Взять ребенка, рожденного в тюрьме, решится не всякий, и, возможно, совершенно напрасно. Генетический фактор — вещь сложнооспоримая, но условная, если речь идет о воспитании в атмосфере заботы и любви.
— Кстати, а как рожают детей заключенные?
Я задаю этот вопрос, впервые задумавшись об этом. И получаю спокойный ответ своей собеседницы: «Как и положено заключенным: в наручниках».
Мое лицо вытягивается. И я уже с трудом воспринимаю дальнейшие подробности: «Их руки приковывают к гинекологическому креслу, а под дверью родильного зала караулит конвой. Примерно через четыре часа после родов женщину возвращают в тюрьму. А ребенок? Ребенка мать впервые увидит не раньше, чем через неделю»
(После интервью, вечером, я прочту опровержение представителей системы исполнения наказания: мол, рассказы о родах в наручниках — распространенный миф. Но, как известно, ни мифы, ни сказки не возникают на пустом месте).
Если моя собеседница, Наталия, не заблуждается, то именно так на свет появилась и Юлька. Еще во чреве она стала невольной соучастницей убийства: одним ножевым ударом ее мама насмерть поразила своего обидчика. Через восемь месяцев после этого происшествия новорожденная отделилась от прикованной наручниками матери. И первые три года своей жизни провела за колючей проволокой.
Поверьте, в этой истории нет ничего необычного — для тех, кто сталкивался с этой стороной жизни. С ее беспощадной прозой. Такова судьба всех детей, рожденных в неволе. До трех лет малыши живут в «Домах Ребенка», расположенных на территориях женских исправительных колоний. На четвертом году жизни они переезжают в детские дома, если их не забирают родственники.
По статистике, в России вместе со своими матерями «сидят» около тысячи детей. Люди, желающие усыновить ребенка или оформить над ним опеку, даже не задумываются, что можно забрать малыша из мест не столь отдаленных.
А если и знают, то, как правило, не решаются. Юлька родилась и жила в поселке Явас, в Мордовии. В этой колонии проводили эксперимент: в «Доме Ребенка» построили отдельные комнаты, в которых мамам позволили жить вместе с детьми, а не навещать их по несколько часов в день, как принято в других тюрьмах. Идеологи эксперимента надеялись, что у женщин проснется «материнский инстинкт».
Но большинство «зэчек» использовали эту инициативу просто как возможность получить условно-досрочное освобождение. К тому же в «Доме Ребенка» лучше кормили. Не торопитесь судить: в тюрьме это существенный фактор. К примеру, в дополнительный рацион беременной заключенной входит небольшая прибавка сливочного масла, творога и одно яйцо в неделю.
Ни фруктов, ни овощей, ни витаминов. Рядом с детьми женщин кормили значительно лучше. Но забота о малышах все равно оставалась на плечах воспитателей. Матери предпочитали курить и вести между собой разговоры. Эксперимент провалился. Наверное, иначе и быть не могло.
Откуда было взяться этому материнскому чувству, этой природной привязанности, если сами роды у заключенных женщин протекали в чудовищной, насильственной среде? А новорожденным не давали вкусить грудного молока, отлучая их от матерей в самые важные, первые дни, когда и устанавливается связь между мамой и ребенком?..
То ли создатели эксперимента не подумали о самом главном, то ли договориться с властью о таких поблажках было невозможно. Однако Юлькина мама, — Аня, оказалась исключением. Она научилась ухаживать за девочкой. Они играли.
На фоне других матерей, отношения Ани и ее дочери казались и вправду нежными. Настоящими. Пусть и неловкими, грубоватыми, неотесанными. Но Юльке шел четвертый год, а родственники забирать к себе ее не хотели. Девочку пора было переводить в детский дом.
Если бы об этом эксперименте не сняли документальный фильм («Анатомия любви», реж. Наталья Кадырова), в котором Юлька оказалась одной из героинь, то и она осталась бы затерянным ребенком в колючей проволоке системы. Но фильм этот, в далекой от Мордовской женской колонии Москве, увидела обычный столичный менеджер Наталия. И судьба девочки резко переменилась. Она вышла на свободу. В три года и один месяц.
Наталия оформила на Юльку опекунство. Конечно, это было не просто. Естественно, пришлось побороться и «пободаться» с чиновниками. Везде ей задавали одни и те же вопросы: «Зачем вам это? Вы же не родственница!».
