Первая ходка
Что мы знаем о российских тюрьмах? Там плохо, голодно, одиноко. На этом познания большинства людей заканчиваются. Ольга Романова изучила этот вопрос детально, причем отнюдь не из праздного любопытства.
Первый раз я посетила тюрьму восемь лет назад, когда посадили моего мужа (супруг Ольги Романовой Алексей Козлов был арестован летом 2007 года и в марте 2009-го осужден на 8 лет лишения свободы по части 4 ст. 159 (мошенничество), ст. 30 — ст. 174.1 (покушение на легализацию, или отмывание, денежных средств); в сентябре 2011 года Верховный суд РФ отменил обвинительный приговор Козлову в связи с нарушением принципа презумпции невиновности и направил дело на новое рассмотрение, вскоре Алексей Козлов был освобожден из-под стражи. – Авт.). Посмотрела на устройство нашей исправительной системы и быстро поняла, что там царит полный беспорядок. Для многих родственников первое посещение зоны становилось последним. Наверное, не все знают, но у тюрьмы женское лицо.
Толпы женщин стоят во всех очередях сразу, и рано или поздно они оказываются перед выбором: поддерживать человека, оказавшегося за «колючкой», или работать и кормить семью.
Совмещать это невозможно, так как тюрьма занимает абсолютно все ваше время. Поэтому очень часто люди бросают своих родных в местах лишения свободы, и те оказываются один на один с системой. Когда я пришла во второй раз, то уже почувствовала себя «старенькой», которая сама может объяснить, как, например, договориться о свидании или передать посылку. Таким образом, мы с другими посетительницами стали действовать сообща. Одна занимала для всех очередь здесь, другая там, а третья и четвертая могли пока съездить по своим делам. Вечером наша группа встречалась в кафе и подводила итоги дня. Довольно быстро мы стали приобретать новые знания, среди которых были не только азы юриспруденции, но и более практические навыки. Потихоньку образовался проект «Русь Сидящая», в котором на данный момент состоят не только родственники заключенных, но и многие известные люди. Среди них поэты Игорь Иртеньев, Орлуша, Лев Рубинштейн, переводчик Сергей Таск и многие другие.
Трудности доступа
В кино нам показывают, как родственники по первому зову приносят заключенным огромные пакеты, набитые едой и теплыми вещами. Оказывается, сделать это в реальности куда сложнее…
У родственников заключенных масса трудностей. Например, передача в камеру телевизора, холодильника или даже трусов – отдельное большое приключение. Сначала нужно записаться на прием к начальнику тюрьмы. Потом он тебя примет и расскажет, что делать разрешается, а что нет. Ты все это как дурочка выслушаешь и не попросишь информацию в письменном виде. Затем довольная побежишь в магазин, где купишь телевизор.
Взяв, разумеется, чек. Вскоре выяснится, что технику от тебя передать нельзя, но можно от юридического лица. В итоге ты пройдешь этот ад с десятью телевизорами, каждый раз спотыкаясь о какие-то бюрократические проволочки. Или, например, из двадцатикилограммовой передачи у тебя могут взять только полтора килограмма, потому что ты купила сушки не с той обсыпкой и мандарины вместо апельсинов. Сложность в том, что все это нельзя понять, а можно только запомнить. Причем у каждой смены существуют свои правила, которые также нельзя забывать.
Синдром вахтера
Мы часто слышим рассказы о заключенных, но почти ничего не знаем о тех, кто их охраняет. За долгие годы Ольга сумела разобраться в душе тюремщика.
