Интервью с руководителем правозащитного движения «Русь сидящая», преподавателем ВШЭ и возможным кандидатом в депутаты Мосгодумы Ольгой Романовой проходило сначала в библиотеке им.Белинского в рамках встречи с жителями, а потом у Романовой дома. В интервью нам Ольга рассказывает, зачем она хочет стать депутатом, почему с людьми во власти можно выстраивать диалог и готова ли она работать в мэрии, что она может предложить москвичам в качестве депутата городской думы, о происходящем в Высшей школе экономики, а также о политическом климате в России и профессии журналиста. Профессор считает, что журналистика — это, как ключевая отрасль народного хозяйства — засирание мозгов и сетует, что не может сейчас заниматься ни одной из своих четырех профессий.
Интервью проходило до обысков у оппозиционеров и возможных кандидатов в депутаты Мосгордумы Николая Ляскина и Константина Янкаускаса.
«Кое с кем можно и сотрудничать»
— Здравствуйте, Ольга.
— Здравствуйте, Станислав.
— Вы написали у себя в фейсбуке, что идёте в Мосгордуму, чтобы посмотреть на собственной шкуре, что такое власть. А разве вы еще не поняли этого?
— Я за то время, что собираюсь, довольно много чего поняла. Во-первых, я поняла, что кое с кем можно и сотрудничать, с людьми, которые работают «на земле». Они — тоже власть, у них есть такая очень простая вещь, как совершенно другая мотивация. Они хотят в месте, где они живут, оставить о себе добрую память. Такие люди есть, я даже в префектуре одного такого встретила. Я ему сказала: «Подозреваю, что когда вы меня зарежете, а вы меня зарежете, мне будет даже приятно». Он такой обаятельный мужчина! Я встретила еще одного очень большого московского начальника, у которого никогда в жизни не было загранпаспорта. И я ему верю, потому что я с ним пообщалась, и все поняла. То есть, в принципе, там есть с кем работать. И не все во власти — жулики и воры. Я была потрясена этим фактом.
— Когда вы это узнали?
— Я это узнала, начав заниматься выборами и общаться с народом. В основном, конечно, слова доброго не скажешь. Но есть довольно много нормальных людей.
— То есть это очередной такой способ поменять систему изнутри?
— Мы все понимаем, что надо что-то менять. Есть два способа: один называется «баррикада», а второй способ называется «идти туда и попробовать сделать что-то самой».
— Но на баррикадах вы уже были.
— Да, была. А также я помню, что такое революционная ситуация, по определению Владимира Ильича Ленина. Это когда верхи не могут, а низы не хотят жить по-старому. У нас верхи могут, а низы хотят жить по-старому, и это — наука, против нее не попрешь. Поэтому остается способ номер два — идти самой и попробовать что-то сделать. Черт его знает, получится или нет — я не знаю, но в связи со схлопыванием вообще всех наших возможностей… У меня четыре профессии, и ни одной из них я сейчас заниматься не могу. То есть я — экономист и финансист, а у нас сейчас только госбанки, и я знаю, что такое госбанк — успела там поработать. Еще я — журналист, и журналистом сейчас тоже особо негде работать. Я — профессор Высшей школы экономики, с которой происходят очень странные вещи — господин Володин пришел к нам в Ученый совет (23 апреля Вячеслав Володин избран председателем наблюдательного совета ВШЭ – ред.). Я вижу многие не самые лучшие изменения, и подозреваю, что преподаватели с активной жизненной позицией там надолго не задержатся. Причем не по своей воле. И соответсвенно, правозащита — «Русь сидящая». Это не денется никуда, но возможности правозащиты тоже схлопываются с каждой секундой.
— И поэтому вы решили пойти во власть?
— Именно поэтому. Потому что, простите, вот эти все благоприобретенные знания и опыт у меня есть. Есть вариант пойти в домохозяйки, вариант уехать и пойти в домохозяйки «там», третий вариант — пойти побороться. А здесь уже возвращаемся к пункту один: либо баррикады, либо самой попробовать.
