Никому не известно, кто решил, что погружение человека в грязь, холод, голод и унижения сделает его ответственным гражданином и гармоничной личностью. Между тем популярная сентенция «тюрьма не санаторий» предполагает именно это.
Обычного среднестатистического гражданина (оступившегося, совершившего преступление или невиновного – состояние российской судебной системы позволяет предполагать все, что угодно) помещают из среднестатистических российских условий жизни и быта в ад. Где он никогда не может остаться один, где никогда не выключается свет, где нет связи с родными, где его бесконечно унижают и где он быстро понимает, что будущего больше нет.
Между тем принципы уголовного наказания предполагают ограничение только некоторых прав и свобод гражданина – например, право избирать и быть избранным. Право на жизнь, на труд, на отдых и даже на свободу высказываний у него никто не отнимал. Но это теоретически. На практике же он попадает в крайне закрытое сообщество, где он обезличивается и приобретает максимум одну функциональную характеристику: активист, блатной, опущенный. Или «коровка» – объект дойки, надежный источник теневого финансирования.
Все пытаются выжить в условиях рукотворного ада, который для того и создается, чтобы ты почувствовал себя червем. Каждый может раздавить тебя. Или скормить тебя рыбам. Или разрезать пополам черенком лопаты и наблюдать, как ты кочевряжишься.
Но можно договориться. Договориться можно о терпимых условиях, об особых условиях, о ВИП- обслуживании или вообще обо всем. Деньги, конечно, играют здесь важную роль, но далеко не основную.
Основную роль играют связи с криминальным миром, экономика и политика.
Криминальный мир
Давайте начнем с того, кто может договариваться. Договариваются серьезные люди о серьезных вещах. Авторитетный вор при поддержке переговорщиков с воли может договориться с начальником зоны практически обо всем.
Он может построить себе в укромном углу колонии отдельно стоящую дачу с огородом и жить там, взяв себе из числа осужденных садовника, повара и свиту (я наблюдала такое в ИК в Талицах Ивановской области). Может оформить себе в зоне инвалидность, например, и отдыхать в медсанчасти (это практикуется в большинстве зон). Может поселиться в комнате длительных свиданий и принимать там гетер (тоже далеко не исключительный случай).
В процессе достижения договоренностей (при тяжелых переговорах) высокие стороны могут продемонстрировать друг другу свои возможности: например, начальник зоны может посадить контрагента в строгие условия содержания (СУС – это тюрьма в тюрьме), а СУС при этом возьмет и сгорит начисто. То есть для получения особого статуса нужны весомые дополнительные аргументы, кроме денег как таковых. Начальник демонстрирует, каким образом он может испортить жизнь авторитета (посадить в СУС), авторитет демонстрирует, как он с этим поступит (пожар в СУС).
Особые условия можно получить и за особые услуги. Чего хочет начальник зоны? Он хочет покоя и тишины. Чтобы на него никто не жаловался, не писал в прокуратуру, не шастали комиссии.
Как это обеспечить? Договориться с блаткомитетом – со смотрящим за зоной, то есть с самым авторитетным гражданином с устойчивыми криминальными связями. Блаткомитет в состоянии обеспечить отсутствие жалоб – с жалобщиками будут так жестко разбираться, что никому не захочется писать больше ничего в жизни, любой проверке будут мамой клясться, что их бес попутал оклеветать честнейших людей и заботливых руководителей.
Но, конечно, от руководства зоны потребуется взаимность. То есть обеспечить беспрепятственный доступ блаткомитета к мобильной связи, наркотикам, алкоголю, карточным играм. С кем делиться этими радостями, блаткомитет определит сам. Захотят в блаткомитете черной икры, крабов и девочек – это уже только вопрос денег как таковых. Если партнерство надежно и эффективно, почему бы и нет.
На днях я читала обвинительное заключение по делу о коррупции и вымогательстве в одном из крупных СИЗО. Ранее судимый гражданин, который содержался в этом СИЗО как активный участник известной преступной группировки, вымогал у других заключенных деньги, квартиры, бизнес-активы и так далее. В вымогательстве, создавая невыносимые условия содержания заключенных, участвовали действующие сотрудники СИЗО.
