«Судебная система перестала быть ветвью власти», — считает руководитель международной правозащитной группы «Агора», член совета по правам человека при президенте РФ Павел Чиков. В ходе интернет-конференции с читателями «БИЗНЕС Online» он рассуждает о судьбе правозащитного движения, тюремных сроках за репосты в соцсетях, а также «горячих темах в Татарстане: медицине, семейном насилии, коррупции и детских суицидах.
«МОЖНО СКАЗАТЬ, У НАС КЛУБ ПО ИНТЕРЕСАМ»
— Павел Владимирович, насколько сегодня трудно быть правозащитником? Сложнее стало за последние 5 — 10 лет?
— Это зависит от угла зрения. Возможностей для деятельности стало меньше. Угрозы всяких административных наездов стало больше. С другой стороны, нам легко и не было никогда, 12 лет назад у нас были столкновения здесь, в Казани. Мы в этих условиях живем перманентно… Но в целом стало хуже. Главное — возможностей стало меньше, потому что суды раньше все-таки работали, мы в большинстве случаев добивались положительных результатов.
— Писали, что «Агору» решением суда закрыли. А она действует?! (Иванова Альбина)
— После внесения поправок в закон о НКО начались активные наезды на некоммерческие организации. Этот закон получил название «Об иностранных агентах». Два года назад ассоциацию «Агора» включили в реестр иностранных агентов, начались различные проверки, предупреждения, штрафы и т. д. А мы оборонялись.
Сегодня ассоциации «Агора» нет, а есть просто правозащитная ассоциация, и изменения уже внесены в реестр юридических лиц. Мы использовали организацию под названием «Агора» для того, чтобы она отвлекала на себя внимание контролирующих органов: вот они пришли и расправились с ней, а работа продолжает идти своим чередом. Сегодня «Агора» — это неформальное объединение юристов из нескольких стран, нас сегодня порядка 40 человек, причем есть группы и за пределами страны. У нас есть планы по развитию своей деятельности на постсоветское пространство. Наши опыт и навыки по юридической защите общественных активистов, журналистов, блогеров востребованы в соседних странах. Международная «Агора» — это не юридическое лицо, мы не занимаемся финансово-хозяйственной деятельностью. Можно сказать, у нас клуб по интересам.
— Но тем не менее название «Агора» оставили.
— Название оставили, потому что это узнаваемый бренд, ведь знают не только наших ведущих юристов и адвокатов, но и организацию «Агора».
— Выходит, «Агоре» так и не удалось доказать в суде, что закон об иностранных агентах плохой? Что дальше планируете с этим делать? (Зуфар Мусин)
— «Агора» перестала подпадать под этот закон, потому что изменила характер деятельности.
— То есть адаптировались к закону?
— В какой-то степени можно говорить, что адаптировались, а можно сказать по-другому: мы продолжаем развиваться, учитывая специфику среды, в которой приходится работать. Добиться адекватного восприятия оценки того, что мы делаем, не удалось не только «Агоре», но и вообще никому в России. Была не одна сотня судебных процессов, которые вели НКО, и никому не удалось поставить под сомнение позицию властей, что само по себе не может не возбуждать вопроса об обоснованности: есть четкое ощущение, что по такой категории дел просто установлен блок на федеральном уровне.
Конституционный суд решил, что этот закон соответствует Конституции РФ, что самое интересное — термин «иностранный агент» не несет негативного смысла. Но ведь это же неубедительное наблюдение Конституционного суда! К этому решению есть очень интересное особое мнение судьи Ярославцева, которое стоит прочитать тому, кто хочет увидеть истинную оценку конституционности закона об иностранных агентах. Оно именно такое, каким должно было быть решение.
— Штаб-квартира «Агоры» в Казани осталась?
— Нет никакой общей структуры, а есть юристы и адвокаты, практикующие частным образом. Да, мы время от времени встречаемся, чтобы обсудить дела, проблемы или приоритеты.
Есть хороший пример — движение «Диссернет», инициатором которого надоело издевательство над наукой в виде покупных и списанных диссертаций. В нулевые годы научные звания стали модными, их покупали бизнесмены и чиновники, было понятно, что рано или поздно научному сообществу это надоест. И возникло такое движение. У них нет структуры, юрлица и финансово-хозяйственной деятельности, но тем не менее все знают про «Диссернет».
— Это суперэффективная структура!