— Тогда я задам вопрос, отложенный на конец. Если мы вспомним 2011-12 гг., когда начала развиваться протестная активность, вы были одним из активных участников и спикеров митингов, членом Координационного совета оппозиции. При этом мы помним, какие лозунги тогда звучали: «Путина в отставку!», «Гнилой режим!», «Революция». Прошло два года, мы видим совершенно иное. Куда-то пропали эти люди, куда-то пропали и эти лозунги. Ситуация поменялась. Те, кто раньше, стоя на сцене, говорил, что Путин — вор, сейчас пытаются выстраивать некий конструктивный диалог с властью. Является ли это следствием понимания, что сейчас невозможно изменить ситуация в России снизу, путем баррикад? У людей не получилось, и на этом все заглохло?
— В 2011 году была та самая ситуация — низы не захотели жить по-старому. Эта ситуация так или иначе прошла. По каким причинам — это долгий отдельный разговор. Сейчас ситуация иная — люди не выходят. И не хотят выходить за свои права, они вообще не хотят ничего. Вот посмотрите на свежие опросы «Левады»: 94% граждан получают информацию из телевизора, 86% — поддерживают Путина по ВЦИОМу, 82% — по «Леваде». Что нужно делать? Просвещать людей, которые получают информацию из телевизора, довольно сложно. Но просвещаем как можем, это необходимо делать. Правозащита тоже необходима. Выходить на улицу вот этими 8% — это уже идти против мнения населения, я не могу назвать их гражданами. Значит, нужно изменить стратегию.
— То есть вы хотите сказать, что у оппозиции в России сейчас нет поддержки, а есть только у Путина?
— К сожалению, да. Это не означает, что нужно уходить из оппозиции. Оппозиция всегда в меньшинстве, везде. Большинство всегда идет за теми, кто во власти. Смена власти может производиться разными путями. Выборы — тоже смена власти. К сожалению, этой возможности нас тоже, практически, лишают. Но это не означает, что мы не должны пробовать. Побились головой в эту стенку — не получается, значит, пойдем биться в другую. Мы же с вами понимаем, что так устроен мир, так устроен человек, так устроена политика, так устроено управление миром: за зимой приходят весна и лето, день сменяет ночь. Перемены и цикличность — это то, на чем стоит и природа, и человек, и общество. И когда этой цикличности нет, стоит вечная зима, или вечное лето, не происходит очень многих важных процессов. Поэтому власть должна меняться.
Я не буду говорить, как это устроено в Америке или где-нибудь еще — давайте возьмем любую страну, где происходит сменяемость власти. Приходят правые, понижают налоги на большой и крупный бизнес, говорят, что надо связать социальные программы, иначе все пересаживаются на пособия и никто не хочет работать, стимулируют занятость и прочее, за счет урезания социальных программ. Это работает, потому что бизнес начинает развиваться, стимулируется экономика, и так далее. Обычно это занимает 4-5 лет, потом приходят левые и говорят: «Позвольте, вы со своим бизнесом совершенно забыли про социальные программы», — и начинается приток в «социалку». «Социалка» и рост — это два конца, и политики, и экономики. Это качели, они не могут съехаться в одной точке. Тогда замрет всё! Всегда идет переток, и таким образом достигается баланс. А когда 14 лет у власти одни и те же люди, плохи ли они, хорошие ли, это критично.
— Но вы же одна, и если вас будет двое или пятеро в Мосгородуме, это не будет балансом. Будет 35 других провластных депутатов.
— Значит, нужно стремиться, чтобы было 20 этих, и 20 других.
— И вы в это верите?
— Позвольте, можно вообще ничего не делать.
«Никто в этой стране не может сказать, что он договорился с властью»
— Раз мы вернулись к Мосгордуме, то есть ли на ваш взгляд у оппозиции какие-то реальные шансы избраться? Если посмотреть на вещи реально.
— Честно говоря, не думаю, что шансы есть. Опять же, это означает, что можно пойти заняться, например, вышиванием.
