В колониях Коми праздник 8 марта подчёркивает полурабское положение женщин-заключённых
По официальным данным, на 1 февраля 2014 в пенитенциарных учреждениях России содержатся 45, 3 тыс. женщин, осуждённых к лишению свободы. Прошлогодние демарши участниц панк-группы «Pussy Riot» Марии Алёхиной и Надежды Толоконниковой, осуждённых за хулиганство в Храме Христа Спасителя, привлекли международное внимание к их непростой судьбе. Пытки и провокации, поборы и взятки, небезопасный труд, плохие бытовые условия, произвольное толкование режимных ограничений, отсутствие эффективного прокурорского и судебного надзора за деятельностью администраций исправительных учреждений – вот с чем на своём тюремном пути сталкивается едва ли не каждая российская «зечка». Сегодня наш собеседник – москвичка Ольга Романенкова, осуждённая в 2009 году за экономические преступления к 8,5 годам лишения свободы и отбывающая наказание в колонии-поселении № 45 (КП-45) в поселке Ёдва Удорского района. С ней побеседовал член Общественной наблюдательной комиссии Республики Коми, корреспондент «Красного знамени» Эрнест Мезак.
Конвой
– Театр начинается с вешалки, а российская тюрьма – с пыточного автозака. В начале этого года Европейский суд по правам человека запросил у российских властей сведения об условиях перевозки российских заключённых. Вам наверняка есть что рассказать по этой теме.
– Моё уголовное дело в 2009 году рассматривал Басманный районный суд Москвы. Раз в месяц был выезд из следственного изолятора в суд на спецмашинах милиции. За полгода получилось 6 вывозов. Каждый – это нечто ужасное.
В Москве из СИЗО заключённых утром свозят в «Матросскую тишину», которая работает как центральный автовокзал. Оттуда потом их развозят по районным судам. Машин не хватает, в десятиместную камеру (площадью 3 кв.м – Э.М.), её называют «голубятней», на моей памяти до 24 человек набивали. В таких условиях сидеть уже невозможно, приходится стоять. И катаешься в этом заполненном автозаке по пробкам несколько часов до судебного заседания и несколько часов после.
В Сыктывкаре, кстати, на судебные заседания я тоже ездила в автозаках. И была крайне удивлена местными особенностями. Здесь полицейский конвой спрашивает у заключённых разрешение, если есть нужда заполнить машину сверх лимита.
На «промке»
– В переполненных камерах железнодорожных спецвагонов вам приходилось оказываться?
– Только один раз. Когда летом 2010 года из Москвы меня отправили отбывать наказание в колонию общего режима в Орловской области. В разгар летней жары в большую камеру (площадью 3,5 кв.м –Э.М.) «столыпинского» вагона с шестью полками для лежания поместили около 15 женщин. Было очень душно, прокурено. Прилечь было невозможно. В таких условиях мы ехали около шести часов.
– Чем запомнилась Орловская область?
– В июле 2010 года я прибыла в женскую колонию ИК-6 в посёлке Шахово. Меня распределили на швейное производство шить прорезные карманы. Это самая сложная операция, которая вообще бывает.
Я не умела шить вообще. До этого строчила что-то лишь в детстве на швейной машинке «Зингер» у бабушки. В колонии же через 3 дня мы были должны выдавать норму. Всем, кто приехал вместе со мной и кого посадили за швейные машинки, через неделю сделали взыскания за невыполнение норм выработки. Но меня почему-то не стали наказывать. Может, из-за того, что я сразу адвоката наняла по приезде в колонию.
– Какими были условия труда?
– Я только в Шахово узнала, что такое лечь в кровать, положить голову на подушку и сразу отключиться. Работали иногда по 16-18 часов в сутки. Формально смена восьмичасовая, но всех заставляли расписаться в ведомости, что мы сегодня готовы проработать ещё, скажем, 8 часов.
К тем, кто не соглашался работать дополнительно, применяли меры бригадиры. Ими в основном ставили женщин, уже отсидевших по одному сроку. Неуспевающих девочек били. Уводили в помещение, где склад, откуда потом доносились удары, как будто мешок кидают об стену.
– Травмы на производстве были?
– Очень много. Чаще всего девочки прошивали себе пальцы, задремав от усталости за машинкой.