Сотрудники ФСИН всячески препятствуют помощи заключенным, причем делают это даже самые лучшие из них. Не нужно считать тюремщика хорошим, даже если у вас сложились благоприятные отношения или вы помогаете его семье. Все равно он в любую секунду может сдать заключенного со всеми потрохами. Причин у подобного поведения несколько. Во-первых, профессиональная деформация – то есть серьезные изменения личности, происходящие в процессе работы. Тюрьма накладывает серьезный отпечаток на психику сотрудников. Очень часто в их власти оказываются сильные, богатые или знаменитые люди. И мало кто может удержаться от того, чтобы не показать свою власть над другими. Во-вторых, низкий профессиональный и человеческий уровень людей, идущих работать в тюремную систему. Туда идут худшие из худших – те, кого не взяли в ФСБ, МВД, прокуратуру и даже в судебные приставы. Надзиратель – самая низшая ступень силового блока. В других странах ситуация выглядит иначе.
Однажды мы приехали в большую датскую тюрьму строгого режима, где начальником оказалась бабушка в вязаной зеленой кофте с розочками. Ее отец много лет был лидером главной парламентской партии Дании, а она с детства мечтала стать начальником тюрьмы. Потому что это – служение обществу. В Швеции такую же должность занимает человек, который был ректором в университете. Он ходит в красных джинсах и выглядит как типичный левацкий профессор. Во Франции руководить тюрьмами все чаще ставят молодых выпускников гуманитарных вузов – социологов, историков, филологов.
Большинство из них идет в исправительную систему с определенными идеалами и стремлениями. Представить, что в России кто-то пойдет работать в тюрьму, желая лечить недуги общества, как минимум странно – а для цивилизованного мира это нормальная практика.
Вечный ГУЛАГ
Сегодня кажется, что страшные рассказы об исправительных лагерях остались только в книгах Варлама Шаламова и Александра Солженицына. Но Ольга настроена куда менее оптимистично.
С двадцатых годов прошлого столетия в России существует ГУЛАГ. Скоро можно будет праздновать его юбилей. Опыт советских лагерей перенимали в Освенциме, откуда он вернулся к нам в усовершенствованном виде. С тех пор ничего не изменилось. Мы так и живем в этой системе с главным русским изобретением – ГУЛАГом.
Конечно, устройство ФСИН нужно менять, потому что заключенные – это огромная дармовая рабочая сила. Причем от них нет никакой пользы для государства, а убытков масса. Арестантов надо кормить, одевать, платить им зарплату. Также необходимо содержать автомобили, закупать колючую проволоку, оплачивать электричество. С каждым годом наши тюрьмы становятся все дороже и убыточнее. Отсутствие нормальной работы – одна из главных проблем российских зон. Хотя в дальних селах и деревнях, где находятся исправительные учреждения, есть масса нерешенных проблем. Там можно хоть корзины плести, хоть технику собирать. Было бы желание. Однако ФСИН – очень закрытое учреждение и достучаться до них почти невозможно.
Стабильность – признак…
На Руси издавна существует поговорка «От тюрьмы да от сумы не зарекайся». К сожалению, с годами она не становится менее актуальной.
Я думаю, аналоги этой поговорки были и в других странах. Но они там забыты еще со времен Реформации, когда произошел коренной перелом в сознании людей, попытавшихся построить цивилизованное общество на основе права. В России такие процессы не происходили никогда. А если нет права, значит нет защиты собственности и свобод гражданина. В конце XIX – начале ХХ века у нас был очень краткий период, когда Россия, несмотря на русско-японскую войну и революцию, могла пойти по пути «собственной Реформации». Но этого не случилось. Поэтому теперь у нас возможен любой нелегитимный отъем собственности, результатов труда или вообще жизни. Дело в том, что право и честные суды – это факторы, образующие государство. Там, где они отсутствуют, не может быть страны. Вот потому и не смолкают разговоры о распаде России.
Обыкновенный садизм
Вы слышали про принцип «чем хуже, тем лучше»? Судя по рассказам Ольги, такой подход наиболее популярен в наших тюрьмах.