— Вы изначально выбрали путь самовыдвижения и сбора подписей еще до начала вступления в силу соответствующей поправки. Зачем?
— Это моя принципиальная беспартийность.
— Почему?
— Я не верю в партии. Я, наверное, предпочту до конца жизни быть беспартийной. Я очень внимательно смотрела на партию Навального именно как на проект, который мне кажется именно «тем самым». Здесь я потеряю политическую девственность, здесь, наверное, и остановлюсь. Но в связи с событиями вокруг Навального, партии фактически не случилось. Поэтому да, сбор подписей. Меня, конечно, чрезвычайно смущает сбор подписей. Мне нужно собрать 5000 как минимум. Если учесть процент браковки, их должно быть 20 000. Лето, июль, жара, паспортные данные. В общем, собрать их, как многие говорят, практически невозможно. Опять же, это не означает, что нельзя не попытаться. Будем пытаться. Меня смущает другое. Если собранные подписи начинают браковать, то против сборщиков подписей обычно всегда возбуждаются уголовные дела. До сих пор люди отделывались условными сроками. Но все равно это судимость. Я должна брать это на свою совесть. Если учесть развитие ситуации, то срок может быть и не условным.
— По-моему, в этом с вами лучше не связываться.
— Нет, это слишком рискованно для людей. Скорее всего при этом со мной поступят как с Навальным или с Удальцовым — меня не тронут. А тронут людей, то есть уничтожат доверие и репутацию. Это уже «обкатанный» случай. По большому счету, я сейчас занимаюсь только одним — я хожу разговариваю с людьми, которых я уважаю и которые могут общаться с высокими властными кругами. Не буду скрывать, я пришла к Кудрину: «Алексей Леонидович, что мне делать?». Вот он пока думает, что мне ответить. Вот примерно к таким людям я хожу и прошу помочь мне решить эту проблему. Пока я алгоритма не нашла.
— От вас могут что-то попросить за это. Вы готовы к этому?
— Не думаю, что Алексей Леонидович Кудрин может что-то…
— Нет, Алексей Леонидович может донести до вас позицию тех людей, с которыми он об этом поговорит. Допустим, вы прекращаете деятельность «Руси сидящая», и тогда никаких проблем не будет.
— Ну, есть вещи невозможные. Нельзя уговорить меня вступить в «Единую Россию», нельзя закрыть «Русь сидящую», и так далее. Есть какие-то точки, за которые я не двигаюсь.
— Ольга, вы сказали, что находитесь в дискуссии с представителями власти в связи с выборами в Мосгордуму. Можно ли в связи с этим сказать, что вы договорились и вам обещана поддержка на выборах со стороны Мэрии?
— Нет. Я думаю, что никто в этой стране не может сказать, что он договорился с властью. Вот такая у нас особенная власть. Мне кажется, это вообще особенность власти. Политика — грязная штука, власть — большая часть политики, поэтому вряд ли. Я вела и веду с ними самые разные разговоры хотя бы на предмет того, чтобы не обижать друг друга беспричинно. Обычно обижают они меня.
Вообще, депутат такого странного образования, как Мосгордума — это посредник. Это человек, который болтается между населением, часть из которого — избиратели, и властью, помогая находить общий язык. Это в идеале. То есть «ни вашим, ни нашим», он должен как-то пытаться это сделать. По большому счету, это посредник, который помогает переводить на человеческий язык чиновничьи бюрократические требования. К примеру, сегодня мы ходили по Таганке, там есть проблемы со сквером. Я не могу объяснить жителям, мне легче это самой сделать. Просто надо сообразить, насколько это большой масштаб трагедии, проблемы. Я приду на прием к начальнику управы, чтобы понять: этот сквер в бюджете, или в целевой программе? Потому что, если в бюджете — там один вариант действий, а если в целевой программе — то это другое, и все проще. Конечно, всем этим активным жительницам не нужно этого знать, им надо сказать: «Нам нужен сквер!». Дальше я должна сообразить: целевая программа, или бюджет и начать разговаривать с управой. Начальник управы — скорее всего, вменяемый мужик. То есть он может быть доктором философских наук или последним пройдохой. Я знаю одно твердо: у управы есть бюджет. И управа включена в целевые программы. Моя задача — как-то договориться с главой управы, и сообщить, что я пришла с ними не скандалить, а деньги добыть на сквер. Ему же тоже интересен объем реализованных управой программ. Понять, где затык: почему он сказал в марте, что деньги есть, а сейчас — что денег нет. Я сейчас решу, ты только скажи, откуда.