Наталия не отвечала и требовала от чиновников заниматься своими непосредственными обязанностями. По закону, сперва нужно было договориться с матерью ребенка.
Аня должна была дать свое согласие на оформление опекунства. Сделать это было не просто: страх, что Юльку отнимут навсегда, застил радужные перспективы для дочери — жить в нормальной семье. И все же, Аня услышала и согласилась. Казалось, теперь дело пойдет веселее. Но, узнав, что эту историю снимают документалисты, органы опеки Мордовской области решили продемонстрировать свою образцовую работу: вместо привычной одной недели, они оформляли документы месяц. Пытались сделать все по правилам, а в итоге путались и переделывали каждую бумажку по несколько раз. О Юльке, ждавшей разрешения ситуации в «Доме Ребенка», они, вероятно, не думали. Наталия рвала и метала, но куда деваться? Ждала.
Летним днем Юлька вышла за тюремную ограду и всю дорогу таращила свои синие глаза в окно автомобиля.
В новом доме — московской квартире — ее ждали новонареченная старшая сестра, бабушка и пес Гошка. Приемная мама — Наталия — стояла рядом и держала Юльку за руку. Гошка радостно бросился к девочке, но та в ужасе закричала и заплакала. Юлька никогда раньше не видела собак. А еще девочка не умела играть: раскидывала игрушки по полу и смотрела на них в полном недоумении. Да и сказки слушать она не умела и не любила — тоже не понимала, для чего они вообще существуют?
Но все это мелочи, по сравнению с другими эмоциональными реакциями, которые первое время демонстрировала маленькая «узница». От досады она рыдала и, раскачиваясь, билась головой об стену. Наталья подставляла свою руку, чтобы Юлька не разбила лоб. Позже психологи объяснили, что это обычная практика для «детдомовцев» — так они себя успокаивают. Теперь, чтобы Юлька пришла в себя, достаточно просто ее поцеловать и взять на руки. За такое проявление нежности она прощает любую обиду.
За полгода, проведенные у Наталии, девочка начала разговаривать. И все меньше посылает, по старой тюремной привычке, своих домочадцев на три буквы. Юлька привыкла мыться в теплой, а не холодной воде, и перестала заслоняться от людей, если они делают резкие движения. Юлька научилась признаваться в любви.
— Знаете, Наталия, вы смелая…Взять ребенка в такой глубокой психологической травме, да еще и с такой наследственностью…
— «Вы про гены?!» — бодро отвечает Наталия. И дальше мое лицо снова вытягивается. Оказывается, первый ребенок Натальи — 14 летняя девочка Наташа — тоже не родная! Она дочка дальних родственников, из бедной и неблагополучной семьи. Больше десяти лет Наталия воспитывает эту девочку, так и не оформив положенные по закону ежемесячные 12.000 рублей пособия. В моей голове снова знаки вопроса. Наталия отмахивается и говорит только одну фразу: «Проще было не оформлять, хотя, эти деньги, конечно, не помешали бы «. Так вот, эта Наташа выросла вполне адекватной девушкой, без склонности к вредным привычкам своих родителей. Поэтому в роковое влияние генов Наталия не верит.
— А родная мать? Есть ли с ней связь? Ведь она единственная из всех заключенных женщин проявила «материнский инстинкт».
У Юльки связь с мамой прочная. Через портрет Ани, который находится в квартире. Юлька часто с этим портретом разговаривает, приносит ему конфеты, читает стихи, целует, а когда сердится, говорит: «Мама, отвернись!» Первое время мама звонила. А сейчас затихла. Наталия не осуждает. Собирается написать Ане очередное письмо и вложить туда новые Юлькины фотографии. За эти полгода девочка сильно изменилась.
Но даже если Аня не ответит, Наталия не исключает, что после освобождения родная мать Юльки захочет увидеть дочь. При лучшем стечении обстоятельств это случится через пару лет. Если же Аню не выпустят условно-досрочно, то встречи с Юлькой ей ждать еще пять лет.
«А почему все называют девочку Юлькой?», — спрашиваю я напоследок. Мне нравится с какой интонацией произносит это имя Наталия. Но все равно, звучит по меньшей мере, необычно. Оказалось, что так «ласково» девочку называли на зоне. Она себя иначе уже и не воспринимает. Поэтому Наталия не стала называть малышку иначе. Так она и будет нести себя — Юлькой — девочкой, которой помогли «сбежать» из тюрьмы.
