Ровно год назад, 6 июня, Иван Голунов шел по Цветному бульвару на встречу с приятелем. В дворовом проходе на него набросились люди, которых он сначала принял за грабителей. Так начиналась эта история — самая громкая из новейших историй с подбросом наркотиков. Алексей Федяров, юрист и писатель, вспоминает, как это было — поначалу очень обыденно для полицейских, «понятых», экспертов, прокуроров и судей.
«В настоящее время я желаю дать признательные показания…»
Так начал дополнительный допрос в качестве обвиняемого 4 февраля сего года старший лейтенант полиции, бывший оперуполномоченный отдела наркоконтроля Управления внутренних дел по западному административному округу города Москвы Денис Коновалов, подбросивший наркотики журналисту Ивану Голунову. После этих показаний Коновалов был освобожден из-под стражи и помещен под домашний арест.
Рутина и шок
Ощущение обыденности во всем, что происходило 6 июня прошлого года с участниками этой истории, наваливается прессом — зло, неотвратимо, когда начинаешь погружаться в дело. День начинался рутинно для всех, не только для Ивана Голунова, но и для тех, кто буднично планировал его, Ивана, уничтожение, — оперуполномоченных Игоря Ляховца, Дениса Коновалова, Акбара Сергалиева, Романа Феофанова, Максима Уметбаева. Никто из них — ни Иван, ни полицейские — не предполагал попасть в тюрьму утром этого дня. Но случилось иначе.
Утро, завтрак, душ, коворкинг. Это у Ивана.
Полицейские в это время получили указания от руководства — «реализовать» Голунова, за которым наблюдали уже несколько дней. Коновалов взял из кабинета пакетики с метилэфедроном и кокаином — как потом пояснял Коновалов, «с давних результатов нашей оперативно-розыскной деятельности». Поехали. Ничего необычного, день как день.
«Реализация» — термин оперской, суть его проста: был человек без уголовного дела, а после «реализации» человек этот задержан, уголовное дело в отношении него возбуждено, доказательства первичные собраны. Было преступление или нет — вопрос второстепенной важности. Уголовное дело ценно само по себе, если оно есть, события смотрятся иначе. Проверенная призма, испытанная. С ней в комплекте поставляются и «ну не просто так же дело возбудили», и «опер из девяностых», и «только суд даст окончательную оценку».
В половине третьего пополудни пути Ивана Голунова и полицейских пересеклись.
К этому моменту день Ивана был в разгаре. Цветной бульвар, минуты до встречи со знакомым. За спиной привычный рюкзак, там ежедневник и книга. Даже ноутбука с собой Иван не взял. Догадывался ли он, что его ведут? Возможно. Когда с тобой работают профи, наверняка этого ты знать не можешь. Жизнь — не кино.
Вели. До места встречи Голунов не дошел. Ляховец отдал команду, и Коновалов, Феофанов и Сергалиев, с утра наблюдавшие за Иваном, приступили к «вмонтированию». Так на полицейском сленге называется подброс чего-то запрещенного кому-то, чья свобода — физическая или свобода воли, неважно, — не входит в интересы заказчика операции. Конечная цель «вмонтирования» всегда одна — иметь возможность возбуждения уголовного дела и ареста конкретного неугодного.
Сам Иван рассказывает, что к нему подбежали люди в штатском, как потом выяснилось, Коновалов и Феофанов, схватили, надели наручники, затем появился Сергалиев на автомобиле, на котором и поехали в отдел, захватив по дороге некоего понятого — Сергея Кузнецова. С понятым полицейские общались по-свойски, да и тот не терялся. Ориентировался в здании управления полиции свободно и общался с офицерами непринужденно.
Шок, конечно же, иного быть не может в такой ситуации у человека нормального. Но на тот момент только Иван Голунов повис над пропастью, для полицейских рутина продолжалась. Они ходили по кабинетам, пили кофе и курили, искали второго понятого и нашли. Торопиться было некуда, часть наркотика уже была «вмонтирована» — пять пакетиков метилэфедрона общей массой 7,18 грамма Коновалов положил в рюкзак Ивана еще на месте задержания.