Кстати говоря, журналист в этом плане — очень выгодная профессия, равно как и финансист. Мы не обязаны ничего знать, но пишем про все. Зато мы знаем, кому позвонить, у кого спросить. Все равно ни один человек в мире не решит дорожную проблему Москвы, если он журналист, или, например, депутат. Журналист знает набор экспертов. Мы знаем, кто активный, кто пассивный, кто ворует, кто не ворует. В любом случае, начальнику управы, префекту, зампрефекта — им тоже надо отчитываться.
— Вам не приходило в голову, что достанете вы эти деньги на сквер, а их потом «распилят»?
— Мне же об этом бабушки скажут.
— Ну, бабушки не узнают ничего: что-то там сделают, бордюры покрасят, лавочки поставят, а 95% денег уйдет в другое место.
— Но вы же знаете, куда надо звонить в этом случае? Надо звонить в прокуратуру. Мы, журналисты, знаем, что делать дальше.
— Вы встречались с Анастасией Раковой (заместитель мэра Москвы по внутренней политике – ред.) ?
— Нет. Сама — нет.
— То есть кто-то встречался с ней по вашей просьбе?
— Я просила зампрефекта по ЦАО Кирилла Валентиновича Воронцова спросить у Мэрии, нет ли у них ко мне каких-нибудь особенных претензий. Через некоторое время мы с ним встретились, и он мне сказал: «На тебя аллергии нет».
— То есть Ракова ответила, что все нормально?
— Ну, по крайней мере, со слов этого чиновника, я в курсе, что большой аллергии на меня нет — рыбка маленькая.
— Вам предлагали участвовать в праймериз «Моя Москва»?
— Предлагали. Я с самого начала к этой идее отнеслась весьма благосклонно. А потом начала читать правила, их сайт. У меня зашевелились волосы, и решила, что не буду там участвовать никогда. Потому что организаторы, счетная комиссия и кандидаты не могут быть в одном лице. И там, в общем, все перемешаны. Знаменитый Кирилл Щитов — он и то, и другое, и третье, по Басманному округу у нас идет. Или вот по нашему округу идет Шумский — он там и кандидат, и организатор, и счетчик. Ну ё-моё! Ну да, можно сесть играть с жуликами в крапленые карты, а после игры ты им объяснишь, что нехорошо играть с краплеными картами. А когда ты садишься с ними играть с краплеными картами и они заранее расписали «пулю» написали тебе «в гору», какой смысл с ними играть, когда уже все написано.
— А какой тогда смысл участвовать в выборах в Мосгордуму? Ведь тоже все написано.
— Смотрите. Вот соперники выходят играть в футбол: есть трибуна, зрители, есть судьи, продажные, плохие. Эти играют хорошо, эти — плохо. Но все же видят: ты забиваешь гол, прыгаешь, бегаешь что-то делаешь, играешь. Кто-то хорошо играет, кто-то плохо играет — это видно. И каким-то образом меняется счет на табло и публика видит, как себя ведут судьи. И Вася Уткин закричит: «Судью на мыло!». А с праймериз ты выходишь на поле, а там уже счет висит, да и публики нет.
— А наоборот, объединение оппозиции, которое организовал Денис Билунов, куда вошли Николай Ляскин, Илья Яшин, вы и другие. Насколько это может быть эффективным инструментом противопоставления праймериз «Моя Москва»?