— Настолько эффективная, что ими заинтересовались правоохранительные органы. Мы будем защищать «Диссернет».
— Хотя власти должны доплачивать активистам «Диссернет» за такую работу!
— Как и за правозащитную.
«ГОСУДАРСТВО ПРОТИВ, ЧТОБЫ У ПРАВОЗАЩИТНИКОВ БЫЛИ ДЕНЬГИ»
— Как «Агора» находит средства на свою правозащитную деятельность?
— Поскольку «Агора» сегодня — это команда юристов и адвокатов, то теперь у нас нет классических правозащитных проектов, которые были раньше. В том числе потому, что государство категорически против того, чтобы у правозащитников были деньги на развитие. Поэтому часть адвокатов ведут коммерческие дела, в том числе в Татарстане, как, например, по делу «Адмирала» (речь, вероятно, о Рамиле Ахметгалиеве, адвокате гендиректора УК «АС Менеджмент» Роберта Хайруллина — прим. ред.).
— То есть вы на олигархах зарабатываете, а бедных людей защищаете бесплатно?
— Каждый имеет право на защиту, и хорошие адвокаты должны помогать людям, у которых нет денег, а таких у нас большинство. И тем самым мы даем адвокатам возможность участвовать в интересных делах и профессионально расти, формировать судебную практику. Кроме того, даем возможность быть в центре внимания СМИ.
— Раньше ведь «Агора» получала государственные гранты?
— Год назад у нас закончился третий президентский грант на юридическую школу «Агора». Мы обучили 50 юристов и адвокатов, из которых около 15 продолжают с нами работать. Сегодня у нас пошли дела в Европейском суде по правам человека, в этом году уже есть три-четыре решения.
— И вы там определенный процент получаете?
— Европейский суд указывает конкретную сумму, которая выплачивается адвокату. Также наши юристы работают в партнерстве с другими организациями, у которых есть финансирование. То есть финансирование — это уже не моя головная боль.
— По сути, «Агора» сегодня — это сетевая организация нового типа?
— Да.
— Эффективная и неуловимая…
— По голове всегда стукнуть могут!
— Но нападение — это редкая история, наверное?
— Нападения идут каждый день. Например, Навального и зеленкой поливают, и яйцами закидывают. Недавно в главу вологодского отделения его «Партии прогресса» стреляли из травматики.
— Навальный занимается политикой, а на правозащитников разве нападают?
— На адвоката в Санкт-Петербурге нападали активисты Милонова — чем-то облили. В Москве юристу угрожали: «Пойдешь по пути Маркелова», — что фактически является угрозой убийством. Никто от этого не застрахован.
— Не застрахован, но все-таки, наверное, эта черта — физического насилия — в России не перейдена?
— На мой взгляд, давно перейдена. Просто мы в Казани комфортно живем, потому что пока у нас этого нет. Хотя на Ирека Муртазина нападали, в Теньках убили эколога Игоря Сапатова. Убийца до сих пор не найден, хотя понятно, из каких кругов это исходит.
— Это вопрос земли…
— Да, и градозащитники сегодня тоже рискуют. Я выступал на съезде градозащитных движений в Казани по вопросам безопасности, потому что там речь идет о миллиардах рублей, а кое-кто из застройщиков и в тюрьму сел.
— Градозащитное движение «Архнадзор» — тоже эффективная организация, построенная по сетевому принципу. По сути, в России складывается новая система организации людей.
— К этому вынуждают власти, иначе никто не стал бы так шифроваться, поскольку гораздо удобнее иметь офис, счет в банке, коллектив. Сегодня под давлением власти происходит деинституализация гражданской активности.
«СУДЕБНАЯ СИСТЕМА ПЕРЕСТАЛА БЫТЬ ВЕТВЬЮ ВЛАСТИ»
— Как вы думаете, будет ли когда-нибудь в России независимая судебная система, строго следующая букве закона и игнорирующая телефонное право? (Дмитрий)
— Правосудия в России де-факто нет. Уголовного процесса как такого нет. Адвокаты говорят о том, что профессия умирает, что адвокат — это номинальная фигура на уголовном процессе. Административный процесс — то же самое. Система арбитражных судов тоже резко понизила свою эффективность. Гражданский процесс — это, может быть, единственная небольшая лагуна, где сохраняется какая-то состязательность, где остался суд, как он должен быть. Кто-то, где-то, когда-то «простреливает» в судах, но это единицы.
