— Напомни, Оля, сколько лет уже «Руси Сидящей»?
— В будущем году «Руси Сидящей» будет 10 лет.
— Если честно, тогда все думали, что ты затеяла общественный проект как бы в личных (но не корыстных, конечно) целях — вызволить мужа Алексея из тюрьмы и зоны. А вот поди ж ты… затянуло! Ну ведь не сахар это — ездить по зонам, общаться с тюремщиками… Да ведь и зэки, чего греха таить, не ангелы… Что держит в тонусе?
— Почему «не сахар»? У тебя столичные представления о сахаре и о страшном. Только в одной Свердловской, например, области 49 зон. Во многих местах зоны – градообразующий и поселко-образующий фактор. Или вот Мордовия. Что для тебя Мордовия? Мордовия – это зоны, зоны и зоны. Это только в столицах хипстеры и кофейни, а в стране – зоны, вохра да сидельцы. Самогон, макароны и килька. А не ореховый латте с маршмалоу. И вся страна знает, что боятся надо не сидельцев, а ментов и вохры.
— По-моему, зона — самая мифологизированная часть нашей жизни. Дремучие стереотипы наложены мозгах в людей новейшими заблуждениями и новыми «легендами», которые распространяют и тюремщики, и сами зэки, и киносценаристы. Тебе лично, Оля, от каких стереотипов пришлось отказаться, когда вплотную столкнулась с тюремной жизнью?
— Ни от каких. Слушай, в стране, где любая учительница младших классов может продолжить фразу «Владимирский централ и ветер…» Какой? Правильно. «Гоп-стоп, мы подошли…» Откуда? Верно, садись, пять – вот в такой уникальной стране повсеместной тюремной культуры, где на блатняке говорят, а понятиями пользуются едва ли не поголовно, никаких стереотипов быть не может. У нас страна тюремной культуры, мы занимаем одно из лидирующих мест в мире по числу осужденных на сто тысяч населения, у нас практически каждая семья в каком-то своем поколении имела дело с тюрьмами – или кто-то сидел, был репрессирован, или репрессировал, сторожил, доносы писал, тюрьму строил, жил в доме, построенном заключенными, или работает в бывшей шарашке со славным прошлым и туманным в этом смысле будущим. Нет таких дремучих стереотипов, которых нельзя было бы встретить в какой-нибудь зоне. Идиотские тюремные загадки-проверочки («Куда сам сядешь, куда мать посадишь?») – они ушли почти отовсюду, но их все знают, а на малолетке весь этот фольклор вполне себе процветает.
— Как известно, ничего застывшего навечно не бывает. Какие процессы, тенденции происходят в нашей исправительной системе за последние, скажем, 10 лет. Эволюция или деградация?
— Да какая может быть эволюция, когда последняя более или менее внятная тюремная реформа проводилась Лаврентием Берия? Давным-давно ушла вперед современная концепция преступления и наказания, а наша система исполнения наказаний по-прежнему живет в 19 веке, если не в 16-м местами. Слышите, как эта система вообще называется? Вовсе не исправительной. Исполнительной. Мол, суд решил изолировать – мы исполняем. А что там происходит внутри, почему российские тюрьмы стали машиной по производству преступников, почему растет рецидивная преступность – это не наше дело. Пока на нас не нападет с ножичком в темном уголке урка. Или на наших детей. Вот тогда да, спасите-помогите. Раньше надо было спасать. Профилактика преступности, ресоциализация, постпенитенциарная адаптация, пенитенциарная педагогика – это не пустые слова. Нет у нас всего этого – а урка с ножичком есть. Хотя могло и не быть. У нас рецидивная преступность за 10 лет в 2 раза выросла. Это что – хорошая работа исправительных домов? Правильно, нет у нас никаких исправительных домов, а рецидив доходит до 80 процентов. Во всяком случае, про 83 процента публично говорит замдиректора ФСИН товарищ Рудый. Не знаю, зачем он это говорит, я в отношении наших тюрем пессимист, но не до такой же степени, как замдиректора ФСИН. Процентов 65-70 – я думаю, такая реальная доля тюремного рецидива.
— Дадин вышел на свободу, слава Богу! Теперь можно и спросить: это правда, что 9 вертухаев могут бить одного заключенного ногами? Или подвешивать на крюк, ломая суставы? Журналист Лурье, сам сидевший 4 года, такое напрочь отвергает…
— Я позволю себе не комментировать ни Дадина, ни Лурье.
— А вот как тебе процесс коммерциализации зон, который делает сидение более комфортным? «На зоне у нас есть барыги. Я иду и покупаю у них еду. Все это готовится здесь же, в столовой колонии, готовят еду на продажу те же повара, что и основную еду для зэков. Макароны с ма-а-ленькой такой котлеткой и черпак макарон с подливкой — 120 рублей. Обычная сдоба — 35, с картошкой пирожки — 40. Курица-гриль — 600. 220 рублей — порция плова. Это килограмм почти.» — пишется в Новой газете и приводится масса примеров деятельности т.н. барыг.