— Ну там же другие задачи совсем. Я понимаю задачи, которые были в других праймериз — подтянуть оппозицию и подтянуть тусовку с «договорняком», а самое главное — распихать и распилить легальные рекламные площади на это дело «как бы победителям», которые уже очевидны, которые являются счетчиками, и организаторами.
А оппозиция объединяется во-первых потому, что мы все дружим, общаемся, знакомы, да и проблемы у нас одни и те же. В конце концов, у нас одни и те же волонтеры. Вот с Машей Гайдар нам что делить? У нас с ней округа сходятся, у нас границы с ней общие ну просто везде. Парк Культуры, к примеру, наполовину — её, наполовину — мой. А Пушкинская площадь справа — моя, слева — её. Вот зачем нам устраивать два мероприятия на Пушкинской площади 12 июля, когда можно устроить одно? Или на первое июня. День защиты детей, в Парке Культуры слева Маша, а справа — я? Вы что, с ума сошли? Мне бы еще какого-нибудь хорошего кандидата на Басманный, такой еще не выдвинулся, но я уверена, что кто-нибудь из людей, которые поймут, что надо быть вместе, будет. А пока собирались и договаривались на 21 число созвать на съезд коалиции, пока мы много раз между собой встречались, мы столько полезного для себя узнали! Приходит Маша, а ей рассказывают: «Слушай, в твоем округе еще идут Пупкин и Шурупкин, мы их хорошо знаем, они в прошлый раз были в нашем округе. И вот тебе, Маша, все про них: сколько голосов, сколько избирателей, как они проголосовали», и так далее. Это очень сильно облегчает жизнь.
«Моя программа развития состоит из трех пунктов»
— У вас будет какая-то своя избирательная программа для жителей округа?
— Она уже есть.
— В чем она заключается?
— Не могу сейчас ее ни публиковать, ни рассказывать о ней, потому что не объявлены выборы, а я — не зарегистрирована кандидатом.
Меня юрист наш убьет.
— Переформулирую вопрос: что вы считаете первоочередным для изменений в ЦАО? Что нужно менять, что нужно делать в первую очередь?
— Сейчас скажу самую скучную вещь на свете, но она очень важная. Это изменение бюджетного коэффициента. Мне кажется, это то, что нужно делать по всей стране. Потому что это — самоуправление. Потому что деньги в основном должны оставаться там, где они зарабатываются. Налогоплательщик, работающий и платящий налоги здесь, в Таганке, предприятия, которые работают в Таганке, и, извините, это центр, — офисы. Сейчас в Таганку возвращается 10 рублей из 100. Не надо 100 из 100, мы взрослые люди, все понимаем. Мы понимаем, что Бирюлево надо помогать. Но можно как-то в меньших объемах? Можно, чтобы заработанный в Таганке рубль оставался в Таганке ну хотя бы на 50 копеек? Лучше, конечно, на 80.
— То есть вы — сторонник децентрализации?
— Я сторонник развития самоуправления. Потому что жители лучше знают. Смотрите: мы были на этой неделе на Рабочей улице, там перед прошлыми выборами в Мосгордуму начали строить спортивные сооружения. Потом выборы прошли, их не достроили. Но достроили сейчас, вот прямо перед выборами. И вот теннисный корт: местный любительский теннисный клуб, состоящий их пенсинеров, жителей Рабочей улицы, торжественно открыл корт. И тут ко мне приходят люди из управы, и говорят: «Знаете, тут ФОК будет сносить вашу теннисную площадку, и строить на ее месте дворец спорта». Можно там, а здесь уже не надо. Понятно же: теннисный корт стоит 9 миллионов рублей, правда, выглядит он на полтора, но смета там на 9 миллионов. Они говорят, что забыли свет там поставить, лавочки, ну фиг с ним, уже построили, всё. Вокруг пустырей и помоек — во! Его же только открыли, а они хотят его снести в сентябре и построить что-то еще. Ну на фиг?! Нет, ну я понимаю, своровать и распилить так легче всего.