Наверняка в этих отношениях присутствовала денежная составляющая, однако она явно не доказана. Зато доказано, какие другие услуги предоставлял сотрудникам СИЗО особый арестант, член ОПГ: он наводил порядок и запретил наркотрафик в СИЗО. То есть делал за сотрудников СИЗО их работу, и весьма эффективно. Обеспечивал соблюдение режима, разбирался с жалобщиками, за что ему была предоставлена возможность продолжать рэкет и самому пребывать в СИЗО в условиях повышенной комфортности.
Сращивание интересов людей в погонах и блаткомитета – вообще типичная характеристика нашего времени. Если всмотреться повнимательнее, можно увидеть проявления такого сращивания повсеместно. Вспомним хотя бы дело Шакро Молодого и Дениса Никандрова, Михаила Максименко и Александра Дрыманова – весьма высокопоставленных функционеров Следственного комитета. Если изучить некоторые характеристики людей, окружавших в свое время действующего президента (например, Романа Цепова), или то, что пишут СМИ о знакомом президента Евгении Пригожине, то понятно, почему сложившаяся ситуация многим не кажется необычной.
Экономические
Очевидно, что громкий случай с Вячеславом Цеповязом, которого сфотографировали в амурской колонии за столом с икрой и крабами, – это частный случай именно такого криминального партнерства. Вряд ли Цеповяза можно назвать авторитетным представителем преступного мира, но то, что его карьера в местах лишения свободы двигается в этом направлении, больших сомнений нет. Конечно, кроме банальных денег, Цеповяз предоставлял и какие-то силовые услуги руководству зоны.
Если бы речь шла только о деньгах, ситуация развивалась бы совсем иначе. И она требовала бы очень большой осторожности, прежде всего от получателя дополнительных благ.
Те осужденные, кто располагает значительными финансовыми ресурсами, но не имеет связей и поддержки в криминальном мире, попадая в исправительное учреждение (после вступления приговора в законную силу), уже хорошо понимают ситуацию, в которой они оказались.
Скорее всего, они уже побывали в СИЗО, где им с самого начала были искусственно созданы самые неприемлемые условия содержания. Обычно создать такие условия негласно просит следствие (часто и просить об этом не надо – все всё понимают), чтобы арестант охотнее давал нужные показания взамен на обещание изменить подследственному тюремную обстановку. Либо же невыносимые условия создаются руководством СИЗО, чтобы начать переговоры об облегчении условий содержания. Вести переговоры обычно поручают адвокатам. В Москве хорошая камера на четверых стоит от миллиона рублей в месяц с каждого арестанта.
Что такое ВИП-камера в московском СИЗО? Ничего особенного: там не курят, часто выводят на прогулку, там есть хороший телевизор и холодильник, свежее белье и чистый сортир с дверью. Заказ горячих обедов из ресторана (кстати, это правилами СИЗО разрешено, но везет не всем), передачи практически без ограничений, облегчается доступ адвокатов. И конечно, есть мобильная связь (хотя этим в местах лишения свободы трудно кого-то удивить: доступ к телефону – самая дешевая из запрещенных услуг).
Потом состоятельные граждане начинают покупать себе этап в хорошую зону. Узнают, где лучше, и адвокаты вступают в новые переговоры. Конечно, адвокаты всегда знают, что эти переговоры смысла не имеют: в любой зоне будет хорошо за деньги и в любой будет плохо без них. Однако они не спорят с клиентом, имея процент и с такой бесполезной с практической точки зрения сделки. Этап в хорошую зону стоит от 150 тысяч рублей и до бесконечности, зависит только от аппетитов контрагента из числа сотрудников ФСИН.
После получения денег договоренности исполняются или не исполняются – ведь клиент выбывает навсегда, так что о нем можно просто забыть. Зато такой клиент навечно (то есть пока находится в местах лишения свободы) получает статус «коровки». Дойной коровки.