Раньше к Европейскому суду по правам человека относились так: когда мы не смогли отбить дело в стране, уходили в Европейский суд. А сейчас получается, что большинство дел идет туда. У нас сегодня 170 дел в Европейском суде, из которых 40 уже коммуницированы, то есть находятся в переписке между нами, судом и властями. Недавно было принято 10-е решение по нашему делу, и мы ждем, что скоро пойдет их целая серия.
— В чем основная проблема суда?
— Судебная система перестала быть ветвью власти. Точно так же, как парламент перестал был ветвью власти. Все подстраивается под вертикаль исполнительной власти.
— За какое время это произошло?
— И в начале 90-х хорошо не было, и в нулевые годы хорошо не было, но все равно было лучше, чем сегодня. Быть судьей сегодня уже непрестижно. Наших адвокатов часто приглашали в судьи, потому что в делах им все понятно изнутри: доказано или не доказано, били или не били, притянуто или не притянуто. Но сколько раз им позволили бы вынести оправдательный приговор или вернуть дело на доследование? А поскольку тебе не позволят, все — ты встроился в эту систему, ты выполняешь указания и идешь на сделку с совестью. И наши адвокаты от предложений отказывались.
— Кто судьям дает указание?
— Во-первых, у судей есть четкое личное чутье: какой приговор нужно вынести, чтобы не было проблем. У судей есть самоцензура, и у каждого из них есть кураторы. Плюс есть тайные совещания, доведение «руководящей линии партии» по поводу того, как надо рассматривать дела. Это перманентный процесс.
— Но ведь власти, наверное, без разницы, что происходит в УФСИН?
— Нет, не без разницы! Вот, например, у осужденного рак в четвертой стадии, он подает на освобождение. Более того, тюремные медики говорят, что у них нет обезболивающих. По закону он подлежит освобождению. И даже колония порой готова его отпустить. Но приходит прокурор и говорит: нет, он плохой, он совершил особо тяжкое и должен сидеть. Почему так говорит прокурор, ведь ему от этого ни жарко, ни холодно?!
— То есть у нас сохраняется репрессивное мышление?
— И мышление такое, и, видимо, у прокуроров есть свои указания — никого по УДО и по болезни не освобождать. Почему так? Политика такая — если никого не отпускать, то не будет «поляны» для коррупции? Отличная логика у государства!..
— Получается, что не только вертикаль власти виновата, а еще есть некая философия?
— Так она же насаждается, ее еще можно усиливать!
РЕФОРМА МВД: «ЗНАЧИТ, МОЖНО ОБОЙТИСЬ БЕЗ ПОБОЕВ?!»
— Как вы считаете, с МВД какая-то эволюция произошла при Колокольцеве?
— Татарстан и Россия в смысле МВД — две большие разницы. В республике были сделаны хорошие организационные выводы, а Артем Хохорин — человек аналитический и интеллектуальный. Мы же видим, как за четыре года изменилось поведение полицейских: мы практически не получаем жалоб на применение насилия. Мы видим, что сегодня нет практики терпимого отношения к избиению задержанного, которая была раньше. Хотя, конечно, понятно, откуда эта практика пошла.
— В белых перчатках преступность не победишь…
— Мы понимаем, что такое отношение к задержанным связано с борьбой с бандитизмом. Мы понимаем причины, но оправдывать их не готовы. Очень приятно признать, что ситуация серьезно изменилась, что если еще несколько лет удастся удержать такое положение дел, то сменится некоторое поколение сотрудников полиции, преемственности насилия уже не будет. По крайней мере, в таком системном виде.
— Силовики говорят, что есть вторая сторона медали: полицейские так зашуганы преследованием, что боятся вести расследования…
— Система обязана сдать своего сотрудника, если он совершил преступление, опасное для общества. Если представитель власти избил задержанного, то система должна его сдать, чтобы другим неповадно было. Здесь есть профилактический момент.
Здесь надо похвалить следственный комитет, потому что благодаря именно ему негативную ситуацию в полиции удалось сломать. Три или четыре раза Александр Бастрыкин приезжал в Казань по делам насилия в полиции! После «Дальнего» в Татарстане было около полутысячи уголовных дел против полицейских. Недавно я с большим удивлением для себя прочитал: оперативники Татарстана признаны самыми лучшими в России. Значит, можно обойтись без побоев?! Это и есть гигантский эволюционный скачок, это и есть профессиональное развитие! Значит, вы можете быть лучшими и при этом не бить людей? Браво!