— Кстати, в связи с этим идут активные разговоры в Мэрии и Дептрансе: плата за парковки в пределах Садового — бешеные деньги сейчас пришли, и не знают, куда их направлять. Департамент благоустройства знает, куда их деть, и есть угроза того, что опять будут перекладывать новый асфальт, сносить новые сооружения.
— Слушайте, мне неловко даже это комментировать. Потому что у Петра Бирюкова (заместитель мэра Москвы по благоустройству – ред.) всю жизнь есть помощник, который возглавляет общественное движение Probok.net — товарищ Шумский, мой конкурент. Так что мне даже неловко об этом говорить. Кстати говоря, наша дорожная часть программы составлена совместно с «Синими ведерками». Обычно я не изобретаю велосипед, и спрашиваю того, о ком я знаю, кто знает, как. Причем у «Синих ведерок» есть замечательная программа, которую мы берем на вооружение. Они же уже закончили бороться с мигалками. Вы заметили, что их стало значительно меньше? Мысль об увеличении в центре социальных магазинов, булочных, и особенно такси. Все гениальное — просто. Причем они рассказали, как это сделать, на примере гастронома, находящегося в районе Таганки, в доме-высотке. Там внизу маленький социальный гастроном, которому уже сто лет. Он сейчас пустой, потому что там карман, а полицейские нарисовали там сплошную полосу и поставили знак. Все, привет. Нет магазина, а у нас нет продуктов. Я езжу в «Ашан», хотя гастроном у меня рядом. Я не могу там встать. А это так просто — знак убери, там карман, там хороший карман. Понятно, что это такой «полицейский» бизнес. Мне кажется, что если очень серьезно этим заниматься, то одному человеу на это потребуется месяц. А если сделать это как-то сразу, и еще с каким-то мандатом, то это можно сделать.
— Можете раскрыть какие-то детали того, как будет проходить ваша избирательная компания помимо встреч с жителями и издания газеты?
— Я могу сказать, чего у меня не будет: у меня не будет эфира, совершенно точно не будет каких-то больших площадок для встреч, так что буду как все, да. Как все, не имеющие никаких ресурсов. Кубы, от двора к двору, от двери к двери пешочком, график встреч с жителями и сама-сама-сама-сама. Говорят, что 90 встреч с жителями в месяц — это маловато. Так выборы не выигрываются, говорят мне. А поскольку я смеялась над простыми и умными советами, а они оказались справедливыми, я теперь раскаиваюсь над своим недоверием и скептицизмом. Теперь я вспоминаю слова умных и опытных людей о том, что 90 встреч — это маловато будет.
— Это все потребует десятков миллионов рублей.
— Встречи с жителями?
— Нет, избирательная кампания. Кубы, газета, эфир, если вы сможете договориться об этом.
— Не смешите мои тапки!
— Тем не менее. Вы говорили в одном из интервью, что собираетесь собрать как минимум 20 миллионов. Откуда возьмете деньги?
— Нет, это хорошая кампания стоит от 20 миллионов. Личных средств нам вряд ли, конечно, хватит. Я думаю, что из личных средств мы можем на это потратить около миллиона. А остальное — фандрайзинг, конечно же. А какой фандрайзинг — такая и кампания. Буду обращаться к знакомым предпринимателям, чтобы поддерживали.
— Преположим, что у вас получилось, и вы стали депутатом Мосгордумы. У вас есть какой-то план, стратегия развития города, которую вы можете предложить москвичам?
— Эх, как вы хитро формулируете вопрос про мою предвыборную кампанию! Знаете, я считаю, что когда человек занимается абсолютно всем, он называется журналистом. А когда надо заняться чем-то эффективно, надо называться как-то по-другому, не обязательно депутатом. 6 лет существует «Русь сидящая», и я уже умею общаться с судьями, прокурорами и следователями. На самом деле моя собственная программа развития города состоит из трех пунктов — я не могу объять необъятное. Вы будете смеяться: меня как-то не очень интересуют пробки, я на метро передвигаюсь. Но я понимаю и сочувствую людям, стоящим в пробках. Этим у меня занимаются «Синие ведерки».
