Минувшим летом я познакомилась с террористом. Нет, я и раньше была знакома с гражданами, отбывающими наказание по ст. 208 УК («Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем»), но это полная ерунда была, можно не считать. Это были жители Чечни, получившие по 2–3 года колонии-поселения, отбывали наказание в Европейской части России (хотя обычно в Чечне. Этим просто не повезло, или они в чем-то другом провинились — не в смысле предъявленного обвинения). Все как один уверяли, что они мирные пастухи, которые просто варили кашу и однажды угостили ею усталых путников: откуда ж они знали, что это ваххабиты? Даже не догадывались. А это, между прочим, соучастие.
Статья 208 до последнего времени была довольно мягкой. За создание незаконного вооруженного формирования или его финансирование — от двух до семи лет, за участие — от шести месяцев до пяти лет. Оно и понятно: у нас вон два президента одной гордой республики как минимум этим самым занимались некоторое время назад, чего уж. Летом 2016 года внесли поправки, ужесточили, но не то чтобы очень. За экономику больше дают.
Гораздо круче статьи УК 205 и 205.1 — соответственно, «Террористический акт» и «Содействие террористической деятельности», там до пожизненного. Но вот давайте посмотрим на давние теракты и на то, кто какие получил сроки.
4 сентября 1999 года: взрыв жилого дома в Буйнакске. 64 человека погибли, из них 23 дети, 146 ранены. 19 марта 2001 года Верховный суд Дагестана вынес приговор: двум террористам — пожизненно, двоим — 9 лет лишения свободы, еще двоим — три года. И в апреле 2002 года суд приговорил еще одного к 24 годам лишения свободы.
Взрыв на Черкизовском рынке в августе 2006 года. Погибли 14 человек. Четверо террористов получили пожизненные сроки, один получил 20 лет, один — 13, двое получили по два года.
То есть большинство из этих граждан, обвиненных и осужденных за содействие террористической деятельности, давно на свободе. Среди нас.
Взрыв жилого дома в Москве на улице Гурьянова в сентябре 1999 года. Большинство причастных к нему были убиты, двое получили пожизненные сроки. Однако в деле был один, который получил 4 года. Это милиционер из Кисловодска, который за взятку пропустил и даже сопроводил автомобиль со взрывчаткой. Он тоже давным-давно вышел.
Или вот вернемся к человеку, с которым я познакомилась минувшим летом. Очень умный дядька. А на вид — настоящий шахид, вот как я их себе представляю. Прямо «Белое солнце пустыни» во всей красе. Но ведь я не специалист — я видела и знаменитых праведников, которые выглядят точно так же.
Назовем его Фаридом для удобства.
Фарид сидел долго, больше 10 лет, обвинение — соучастие в терроризме. Нет, никого не подорвал и не убил, у него обвинение в том, что вроде бы хотел взорвать газопровод, но не вышло. Обвинение выглядит так себе, приговор тоже, но я в деле не разбиралась, экспертам не относила, поэтому руку на отсечение не дам — виноват или нет. Главное — без смертоубийств обошлось. Я не обязана верить или не верить Фариду, он получил срок и отсидел его полностью, и у него еще административный надзор. И вот потому, что я немного попыталась заниматься с Фаридом, я поняла, какая же это большая проблема — террористы среди нас.
Да, нехорошо и незаконно называть таких людей террористами. Они же отсидели, считается, что вину искупили. А дальше что?
А дальше вот что. У него будет надзор, часто очень формальный, который скоро закончится. Он не сможет открыть счет в банке — во всяком случае, в более или менее приличном банке. Он не сможет устроиться на работу (на легальную работу).
В лучшем случае будет торговать на рынке или заниматься частным извозом. Он будет под негласным присмотром спецслужб, которые, быть может, будут использовать его как консультанта, но скорее нет. Если надзор формальный или уже закончился, то бывшего террориста с большой радостью возьмут к себе представители криминальных структур.
Человек, отсидев много лет, вряд ли имеет желание вернуться обратно. Но общество не оставляет ему других вариантов. Только заниматься незаконной деятельностью.
Еще раз. Прочитайте внимательно фразу: общество не оставляет бывшему террористу или участнику незаконных формирований другой деятельности, кроме незаконной и криминальной.
Силовики постараются такого человека поскорее опять посадить, чтобы глаза не мозолил. Так чаще всего и бывает. Есть другой вариант решения проблемы, и мы его знаем: многие из тех, кто сложил оружие после последней чеченской кампании, работают теперь в правоохранительных органах Чечни. Даже маленького срока многие не отсидели. Хорошо это или плохо — это вопрос спорный. Насколько это ресоциализация — по-моему, нинасколько. Считается, что они находятся под неким контролем, но это большой вопрос, кто кого контролирует.
Это в любом случае проблема общества. Человек выходит на улицу города. Он выходит, отсидев свой срок. И он имеет такие же права, как любой другой гражданин. Как учительница музыки или как продавец ромашек. И он хочет есть, пить, одеваться. Общество не дает ему такой возможности — и не факт, что оно слишком жестоко.
Но что-то же делать с ними надо. Они же выходят к нам. Я посоветовала Фариду пойти в монахи, в мечеть, куда-то туда. Но он не пошел.
Нам все равно, что случается с ними после осуждения. Как будто бы они просто исчезают. Люди любят так поступать с проблемами.
Источник: Новая Газета