Обычно в эту категорию (довольно многочисленную) попадают просто состоятельные люди – хоть и со связями «на гражданке», но без статуса в криминальной среде: осужденные банкиры и предприниматели. Чаще всего именно они получают такой статус: их этапируют из СИЗО в зону в качестве дружественных подарков одного начальника другому; их отдают на растерзание профессиональным вымогателям из блаткомитетов; их заставляют строить новые бараки, оплачивать прокладку дорог или оптоволокна, строить дачи начальству и переводить заказы со своих производств на зону.
«Коровки» не могут причинить никаких неприятностей сотрудникам ФСИН, у них нет и не может быть криминального силового ресурса, они не могут «раскачать режим» и устроить восстание, даже просто личное восстание – они понимают (им объясняют это быстро), что с ними тогда будут разбираться деятели из первой категории ВИП-осужденных.
Ввиду их беззащитности договоренность с ними сотрудники ФСИН соблюдают далеко не всегда, однако относятся к ним довольно бережно, поскольку к таким заключенным обычно продолжают ездить столичные (обычно) адвокаты, и связываться с ними никто не захочет.
Если деньги заканчиваются, к таким осужденным пропадает всякий интерес, и они устраиваются, как могут, на общих условиях. Обычно они это переносят гораздо хуже, чем те, кому никогда не пришло бы в голову платить за особые условия, которых они и в обычной жизни никогда не видели.
Вне зависимости от того, остались у осужденной «коровки» деньги или нет, выйти по УДО этой категории граждан крайне затруднительно. Обещать, конечно, будут и будут выписывать поощрения (не бесплатно), однако в последний момент придет кто-то, кто все испортит и напишет отрицательную характеристику или влепит взыскание. Зачем же досрочно отпускать на волю человека, который строит бараки, оплачивает ремонт, обеспечивает зону производственными заказами и греет деньгами.
Случай с Евгенией Васильевой, которая вышла из колонии (не факт, что она вообще там была) условно-досрочно практически сразу, тоже не самая большая редкость.
Обычно так происходит с осужденными, которые помимо финансового ресурса располагают мощным ресурсом административным. Это, например, дети крупных региональных начальников или бизнесменов, связанных с властью – так было с сыном известного депутата и бизнесмена из Иванова, которого осудили отбывать наказание в колонии-поселении недалеко от города, но сразу по прибытии отправили в длительный отпуск, и в колонии он практически не появлялся.
Политика
Ни деньги, ни связи не помогают, когда в деле замешана политика. Или если речь идет о громком деле, к которому будет приковано общественное внимание. Ни Никита Белых, ни Алексей Улюкаев особых условий иметь не будут никогда. Однако и особые измывательства им не грозят. Понимание, что к таким осужденным всегда будет проявлен повышенный интерес, что их будут навещать адвокаты и семья, оберегает их от проявлений садизма как сотрудников, так и других осужденных.
То же касается и осужденных, официально получивших статус политических (например, признание осужденного политическим «Мемориалом»).
Тишина и гарантия полного информационного вакуума – только при этом условии сотрудники ФСИН создадут особые условия отбывания наказания осужденному с деньгами и связями. Поэтому очень характерна реакция руководства ФСИН на скандал с Цеповязом: мол, дополнительное питание – это у нас разрешено, а вот фотографировать это и публиковать – нет.
Собственно, именно поэтому российское пенитенциарное ведомство ведет такую отчаянную борьбу с общественным контролем. Для системы важен не факт коррупции, а его обнародование. Впрочем, про пытки они говорили то же самое.
Заметьте, что никто и никогда в последних скандалах со ФСИН не вспомнил, что система призвана влиять на человеческую природу и исправлять ее. Однако объяснение этому есть – исправление и не предполагалось. Сама система называется ФСИН – система исполнения наказаний. Слово «исправительная» нигде и не заявлено.
Источник: Московский центр Карнеги