Давным-давно, лет пятнадцать назад, когда начинался процесс над Ходорковским и Лебедевым, кто-то из ЮКОСа подарил тюремному ведомству два новеньких иностранных автозака с кондиционерами. Эти машины, купленные за большие деньги для того, чтобы людей перевозили в максимально комфортных условиях, оказались самыми страшными и самыми чудовищными. Знаете почему? Первое, что сделали конвойные, – умышленно сломали кондей. И если в старых драных автозаках были щели и дырки, позволяющие хоть как-то дышать в жару, то новые представляли собой консервные банки, где без вентилятора можно было просто рехнуться. Правда, вскоре они вышли из строя, потому что заключенные сделали для этого все возможное. К сожалению, в России все очень быстро превращается в… Россию. Это относится и к новым отремонтированным тюрьмам, и к автомобилям. Что бы мы ни построили, это место довольно быстро покроется слоем скользкой грязи. И не потому, что у нас такой характер, а потому, что ФСИН должна быть полностью перестроена. В тюрьме условия ужасные. Проблема заключается даже не в переполненности камер, плохой кормежке или отсутствии лекарств, а в отношении к людям. Вы даже не представляете, что там происходит. Тюремщики могут совершенно безнаказанно издеваться над заключенными. Ярчайший пример – убийство Сергея Магнитского, после гибели которого некоторым даже выдали медальки с шоколадками. Плюс ко всему побои – это надежный способ заработка для сотрудников ФСИН. Они будут бить вас до тех пор, пока ваши родственники не заплатят определенную сумму. Как только деньги будут получены, избиения прекратятся. А через месяц начнутся заново. Многие не в курсе, но до введения санкций самые популярные курорты типа Доминиканы или Бразилии заполняли сотрудники российского тюремного ведомства. Заключенные – золотая жила для ФСИН. А буквально недавно зашла речь об увольнении довольно крупного чиновника по фамилии Кошелев из московского женского СИЗО-6. Его взяли с поличным, когда он вывез пять тонн муки, утверждая, что та будет передана в монастырь. Теперь ему грозит страшное наказание – досрочная пенсия.
Без вины виноватые
Однажды я видел, как возле станции метро Авиамоторная полицейские «ломали» молодого парня. Он пытался вырваться и истошно кричал: «Люди! Помогите! Я же ничего не сделал!» Интересно, где он сейчас?..
Сегодня в России порядка семисот тысяч заключенных. Каждый год осуждается чуть меньше двухсот тысяч человек. Нужно понимать, что это плавающая статистика, так как одни выходят на свободу, а другие занимают их места. Попасть за решетку невиновному человеку очень легко. Приведу самый простой и понятный пример. Жила-была девушка по имени Надя, которая работала продавщицей в маленьком магазине, находящемся в районе Перово. Однажды холодным декабрьским вечером незадолго до Нового года у нее украли телефон. Она пошла к участковому и написала заявление, где ясно изложила, что произошла кража. Наутро пятерых жителей района арестовали за ее групповое изнасилование. Позже она ходила на суд и объясняла там, что ее никто и пальцем не трогал. В итоге этим пятерым дали по девять лет за изнасилование, а Наде – год за ложный донос, которого она также не совершала. Зачем все это было сделано? Во-первых, эти пятеро были асоциальными людьми – алкашами, шизофрениками и так далее. Таким образом полиция зачистила район от нежелательных элементов. Во-вторых, следствие избавилось от нераскрытых дел, которые проще всего повестить на бомжа или пьяницу. Кстати, мать одного из осужденных оказалась очень активной женщиной. Она подняла шум и не дала этой истории просто так затухнуть. С ее подачи дело прошло все инстанции, включая Президиум Верховного суда. И что же вы думаете? Везде приговор оставили в силе! Люди продолжают сидеть, и на данный момент двое из осужденных уже умерли. Иногда полицейским достаточно бросить улику (допустим, нож) у помойки и подождать, пока какой-нибудь асоциальный элемент возьмет его в руки. Все, «висяка» больше нет. Хотя на месте бомжа легко можете оказаться вы или ваш ребенок. Ну, а подкинуть наркотики, как вы понимаете, еще проще. Так что «закрыть» можно абсолютно любого из нас.