Личный досмотр эти пакетики и выявил. Потом были долгие беседы, жесткие, с оскорблениями, ударами, затягиванием наручников. Это все важно и нужно в такой работе, страх не должен ослабевать. Ивана отвели в Экспертно-криминалистический центр, это на 14-м этаже здания управления, попытались снять отпечатки пальцев. Не получилось. Эксперт Маргарита Левченко помолчала, выслушав Ивана, а он рассказал ей, что его бьют, не дают позвонить близким и адвокату. Пожурила оперов, что не смогли подготовить человека. Те предложили вариант: затянем наручники и откатаем пальчики. Левченко отказалась, подушечки пальцев должны быть расслаблены. Дала час. И ушла — работа, дела.
Ивана повезли сначала к врачам, чтобы получить анализы, а потом домой — проводить обследование квартиры, что и исполнили, обнаружив подложенные тем же Коноваловым 0,37 грамма метилэфедрона и 5,39 грамма кокаина.
Что чувствовал в тот момент Иван Голунов — избитый, униженный, лишенный возможности сообщить о себе близким и адвокату? Несомненно, глубочайший, травмирующий стресс. Это — важнейший фактор в подобных полицейских операциях. В подобном измененном состоянии сознания человек способен оговорить себя, будучи уверенным, что только так и нужно, он может спорить даже с адвокатом, который будет убеждать не делать этого. Думаю, что адвокат у Ляховца и компании наготове был и уж точно не из тех, кто убеждает подзащитных бороться. Но полицейским не хватало одного — согласия «оформляемого» на участие защитника по назначению. Ваня сопротивлялся и требовал своего адвоката.
К слову, даже в полночь, хотя исследование содержимого первых двух пакетиков из рюкзака было завершено уже в 20.40, и эксперт установил содержание в подброшенном веществе метилэфедрона, уголовного дела возбуждено еще не было. С Иваном продолжали «беседовать».
Уголовное дело следователь возбудил только в 2 часа 50 минут 7 июня. И тогда история стала публичной. Обыденность для полицейских закончилась, отметить «реализацию» им не удалось, а все странности и нестыковки этого криво слепленного уголовного полуфабриката неожиданно для акторов этой грязной истории стали известны всем.
«Далее происходили события, которые шокировали, так как данное дело вызвало большой общественный резонанс, были массовые волнения в обществе. В итоге в отношении Голунова уголовное преследование было прекращено, что также повергло меня в шок», — поясняет сейчас следователям Денис Коновалов.
Вот она, характеристика состояния правоохранительной системы в двух словах. Полицейского, сфабриковавшего обвинение человека в особо тяжком преступлении, собиравшегося этого самого абсолютно невиновного человека отправить в колонию строгого режима на 10−15 лет, искренне шокирует факт прекращения уголовного преследования его жертвы.
А как полицейские и прокуроры собирались доказывать вину Ивана Голунова?
Да, преследование Ивана Голунова было прекращено, но только 11 июня. Система сопротивлялась пять дней. В эти дни материалы дела изучали на самых верхах. Взвешивали факторы. Из важнейших — а как вот это все было оформлено процессуально? Уверен, будь доказательства сфабрикованы более умело, освобождения Ивана могло не случиться, несмотря на весь резонанс истории.
Обратимся к доступным материалам дела. Их немного, но они красноречивы. И все на подбор.
Денис Коновалов говорит, что наблюдал за Иваном Голуновым он сотоварищи с конца мая в рамках дела предварительной оперативной проверки, что находилось в производстве Игоря Ляховца. Это удобная форма дела оперативного учета. С одной стороны, позволяет проводить все, что нужно, например, прослушивание телефонных переговоров, обследование жилища, наблюдение, а с другой — за прекращение такого дела особого спроса нет. В рамках этого дела и работали до возбуждения уголовного дела. Но, пожалуй, все мероприятия, кроме наблюдения (но это очень сложно запороть), проведены топорно, везде грубые следы фальсификации.