А так, во-первых: справедливый бюджет и контроль за его расходами. Во-вторых: то, о чем руки прямо сейчас чешутся и вообще чесались всю жизнь — назначение прокуроров Москвы и судей — это функция Мосгородумы, между прочим. Возможно, как раз это меня очень сильно стимулирует. Ольга Александровна Егорова, я буду здесь. Из них вырастают настоящие сволочи! И третье: не хотелось бы называть ее социальной, в Москве оргомное количество очень плохо и несчастно выглядящих старух, несчастных женщин и стариков. Я понимаю, что проблема бомжей – это очень важно, но бомжи есть в любом городе мира, и они имеют социальные пособия. Но это стиль жизни — как у парижских клошаров. А вот несчастная старуха — это то, чего быть не должно. Ну вот вообще не должно! Я бы на самом деле подходила точечно. Каждая из них заслуживает отдельного вопроса: «Бабуль, что случилось?». Абсолютно каждая. Какой бы она ни была: пусть она злая, да какая угодно, но спросить, что случилось — надо. Всякое бывает.
— Капков, Ликсутов, Хуснуллин, Собянин — кто из них вам симпатичен?
— Капков, конечно же.
— Почему?
— Только что проехались по «Ночи музеев». Круто! Мы стояли в пробках, а мимо нас шли люди с флагами, с чемоданами, ряженые под белых офицеров, покидающих этот тонущий корабль — это было круто, это было классно. В «Манежке» — очередь, везде огромные очереди в музеях — и все это красиво. Я не фанат Капкова, и никогда не прощу ему Политехнический музей, но у всех бывают ошибки. У меня их в миллиард раз больше, чем у Капкова. Очень жаль, что так случилось с Политехническим. Но Сергей Капков — на мой взгляд, прекрасный руководитель. Про остальных я промолчу. Кстати, мы с мужем не сходимся в Собянине. Мой муж страшно уважает Собянина, потому что мой муж очень долго работал с лужковской мэрией, и ему есть, с чем сравнивать. Он мне все время говорит: «Ты просто не понимаешь, ты никогда не пыталась разговаривать с московскими чиновниками при Лужкове». Есть кардинальная разница.
— То есть предпринимателю стало работать легче?
— Ему как предпринимателю стало работать легче, а мне все равно.
— Вы готовы работать с командой Мэрии, если поступит такое предложение?
— Ну, я вот задумалась сейчас, что может сравниться с этим предложением. Это то же самое, как если бы меня вызвали завтра, допустим, в Роскосмос, и сказали: «Терешкова полетела, и ты полетишь. Давай соглашайся». Я все-таки, наверное, на какое-то время возьму себе подобных союзников. Вот как вы меня сразу огорошили!
— Я задаю этот вопрос всем людям, так или иначе связанным с протестом.
— Нет, я не знаю. Я правда не знаю. Во-первых, я не думаю, что это возможно. Это действительно неожиданный для меня вопрос. Во-вторых, моя прекрасная коллега Маша Гайдар работает в московской Мэрии, и что?
— Так да, или нет?
— Нет.
— Какие планы на после выборов в случае неудачи?
— Вы меня держите за сильного кандидата. Что значит «в случае неудачи»? Можно поставить вопрос просто: «Планы после выборов?», опуская подробности. В общем, все понятно, но ввязываться, я думаю, стоит. «Русь сидящая», — в этом смысле у меня ничего не изменилось и не изменится, еще преподавание — пока у меня будет возможность всем этим заниматься, я буду заниматься. Я вернусь в свое первобытное состояние на месяц назад. Да и сейчас то же самое — у меня по вторникам «Русь сидящая». То есть ко всему, чем я занималась, у меня просто прибавилась вот эта кампания. А если вдруг я выиграю, то все останется как есть.
— То есть больше Москвой вы не занимаетесь в этом случае?