Рука руку моет
Помните, как охарактеризовал «наш суд» персонаж Георгия Вицина в финале фильма «Кавказская пленница»? Отчего-то мне кажется, что мало кто из российских заключенных согласился бы с ним.
Суды в России могут заниматься чем угодно. Сажать за деньги, выпускать за деньги, безнаказанно допускать ошибки и прочее. Им за это ничего не будет, потому что каждый раз во время избирательной кампании они принимают «верные» решения. А именно: отклоняют иски о признании выборов недействительными на муниципальном или федеральном уровне. Так что власть закрывает глаза на действия судов, а те – на действия власти. И все довольны.
Особая порода
Когда мы попросили Ольгу описать типичного российского силовика, она на секунду задумалась, после чего без запинки выдала следующее…
Характеристика силовика во многом зависит от его звания. Например, до подполковника в силовых структурах добираются немногие. Тогда чаще всего это человек лет сорока, имеющий семью и богатый опыт «хождения налево». На шее он носит золотой крест и искренне считает себя православным. У него есть служебный автомобиль и пара собственных внедорожников. Также среднестатистический подполковник имеет кирпичный дом. Помимо квартиры, разумеется. Пьет он водку и виски, но любит самогон, и у него есть своя заимка, где его хорошо гонят. Наш подполковник, конечно, ворует, но твердо знает, что честен, потому что «берет по чину». Если он к вам хорошо относится, то может представить объяснение, почему берет именно столько, а не больше или меньше. Может сослаться на то, что ему не доплатила еще советская власть, или на необходимость платить алименты. Короче, развернет свою картину мира, где он забирает деньги у барыг и остается честным. Типичный подполковник не любит начальство. Он с прищуром относится к Путину, но внешне проявляет сверхлояльность, так как хорошо понимает «правила игры». Считает себя умней всех и очень хочет стать генералом. И, пожалуй, ради этого готов оторвать бошки своим ближайшим друзьям. Которые готовы сделать то же самое с ним.
Трубный яд
Некоторым людям кажется, что проблемами российских тюрем активно занимаются на самом высоком уровне. Ольга видит эту ситуацию совершенно иначе.
Человечность по отношению к заключенным не входит в показатели эффективности работы ФСИН. Равно как и процент исправления и рецидива. Это им просто не нужно. Кормление российских «элит» происходит от нефтяных качалок и всего, что их обслуживает. Именно они дают богатство стране и конкретным людям. Все остальное – это обуза, на которую приходится тратить деньги. Воспитатели в детских садах, учителя, студенты и врачи не добывают нефть, а платить им надо. То есть они отнимают у «элиты» доход. Отсюда сокращение бюджета на образование, культуру и вообще на все, что не связано с качалками и их охраной. Любая структура, которая не обслуживает нефтяную отрасль, является, по мнению власти, лишней. Менты охраняют трубу изнутри, армия – извне, а ФСБ ищет желающих знать, кто и сколько около нее ворует. ФСИН не имеет к нефти никакого отношения, поэтому им просто дают деньги и говорят: занимайтесь, чем хотите. Вообще, если вы заметили, представители власти перестали употреблять в наш адрес мерзкое слово «население» и начали называть нас «жителями». Только вот гражданами почему-то никто нас не называет…
Невыносимая легкость бытия
Нахождение в тюрьме представляется земным адом, мукой. На этом фоне следующие слова нашей героини звучат немного дико. Впрочем, она знает, о чем говорит…
Тюрьма – это самое легкое из испытаний, которые нам может послать жизнь. Есть смертельные или неизлечимые заболевания, гибель детей, предательство, измена и так далее. Выздороветь иногда невозможно – а тюрьма имеет начало и конец. Осознание этого должно тебя как-то подбадривать. К тому же на зоне появляется много времени, чтобы выучить иностранный язык, почитать книжки и вообще пообщаться с людьми, которые помогут лучше узнать страну.