Личный досмотр. Этим действием Ляховец с командой козыряли особо. Как же, обнаружили наркотики при себе, вот протокол. Казалось бы, что ещё нужно? Но есть нюансы. Личный досмотр как мероприятие невозможен ни в рамках оперативно-розыскной деятельности, ни в рамках уголовного дела. Этот процесс регламентирован статьей 27.7 КоАП, возможен он исключительно в рамках дел об административных правонарушениях. На это прямая ссылка в пункте 16 части 1 статьи 13 ФЗ «О полиции»: «осуществлять в порядке, установленном законодательством об административных правонарушениях, личный досмотр граждан». Дела об административном правонарушении в отношении Ивана Голунова не возбуждалось.
Это квазипроцессуальное мероприятие прочно вошло в правоприменительную практику. Оперативные уполномоченные разных служб сумели исподволь за годы убедить всех, что это нормально, особо подчеркивали, что при изъятии присутствуют понятые. И здесь снова вопрос. А какие такие понятые? В ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» институт понятых не предусмотрен. Их там просто нет. Но само наличие двух посторонних, пусть и псевдопосторонних людей успокаивает обывателя. Да и прокурора с судьей успокаивает. Потому опера упорно внедряют в свои протоколы фантомных понятых, те, что понаглее, даже права и обязанности понятых переписывают из УПК в эти непроцессуальные протоколы личных досмотров. Для пущей важности. В деле Голунова именно такие опера, что понаглее. И это работает, смотрите: притащили своего Кузнецова с собой прямо с улицы, потом нашли некоего Бокарева, оба подписали все, и бонусом на обследование в квартиру к Ивану съездили. А потом еще и показания дали следователю, что так и было, мол, задержали гнусного дилера и при нас у него все изъяли доблестные сотрудники полиции и при себе, и в квартире.
Следователь потом в постановлении о возбуждении не поленился указать, что наркотическое средство изъято в присутствии понятых. И прокурор в суде при аресте, да и сам судья подтвердили, что при понятых, а значит все хорошо и все законно. А что само действие выдумано и не может быть понятых в оперативно-розыскных мероприятиях как-то забылось, затерлось, да и аннигилировалось за ненадобностью.
Резюмируем: наркотики из рюкзака Ивана Голунова, даже если бы они там гипотетически были, изъяты незаконно.
К самому изъятию, даже будь оно правильно оформленным, тоже требования жесткие. Возьмем кейс ЕСПЧ Sakit Zahidov v. Azerbaijan «…обыск заявителя был произведен не сразу после задержания, а спустя 20 минут и не на месте задержания. Промежуток времени между задержанием и обыском порождает обоснованные подозрения по поводу возможного „подбрасывания“ доказательств, поскольку заявитель полностью находился под контролем полиции в это время».
20 минут. Между тем, Ивана Голунова досмотрели через час после задержания, и не на месте, а доставив в управление внутренних дел. Так сложилось, что дело Ивана стало живым, безусловным и неодолимым аргументом в пользу обоснованности позиций ЕСПЧ — чем дольше человек в руках полиции до момента изъятия наркотиков, тем больше оснований для подозрений в фальсификации доказательств.
Второй показательный документ в деле, да что там, говорящий документ — постановление судьи Мосгорсуда о разрешении обследования жилища Ивана Голунова. Датировано постановление 30 мая 2019 года и срок отпущен на это оперативно-розыскное мероприятие — 10 суток. И это бросается в глаза. Обычно опера запрашивают больше, 90 суток например, ну к чему лишний раз потом к судье бегать? Но здесь были уверены — 10 суток хватит. Вероятнее всего, такой срок на решение задачи был поставлен заказчиком. Торопил. С этого момента задержание Ивана стало делом времени, а отсчет пошел на дни.
Само по себе постановление являет собой привычную иллюстрацию взаимодействия оперативных служб с судами, в котором последние — декорация. Обычный шаблон, в котором оперуполномоченный, которому выпало сходить в суд за подписью и печатью, оставил места для того, чтобы вписать данные судьи. И вписал, надо сказать, правда настолько коряво, что разобрать фамилию, не зная ее, возможности никакой. Судьи давно не изучают основания для санкционирования оперативно-розыскных мероприятий, опера даже не берут в суд материалов. Избавили себя судьи и от лишней бумажной работы, постановления им приносят готовые. Удобно всем.