— В тюрьме всё, абсолютно всё покупается и продаётся. Это только вопрос твоей платежеспособности и договороспособности. ФСИН насквозь коррумпированное ведомство, на любом фоне они чемпионы, они потому и закрываются от общества как можно сильнее, чтобы никто не видел. Пытки, побои, издевательства – они от воровства идут и напрямую с ним связаны. Ах, ты жалуешься, что еды нет? Что холод собачий, уголь украли, не топят, нет мыла, зато работать бесплатно заставляют без выходных и по три смены? Получи ШИЗО, получи лишения свиданий и передач, и получи воспитательных звездюлей, чтоб не жаловался. Не жалуешься, ремонт барака за свои деньги сделал и позволил украсть то, что на ремонт выделено бюджетом? Молодец, получи с воли коньячок, и начальству два. Обычное дело.
— Ну можно ли говорить хоть о каком-нибудь смягчении нравов среди самих зэков? А то ведь не поймешь, когда сериалы НТВ смотришь — у нас все еще 30-е годы прошлого века или уже 21 век? Страшные урки есть? Везде? А те самые страшные «опускания»? тоже?
— А не смотри сериалы НТВ. Нет ничего такого. Ну то есть да, крыс (кто у товарищей ворует) наказывают, кастовость сохраняется, разделение на воров, блатных, мужиков, шерсть и опущенных никто не отменял. А урки что? Страшнее вохры урки нет. Урка посидит-посидит, да и выйдет. А вохра никуда никогда не выйдет, сотрудники зон часто более опасны и больше походят на урок, чем урки. Страшные опускания бывают, конечно. Шваброй насилуют на глазах у карантинного отряда по приказу зам. начальника по безопасности и оперативной работе за строптивость – это да, а изнасилованный потом вскрывается. Это сколько хочешь. Но вот так, чтобы осужденные кого-то изнасиловали из удовольствия или в наказание – ну нет. Ты посмотри на них, можно на это эротически повестись? Ну вот. Захотят унизить и наказать – обоссут или членом по губам проведут, пардон, и уберите ваших детей от нашего праздничного интервью.
— Есть две концепции пенитенциарных заведений. Одна наша, американская и азиатская: тюрьма — это бесконечная пытка. Тюрьма — зона вне закона. И так им надо! Другая концепция — исправление добром и достатком, о чем наглядно рассказал Майкл Мур в последнем фильме «Что бы еще завоевать Америке?». Благостная картина: норвежские убийцы и насильники живут в коттеджах на зеленом острове, занимаются спортом или вообще ничем не занимаются, едят от пуза и т/п/. Ты вот такой зоны хочешь? В России? Боюсь, что общество не поймет…
— Не то и не другое. Я считаю, что идеальная модель преобразования пенитенциарной системы России – это германская модель. Те же самые исходные данные, что и у нас – старая инфраструктура, хорошее знакомство с системой функционирования концлагерей. А результат совсем другой. Законы и инструкции совсем не сусальные, особенно в Баварии. Но гуманизм и права человека – святое. Не потому, что они такие гуманисты. А потому что инструкции такие. Строгие по этому делу. А также всяческий контроль, в том числе общественный. И,напротив, – общественный почет и уважение государевым людям, несущим такую трудную службу ради безопасности общества. Именно почет и уважение, ибо есть, за что.
— А можно ли сказать, что каков народ, такие и у него зоны? В 19 веке каторжан не кормили вовсе. Вели через всю страну в кандалах на Сахалин, а кормились тем, что ЛЮДИ давали. Теперь такое массовое благодеяние и представить невозможно. Ожесточились, зачерствели… Почему? Или деятельность «Руси Сидящей» опровергает этот тезис?
— Опровергает, конечно. Мы существуем исключительно на пожертвования. Нормальный у нас народ, хороший, не надо на народ пенять.
— Ну напоследок пофантазируем. Если бы ты завтра стала начальником ФСИН и министром юстиции одновременно, а так же генпрокурором и главой СК. Какие первые пять приказов написала?
— Назначить исполняющим обязанности министра юстиции отставного судью Пашина, и.о. Генпрокурора Елену Лукьянову, и.о. главы СК одного моего знакомого опытного следователя, он уже отсидел. А сама займусь ФСИН. Приказ по ФСИН номер один – перестать подчиняться приказам. Надо выводить это ведомство из силовых, демилитаризировать. Ведомство должно стать гражданским. Оставить охрану и конвой по периметру, а внутри должны работать гражданские специалисты. Перевоспитывать, социализировать, а не маршировать по плацу и не толкать осужденных в «блаткомитет» за насущным. Второй приказ – взять за основу концепцию реформирования ФСИН, которую сейчас пишут в Центре стратегических разработок у Кудрина. Толковая вещь.
Источник: Новые Известия
