Судья, не отпустившая Михаила Косенко на похороны мамы, озаботилась правами подсудимого, помешав ему доказать свою невиновность. Но есть и хорошая новость: конвой позволил сестре рассказать брату о поминках – тихо и вкратце.
Трагичная история Михаила Косенко, которого суд не отпустил на похороны мамы, все же задела московскую публику, уже пресыщенную политическими процессами. В эту пятницу у входа в Замоскворецкий суд народу было много. Некоторые, впрочем, пришли поддержать Косенко не в первый раз.
— Помнишь, допрашивали потерпевшего омоновца Казьмина, он же сказал, что не помнит, кто его бил, и Косенко не опознал. Мне омоновца даже жалко стало, вроде приличный, — рассуждает молодая девушка.
— Пожалела мышка кошку, — отвечают ей. — Посмотрю я, как он тебя пожалеет на митинге.
И это бросается в глаза: люди, став свидетелями немотивированной, какой-то звериной жестокости государства по отношению к Михаилу Косенко, теперь более резки в оценках. Их уже не забавляют глупости и оговорки, которыми сыплют в процессе свидетели и прокуроры. Зрители сидят в зале со зло сжатыми губами,
Все оборачиваются — входит сестра Михаила Ксения; черный платок, солнцезащитные очки — траур. Замечаю, как она изменилась за последние полторы недели: внимательно слушает, делает пометки, но на живом и открытом прежде лице — нет эмоций. Кажется, она уже готова из общественного защитника превратиться в безжалостного судью.
Зрителям мест не хватает, толпящихся в коридоре оттесняют приставы и конвой — ведут Косенко. Бледный, он тут же находит глазами сестру, судорожно сглатывает, не обращая внимания на раздавшиеся ему в поддержку аплодисменты. Но — конвой, приставы — сестру не обнимешь.
Ксения просит адвокатов заявить судье ходатайство о перерыве сразу же: «Сама не могу, боюсь расплакаться, лучше вы», — брату с сестрой надо поговорить о маминых похоронах.
Пока адвокат Шухардин пытается передать Михаилу какие-то бумаги, и конвой ему грубо в этом препятствует, появляется федеральный судья Людмила Москаленко, отказавшая Косенко в праве похоронить маму, — без макияжа, белые кудри уложены в стиле «разброд и шатание». Ксения хотела взглянуть ей в глаза, но судья в зал не смотрела, а когда села в кресло председательствующего, то оказалась спрятана за ноутбуком и горшком с каким-то кустистым растением.
Адвокаты в очередной раз просят изменить меру пресечения, судья недоумевает: не вовремя же, сейчас доказательства предъявляет сторона обвинения.
Доказательство сегодня — высокий блондин в спортивном костюме, свидетель Роман Пузиков, сотрудник ОМОН ЦСН ГУ МВД по Москве.
Пузиков 6 мая заступил на дежурство еще поздней ночью, после репетиции парада их перекинули на Болотную площадь. Полицейских жетонов в этот день не выдавали. «На входе стояли рамки металлодетекторов, после того как рамки завалились, начался прорыв» <…> «К нам поступила команда от полковника Белова разбиться на пятерки и задерживать лиц, которые буйно настроенные, с флагами, в масках и в медицинских повязках». Как избивали его напарника, ныне потерпевшего, Казьмина, свидетель не помнит.
— Косенко, вопросы будут? — Москаленко настроена завершить заседание побыстрее.
Михаил вскакивает, говорит о противоречиях в показаниях Пузикова, поясняя, почему он будет задавать именно этот вопрос. Москаленко его обрывает:
— Вопрос в чем заключается?
Михаил задает первый вопрос, начинает формулировать второй, защитник Айвазян просит дать возможность помочь ему в этом, но Москаленко останавливает адвоката:
— Он имеет право самостоятельно задавать вопросы. (То есть на это у человека «с диагнозом», как охарактеризовали Косенко в московском городском суде, право есть, а попрощаться с мамой — мешает «диагноз»?)
— Но он имеет и право на юридическую помощь…
— Нет вопросов — присаживайтесь.
Михаил прорывается сквозь перепалку, зачитывает отрывок из показаний Пузикова, тот начинает что-то объяснять и путается: то ли его затащили в толпу, то ли в толпу по собственной инициативе вклинилась группа омоновцев. Самое главное — подсудимого Косенко он не узнает.
Пока вопросы задают адвокаты, Ксения разговаривает с братом — очень тихо. И конвойные нашли в себе сострадание — не мешают.
— Миша, все было очень достойно, — успокаивает сестра, рассказывает, что маму похоронили на Богородском кладбище, о том, что было на столе, кто пришел на поминки. Еще Ксения успевает услышать, что о смерти мамы Косенко узнал из репортажа РЕН-ТВ, потому что никакую прессу в камеру не передают, а сотрудники ФСИН ему ничего не сказали.
Конвойный, словно очнувшись, требует от подсудимомго «убрать руки от барьера».
— При задержании мы применяли загиб руки за спину, если она будет в расслабленном состоянии, то вывихов не будет, еще есть прием ласточка… — вещал в это время свидетель Пузиков. Прокурор показывает ему раскадровку следственных действий и даже не спрашивает, а требует правильного ответа: «Вы узнаете себя на этих кадрах?» Пузиков не узнал.
Допрос закончился, начали исследовать видеодоказательства. Ноутбук повернут экраном к залу, крышкой к судье — то есть доказательств суд не видит. Судья Москаленко, подперев голову кулаком, смотрит куда-то поверх голов адвокатов. Похоже, ей скучно.
Перерыв. Надежда на то, что Михаилу и Ксении все же удастся пообщаться. Но судья Москаленко обещает, что подсудимого уведут в тот же момент, если, конечно, не договориться с конвоем.
— Будьте же человечной, — не выдерживает Ксения, — раньше вы всегда часто оставляли!
Удивительно, но после этих слов Москаленко подскакивает и быстро уходит, ничего не сказав. Человечность за нее проявляет конвой. Брат и сестра, наконец, могут побыть вдвоем с общим горем.