– Здесь, в Ёдве, «швейки» нет…
– Здесь у заключённых другие проблемы. Им, например, не платят «северные». В связи с этим я подала исковое заявление в Сыктывкарский городской суд. Потребовала, чтобы мне доплатили зарплату за год работы уборщиком подсобных помещений в пекарне.
Национальный вопрос
– Если сравнить этнический состав административного персонала и заключённых, то в некоторых «лесных» (специализирующихся на заготовке и обработке древесины – Э.М.) колониях Коми несложно обнаружить явную диспропорцию. КП-35 в этом смысле не исключение. Начальник колонии – Шахбанкадиев Джамалутдин Магомедович, его заместитель по безопасности и оперативной работе – Омаров Омар Тимирович, по кадрам и воспитательной работе – Алистанов Артик Мефталиевич, по производству – Мустафаев Магомед Шарапутдинович. И лишь четвёртого зама (по тылу) зовут более, скажем так, привычно для большинства находящихся в Ёдве осуждённых – Дунаев Олег Леонидович. Как это сказывается на отношении руководителей колонии к спецконтингенту?
– Менталитет, конечно, другой у них. К женщинам, например, они относятся так, как… В общем, как принято в их селениях. Наш день – 8 марта. Всё остальное время мы должны молча выслушивать, что говорят мужчины, смотря при этом в пол.
– В Орловской области было по-другому?
– Там администрация и осуждённые держали, естественно, дистанцию. Но никто не унижал нас из-за того, что мы женщины…
Кстати, 12 февраля меня вызвали на дисциплинарную комиссию, где объявили выговор за то, что я якобы выражалась нецензурными словами. Половина женщин из нашего отряда, оказывается, это подтвердила в своих объяснительных. Какими словами, правда, нигде в документах не написано. Но на комиссии мне заявили, что я всех здесь хачиками называю. И припомнили публикацию Ольги Романовой (известная московская журналистка, лидер общественного движения «Русь Сидящая» –Э.М.), которая написала в «Новой газете», что собак в Ёдве хачиками кличут.
Телефон
– Насколько можно судить, приезд Ольги Романовой сюда не лучшим образом сказался на ваших отношениях с администрацией.
– Да. 17 августа в КП-45 был «день открытых дверей», к которому я подготовила концерт. На это мероприятие и хотела попасть Ольга Романова с Инной Бажибиной из «Руси Сидящей». Но их в колонию не пустили. Краткосрочное свидание с ними мне тоже запретили. Ольга Евгеньевна вернулась в Москву и написала о случившемся статью в «Новой газете». А через месяц мне подкинули мобильный телефон через молодого заключённого по фамилии Иванцов.
– Как это произошло?
– Несколько дней этот мальчик караулил меня у общежития. Всё девчонок просил, чтобы меня из отряда вызвали на улицу. Меня постоянно вызывали, а я не могла понять, кто меня зовёт и зачем.
В итоге мы с ним встретились, он мне передал пакет с продуктами и попросил отдать Алёне Козловой. Хорошо, я беру этот пакет, прихожу в отряд. А буквально через 2-2,5 минуты появляется у меня сотрудник колонии с вопросом: «Что у тебя внутри пакета?» А там банка с растворимым кофе была стеклянная и шоколадка. Сотрудник эту банку достал, открыл, она запечатана плёнкой, как будто только в магазине куплена.
Привели меня на КПП. Там поставили видеорегистратор, вскрыли банку, высыпали кофе и вместе с ним вывалился на стол сотовый телефон, упакованный в полиэтиленовую плёнку. А это злостное нарушение режима. Дали мне 15 суток штрафного изолятора. А в декабре администрация КП-35 обратилась в Удорский районный суд с ходатайством о моём переводе из колонии-поселения обратно в колонию общего режима, которое районный суд поддержал 4 февраля.
– Насколько я понимаю, администрация колонии в любом случае должна была выяснять, откуда у вас появилась банка с телефоном?
