настолько глубоким, что потребуется много времени, чтобы вывести ее на новый уровень.
-Каким вы его — этот новый уровень — видите?
-Между общей и тюремной медициной не должно быть разрыва. К сожалению, в некоторых регионах он очень большой. В других его не видно, но не потому что там хорошо лечат, а потому что там в целом медицина (обычные поликлиники, больницы) в катастрофическом состоянии.
-Что касается реформы. У нее есть ведь и минусы. Заключенные пишут руководству СИЗО жалобы на конкретного доктора, а им отвечают, что не могут на него повлиять, поскольку он больше им не подчиняется.
— Я не думаю, что это неразрешимые ситуации. В конце концов если врач не подчиняется начальнику колонии, СИЗО, он подчиняется медицинскому управлению ФСИН. А телефоны у всех есть.
-Одна из частых жалоб — врач осматривает больного через кормовое окно. Разве это нормально?
-Это безобразие. Подобное факты требуют разбирательства. Таким людям не надо работать в сфере медицины, не только тюремной.
Мне, наверное, повезло: я или не встречал бездушных врачей за решеткой, или они умело маскировались. Хотя… Помню посещение Владимирской колонии. Очень яркая картинка — в отряде, в котором довольно много колясочников, туалет находился в подвале и туда вела крутая лестница. Слава богу, что были осужденные, которые инвалидов на руках спускали. Но это издевательство. А вообще, повторюсь, врачи разные.
— Один арестант заплакал, когда врач назвал его ласково: «Сынок». Почему доброта за решеткой такая редкость?
-Происходит порой профессиональное «выгорание». Врач начинает относится к пациентам как преступникам. Поэтому в системе ФСИН психологическая служба должна работать не только с осужденными, но и самыми сотрудниками. Те должны видеть в заключенных в первую очередь людей. Да, эти люди совершили преступления, может быть даже тяжкие, но они уже несут за это наказание. И их никто не приговаривал к пыткам и издевательствам.
Но я лично видел в колониях много очень душевных докторов. Вот, к примеру, в Чечне в Чернокозово врачи сами просили освободить условно-досрочно осужденного, который перенес два инсульта. Суд отклонял их ходатайства. Кстати, наш совет сейчас занимается проблемой условно-досрочного освобождения. Закон нуждается в серьезных изменениях, которые позволят даже больным (не обязательно тяжелым) людям раньше выходить на волю.
-Тюремные врачи жалуются, что работать трудно: пациенты у них особые, а зарплата мизерная…
-Контингент за решеткой действительно особенный. Не ангелы там. Хотя ангелы там тоже встречаются. А вообще можно ответить одно: врач, исцелись сам. Не жалуйся, а дай себе психологическую разгрузку, приведи себя в порядок. Ну а на вопрос о повышении зарплаты я всегда говорю — надо обязательно!