— Нет-нет, я буду участвовать в любых следующих выборах. В Госдуму, в любых, обязательно! Просто потому что надо что-то делать! И если будут баррикады к этому времени, буду принимать решение по баррикадам. Я даже знаю, какое.
— Какое?
— Посмотреть, кто там. Потому что баррикады могут быть самыми разнообразными. Но сначала приложить все усилия к тому, чтобы их не было. Революция — это в учебниках весело. А в жизни, я думаю, не очень.
«Мы с вами работаем на идеологическом фронте»
— Как идут дела в Высшей школе экономики в связи с последними изменениями?
— По-разному. Пока мы их не очень чувствуем, но думаю, что почувствуем с 1 сентября. Единственное, что могу сказать: внезапно совершенно я почувствовала: у нас был конкурс на замещение должностей профессорско-преподавательского состава, и обычно эти конкурсы проходят драматично, с интригами. Это очень важно и сложно — пройти конкурс. Всегда приходят интересные люди: у нас в этот раз целый дом целительниц. В первый раз в «Вышку» пошли реально сумасшедшие, которые уже прошли какие-то там комиссии, конкурсы. Целительница, блин. Хочет преподавать на журфаке.. Говорит, что сможет, справится — кандидат педагогических наук.
— А вот избрание Володина председателем наблюдательного совета ВШЭ? Объединение факультетов. Что это и зачем это было сделано?
— Да-да, это взаимосвязанные вещи. Мы же с вами, товарищ Станислав, работаем на идеологическом фронте. Потому что медиакоммуникация — это журналистика, это прямо в голову. Надо вот кого выпускать — таких, как Киселев. А мы кого выпускаем? Таких, примерно, как вы.
— И поэтому нужно личное вмешательство Володина?
— Ну а как же? Журналистика — это как ключевая отрасль народного хозяйства — засирание мозгов!
— «Вышка» — ваше основное место заработка?
— Да.
— А в журналистику вы не планируете возвращаться более плотно?
— Куда-куда? А где это? Где это место?
— Ну, в «Новую Газету» вы пока еще пишете.
— Ну она пока существует. Правда, дышит на ладан в финансовом плане, но существует пока. В The New Times я тоже пишу. Но это — не журналистика. Профессия — это то, на что ты можешь прожить. Там, где не платят — это хобби.
— Какие у вас еще есть хобби помимо общественно-политических?
— Я готовлю хорошо.
— Что, например?
— Всё. Но люблю экзотику. Хотя сегодня вот — борщ и оливье. У меня хобби как-то очень быстро становится профессией. Поэтому я стараюсь ненадолго… Ну вот кошки и собаки, опять же. Обязательно. Но закончилось это опять приютом в Кожухово на 2.5 тысячи собак. Вот заведешь себе собаку — тут же заводится две с половиной тысячи. Постольку, поскольку у нас сейчас завелся и подшефный детский дом, мы с мужем уже серьезно говорим о том, чтобы взять ребенка из детдома, но я пока против. Сначала нужно закончить кампанию, чтобы никто не подумал, что я это сделала под выборы. Он потом вырастет и прочитает где-нибудь, что его взяли под кампанию. Ну вот завтра повезем велосипеды в Ярославль. Зайка Владимир Переверзин пожертвовал на велосипеды 10 тысяч рублей. Завтра купим велосипед и повезем.
— Хорошее дело.
— Хобби.
Биография
Родилась: 28 марта 1966 года
Выпускник Финансовой академии при Правительстве РФ. Профессор, кандидат наук.
Основное место работы: Высшая школа экономики
Обозреватель «Новой газеты» и журнала «The New Times».
Основатель и координатор правозащитного движения «Русь сидящая». В прошлом член Координационного совета российской оппозиции. Мать двоих детей.
Её программа развития: изменить бюджетный коэффициент и перераспределить налоги в пользу муниципалитета, сформировать справедливый бюджет и контроль за ним, увеличить количество городских социальных сервисов для людей (например, социальные магазины и такси), установить контроль над назначением городских прокуроров и судей, помогать старикам.