– Проверка по факту обнаружения телефона прошла за один день. При этом не стали устанавливать, откуда у меня появился пакет с продуктами. Не объяснили и того, как я могла узнать, что в пакете не просто банка с кофе лежала, а банка с запрещённым предметом. Когда я обжаловала в Удорском райсуде постановление о помещении меня в
ШИЗО, в судебное заседание, которое проходило в колонии, пришли восемь свидетелей из числа осуждённых. Они подтвердили, что именно Иванцов передал мне пакет, где потом нашли банку с телефоном. Но суд встал на сторону колонии, посчитав, что Иванцов не причастен к передаче.
– Он сам сейчас где находится?
– Насколько мне известно, под конец года Иванцов получил поощрение от администрации КП-35 и при её поддержке условно-досрочно освободился по постановлению Удорского суда.
Быт
– Так называемые Бангкокские правила, принятые в ООН, обязывают тюремные власти иметь средства и принадлежности, необходимые для удовлетворения специфических гигиенических потребностей женщин-заключённых. Выполняется это требование в Ёдве?
– Принадлежности гигиенические, которые положены женщинам, выдают под роспись каждый месяц. С этим проблем нет.
На территории женского участка КП-35 есть баня, но её разрешают посещать только два раза в неделю: в субботу и в воскресенье. Парная работает только в субботу. В другие дни можно принять душ в общежитии отряда. Раньше туда можно было попасть каждый день в 9 утра, потом это запретили.
– Почему?
– В связи с тем, что якобы не хватает дров для приготовления горячей воды в нужном нам количестве.
– В лесу сидите, а дров нет?
– Обычно сюда из леса везут лишь влажные древесные отходы, которыми и топят котёл. А хорошие дрова завозят лишь на время проверок. Привезут машину, выгрузят, чтобы показать, что в колонии имеется запас дров. А после проверки эти дрова увозят куда-то.
– Перед нашим приездом тоже привезли дрова?
– Да, целую машину.
– Как ещё готовились к нашему приезду?
– Сегодня у нас в общежитии тепло. Плюс 19. Обычно же в комнатах температура не выше 13-14 градусов.
«Пожертвования»
– После беспорядков в ИК-6 в городе Копейск Челябинской области, случившихся в ноябре 2012 года, правозащитники активно обсуждали тему денежных и натуральных поборов с заключенных и их родственников, за счёт которых в России благоустраиваются многие пенитенциарные учреждения. Та же Ольга Романова полагает, что на таких поборах держится второй уровень коррупции (начальники и заместители начальников колоний) в системе исполнения наказания. Практикуют такие «пожертвования» в Ёдве?
– Конечно. Обычно такая работа идёт через завхоза отряда. Он подходит к заключённым и говорит, что нужно собрать столько-то денег для того, чтобы такие-то работы сделать в отряде, или что-то приобрести для поддержания чистоты или ремонта (краску, например, моющие средства, вплоть до мешков для мусора). У мужчин за покупки чего-то в барак завхоз потом ходатайствует перед начальником отряда за заключенных и им оформляют поощрения. В женской части такие же взносы мы делаем без каких-либо последующих поощрений. В этом тоже проявляется то, что мужчины и женщины у нас в Ёдве неравны.
Я, например, покупала, покупала, покупала для колонии все эти кисточки, краски и так далее. За мой счёт был отремонтирован спортзал. Мне родители микроволновку привезли, которая у нас в общежитии отряда на кухне стоит. А в итоге я не заслужила даже формальных слов в характеристике, что я принимаю участие в жизни отряда.
– Много денег потратили?
– Чеки у меня тысяч на 15 сохранились.
Семья
– Кто, кстати, у вас остался на свободе?
– С мужем я развелась в 2010 году. Он живет в Москве, детям не помогает, злостный неплательщик алиментов. У меня трое детей. Старшему сыну 12 лет, девочке – 8, младшему – 7. Они живут с моими родителями в городе Жуковском Московской области.
– Родители к вам приезжают на свидания?
– Раньше приезжали на длительные свидания почти каждый месяц. Часто с детьми. Последний раз были в октябре прошлого года. Но в нынешней ситуации я не хочу, чтобы мои близкие ехали сюда. Сейчас, например, в КП-35 ввели для людей с воли запрет на выход из комнат длительных свиданий. То есть, если кто-то на три дня к родственнику своему приехал, то всё это время он не может выйти ни в магазин, ни на прогулку. А с детьми сложно просидеть в замкнутом пространстве целых три дня. Они же гулять хотят…