В целом само по себе оперативно-розыскное мероприятие — «Обследование помещений, зданий, сооружений, участков местности и транспортных средств» тоже внедрено оперативными службами в уголовно-процессуальный оборот, хотя там ему совершенно не место. В уголовном процессе проникновение в жилище и изъятие там чего-либо не может быть проведено как оперативно-розыскное мероприятие. Только как следственное действие.
В книге «Невиновные под следствием: Инструкция по защите своих прав», я привожу комментарий Александра Брестера: «…с каждым годом при ужесточении отчетности и все большей бюрократизации уголовного процесса органы уже не могут работать в рамках следствия. Им нужна свобода. И они получают ее, когда называют то, что они делают, оперативным мероприятием. Наркотики и экономические дела — вот те категории, где процветает подмена настоящего, легального обыска оперативными мероприятиями. И бороться с этим очень тяжело. Предприниматели предпочитают „решать вопросы“, по наркотическим делам не та категория, которая бьется или имеет ресурс, чтобы биться. А практики мало. Хотя мы можем найти, например, Постановление Президиума ВС Чувашской республики от 20 марта 2015 г. N 44-У-19/15 и еще несколько таких примеров, в которых указано: „Поскольку обыск („обследование помещения“) по месту жительства П. проведен с нарушением требований закона … результат следует признать недопустимым доказательством … что исключает возможность его осуждения по эпизоду обнаружения и изъятия у него 01 ноября 2012 года 121,5 грамма марихуаны“».
И действительно, вдумайтесь, как это удобно: судья санкционирует не само действие, а срок, в течение которого жилище можно обследовать, понятые не нужны, следователь не нужен, можно проводить полноценный обыск, но без каких-либо процессуальных оснований и условностей.
Единственная императивно сконструированная позиция Верховного Суда на этот счет содержится в кассационном определении от 9 января 2013 года (№ 45−012−77): «…из материалов дела следует, что 27 апреля 2010 г. сотрудниками УФСКН на основании разрешения судьи … было проведено с участием понятых и с составлением процессуальных документов по его результатам „обследование жилого помещения“ Криницыной, в ходе которого обнаружено и изъято 2,99 г маковой соломы (т. 6 л.д. 63−64); в тот же день и в том же порядке … „обследование жилого помещения“ Рычковой И. В. (т. 4 л.д. 4−8), в ходе которого у нее обнаружено и изъято 31,16 г маковой соломы. Какого-либо согласия на проникновение в жилище от указанных лиц получено не было. Между тем, согласно п. 8 ч. 1 ст. 6 Федерального закона, обследование помещений, зданий, сооружений, участков местности и транспортных средств является одним из оперативно-розыскных мероприятий, проводимых для решения задач, предусмотренных ст. 2 Федерального закона. По смыслу указанных норм в их взаимосвязи со ст. 9 Федерального закона, данное оперативно-розыскное мероприятие осуществляется негласно и не может быть направлено на обнаружение и изъятие доказательств по уголовному делу. Таким образом, фактически в жилых помещениях Криницыной и Рычковой И. В. были проведены обыски до возбуждения уголовных дел и с нарушением требований, установленных ст. 182 УПК РФ».
Знаковое дело ЕСПЧ по этому вопросу — Avanesyan v. Russiа. Оценивая попытку государства прикрыть обыск непроцессуальными действиями, суд отметил, что по способу осуществления и практическим последствиям данное обследование ничем не отличалось от обыска, что означает, что все необходимые гарантии должны быть обеспечены. Гарантии же заключаются в соблюдении уголовно-процессуальных алгоритмов; отыскивать что-либо во время ОРМ недопустимо, закон не предусматривает таких полномочий органов, осуществляющих оперативно-розыскную деятельность в рамках дел оперативного учета.