Владимир Переверзин (экономист, бывший менеджер компании ЮКОС; в марте 2007 года в рамках «дела ЮКОСа» был осужден по части 4 ст. 160 УК РФ (присвоение или растрата, совершенные организованной группой либо в особо крупном размере), части 4 ст. 174 (легализация денежных средств, приобретенных преступным путем) и более семи лет провел в заключении. – Авт.): «Самым тяжелым в эти годы было ощущение беспомощности и безысходности. Хотя отношения с сокамерниками складывались нормально. На зоне я познакомился с такими людьми, о существовании которых даже не подозревал. Преступники оказывались более порядочными, чем полицейские. У криминальных элементов, за некоторым исключением, есть понятия о чести и достоинстве. Я считаю, что судья, умышленно отправивший на зону невиновного человека, ничуть не лучше обыкновенного убийцы. Конечно, мне бы хотелось вернуть эти годы жизни, однако ничего не поделать. После освобождения я стал сотрудничать с „Русью Сидящей“, сейчас возглавляю ее попечительский совет. Также стараюсь помогать своим сокамерникам, которые до сих пор находятся в тюрьме».
Женская воля
Даже крепкий, сильный мужчина на зоне может испытать немало трудностей. Что уж говорить о женщине, тем более у которой на воле остались дети.
Женщинам в тюрьме помощь нужна особенно. «Русь Сидящая» сейчас помогает девушке, отбывающей срок за убийство сожителя. У нее есть двое детей, которых она не видела восемь лет. Недавно мы свозили их к матери и обязательно свозим еще. Она все про них знает, постоянно следит за их учебой, разговаривает по телефону с учителями. При личной встрече между ними состоялся очень хороший контакт. Мы были приятно удивлены. Скажу больше: за годы отсидки наша подопечная умудрилась собственноручно выбить себе квартиру. Когда девушка освободится, надо будет лишь немного помочь ей с трудоустройством и шмотками. Конечно, есть и другие, более тяжелые случаи. Часто ситуация зависит от того, что выбирает сам заключенный.
Отрезанный ломоть
Когда человек выходит из тюрьмы, его встречает враждебный, уже чужой ему мир. Если у бывшего зэка нет родных или, например, любимого дела, влиться в гражданскую жизнь ему будет весьма непросто.
Сегодня никакой системы реабилитации заключенных нет. Все, что выдается под ее видом – распил бюджета и приписки. В некоторых городах существуют социальные центры, куда вышедший из тюрьмы человек может обратиться. И если московские организации являются муниципальными, то все остальные представляют собой частную инициативу. В Санкт-Петербурге действует «Центр социальной адаптации святителя Василия Великого», где занимаются перевоспитанием сложных подростков, совершивших тяжкие преступления. Также в Питере работает благотворительная организация «Ночлежка», с которой мы плотно сотрудничаем. При этом надо понимать, что большинство негосударственных центров является НКО, на которые сейчас сильно давят. А защита бывшему заключенному, как правило, необходима.
Покинувший зону человек становится легкой добычей полицейских, которые всячески постараются навешать на него максимальное количество «висяков».
Поэтому от места отсидки нужно уезжать как можно дальше. Никаких проблесков в системе ФСИН, увы, не намечается. Наоборот, тюрьмы становятся все более закрытыми, а законы все более жесткими. Иногда я думаю: все! Хуже быть не может. Потом оказывается, что еще как может…
К большому сожалению, все, что поведала Ольга, не страшная сказка, а повседневная, затяжная реальность. Любому из нас сложно разрушить иллюзию собственной защищенности, однако если мы хотим нормально жить в своей стране, то сделать это рано или поздно придется. Ведь пока общество и государство не признaют наличие каких-либо проблем, решить их не удастся.
Текст: Дмитрий Веселов
Фотографии: Александра Захваткина;
рисунок А. Меринова в офисе «Руси Сидящей»
Источник: Eclectic