Вернемся к моменту, когда Ивана Голунова досмотрели и нашли в его рюкзаке пять подброшенных Денисом Коноваловым пакетиков с наркотиком. Почему в этот момент уголовное дело не было возбуждено? Для чего понадобился цирк с обследованием его жилища, заведомо незаконным действием? Этот момент не объясним рационально. Если бы задача была возбудить дело и закрепиться доказательственно, после досмотра нужно было возбудить уголовное дело и наркотики с весами в квартире подбрасывать в ходе обыска, который защите было много сложнее оспаривать. Возможно, сыграли лень и самоуверенность, ведь судя по тому, что наркотики в УВД хранились в кабинетах свободно, что недопустимо согласно инструкциям, по тому, как безропотно Коновалов и компания пошли выполнять указания Ляховца, подобные махинации им были не внове. Но возможно и иное. Вероятно, окончательное указание о том, что делать с Иваном, получено еще не было. Потому Ивана продолжили обрабатывать психологически, попутно набирая объем обвинения.
Обычный незаконный арест
Как бы ни было, в суд с ходатайством об аресте следствие обратилось, имея на руках два недопустимых доказательства — протокол личного досмотра и акт обследования жилища Ивана Голунова, в ходе которых хоть и были изъяты наркотические средства, но признать эти изъятия законными нельзя было ни при каких обстоятельствах.
Видел ли это прокурор? Безусловно. Судья? Ну конечно. Заключили бы Ивана под стражу при таких очевидно сфальсифицированных доказательствах? Тоже никаких сомнений. Слишком много через нас проходит таких дел, чтобы я сомневался. Его поместили под домашний арест, что многие расценили как победу, но это не была победа, это была всего лишь отсрочка неминуемого. Заключение ли под стражу, домашний ли арест, неважно. После этих мер пресечения дорога одна — в зону, исключения в рамках технической погрешности пусть никого не смущают.
Стечение обстоятельств, Питерский форум, встреча Путина с другом Си и на этом фоне взрыв негатива, социум, что вдруг решил фрагментарно проснуться ненадолго, — сыграло все. И оказалось это все так не вовремя, так неприятно стало оттягивать на себя внимание, что попало в поле зрения первого лица, а это не могло довести до добра полицейских. Их наказали не за то, что они сделали с Голуновым, а за то, как они подставили президента. Не сумели сделать дело тихо.
Ляховец и прочие в моем понимании вовсе не стрелочники, они исполнители. Жестокие, циничные. Беспощадные. Но они ничего бы не смогли сделать без понятых типа Кузнецова, экспертов, которые размышляют, смогут откатать пальчики у избитого человека или дать операм еще время «поработать» с ним, без следователей, которые в курсе всего и виноваты не менее оперов. А может быть, и более.
Но точно абсолютно, что ничего бы опера не смогли сделать, даже вместе со всеми своими понятыми, экспертами и следователями, если бы прокурор просто признал незаконным возбуждение уголовного дела. Хотя даже если бы и прокурор оказался той невнятной тенью, коей он и проявился в деле Голунова, но судья оставался судьей, ничего бы у заказчиков Ивана не получилось. Судья бы отказался его арестовывать.
Да, я понимаю, что всю грязную работу выполнили опера. Но я уверен, что рядом с ними сейчас должны быть все следователи МВД, имевшие отношение к этому делу, оба понятых, прокурор района и прокурор, участвовавший в судебном заседании и судья, арестовавший Ивана. Да, домашний арест — это тоже арест. И судья Мосгорсуда, автоматом штампующий в шаблонах, которые ему подсовывают опера, судебные решения с разрешениями проведения оперативно-розыскных мероприятий. Ну и заказчики. А кто они, кстати?
Потом стало выясняться много подробностей, и про обсыпание наркотиками волос Ивана, и про то, кто и как его бил. А их всегда много, этих подробностей. Но заказчиков в деле не будет, хотя теперь, по прошествии года, уверен, что следователи СКР дело до суда доведут. Сомневался, было. Но теперь вижу, как, получив наконец добро, тщательно и по крупицам набирают следователи в этом деле доказательства. Это качественная работа.
Поменялось ли что-то после этого дела? Нет. Фальсификации продолжаются и никаких системных предпосылок к их прекращению нет.
Само то, что в итоге Иван оказался на свободе, могло стать большим и необычным делом. Но не стало. Слишком неравный выбор оказался на повестке — продолжить борьбу или «немного выпить».