— Вы защищаете только от полицейских пыток, убийств и т. д. Почему не защищаете самих полицейских или бывших полицейских от судебного беспредела? Или вам это запрещено делать? (Михаил)
— И полицейских защищаем! У нас, например, было дело в Конституционном суде о признании незаконным положения о милиции, представляли интересы участкового из Тольятти. Но сотрудники правоохранительных органов редко к нам обращаются. То есть дело не в нас, а в них.
ШЕФА РЕГИОНАЛЬНОЙ ПОЛИЦИИ ДОЛЖЕН ВЫБИРАТЬ НАРОД
— Это изменения в МВД по Татарстану. А в целом по России какая ситуация?
— Трудно сказать, так как надо констатировать, что реформа МВД провалилась. И это не вина Колокольцева, потому что реформа МВД ровно так и была задумана: никто в администрации президента не ставил себе задачи сделать МВД реальной правоохранительной системой в самом цивилизованном смысле — служить и защищать. Единственное, что было сделано, — повысили заработную плату, и это в некоторой степени повысило престиж профессии. Еще сменили название и форму, а содержание оставили без изменения.
— Люди-то те же самые остались…
— Во-первых, люди те же остались. С советских времен не было кардинальной, одномоментной смены личного состава. И этот момент был упущен. Когда повышают зарплату с 15 тысяч до 50 тысяч рублей, что и произошло в ходе реформы МВД, есть возможность набрать лучших выпускников юридических вузов и профессионалов в своей работе. Была возможность качественно улучшить личный состав. А зарплату подняли тем, кто вчера пытал людей, кто пришел без образования после армии или боевых действий с надломленной психикой, в начальниках остались те, кто начал работать еще в 80-е годы.
— Каковы, на ваш взгляд, основные проблемы МВД? Избиения задержанных продолжаются?
— Избиения — это, грубо говоря, симптоматика, последствия, а основная проблема в том, что неправильно организована вообще вся система. Когда миллион сотрудников подчиняется одному министру, то даже гений на его месте не в состоянии справиться.
— Считаете, полиция в регионах должна подчиняться местным властям?
— Конечно! Я считаю, что единственный путь эффективной работы полиции в стране — это децентрализация. У нас же федеративное устройство государства.
— Глава региона должен назначать руководителя полиции?
— Выборность должна быть! Мы с вами, жители республики, проживающие здесь не менее 10 лет, должны его выбрать, и пусть у нас будет шеф татарстанской полиции. И к кандидатам на этот пост должны быть определенные требования: высшее юридическое образование, опыт работы и т. д. Можно праймериз провести, дебаты устроить по телевизору или в «БИЗНЕС Online». И этот выбранный человек не политикой будет заниматься, а охраной общественного порядка, расследованием мелких преступлений. Крупные дела, в том числе касающиеся национальной безопасности, пусть расследуют федералы — следственный комитет, ФСБ, а то в регионах совсем ни у кого полномочий никаких нет.
— Вы как-то сказали, что прокуратура сегодня вообще не имеет смысла. Они обиделись на вас за эти слова?
— Илдус Саидович Нафиков очень корректно и правильно реагирует, ведь я же не лицо, принимающее решение, я имею право высказать свое мнение. Да, мне кажется, что функции общего надзора у прокуратуры — это абсолютный атавизм. Если есть общая системная проблема, то ее должен разбирать суд. Надо дать суду возможность разбирать не индивидуальные дела, а общую проблему. Условно говоря, если идет застройка в охранной зоне, то человек, который обращается в суд, может попросить рассматривать дело как общую проблему, а не как его единичный случай. Это же вопросы, которые касаются всех жителей данного города. Сейчас у нас этим надзором занимается прокуратура, а должен суд взвешивать доводы сторон. Функции следствия ушли в следственный комитет, функции надзора должны отойти суду, и что тогда остается у прокуратуры? Функция обвинителя в суде. Но ради одной этой функции не стоит содержать целую систему.
— В интернете пишут о том, что нацгвардию создали для того, чтобы разгонять массовые акции протеста. Собственно, и в самом указе президента эта функция прописана. Как правозащитники относятся к появлению этой структуры? Снова ущемляют гражданские свободы россиян? И самое главное — значит ли это, по-вашему, что власти опасаются массовых акций протеста? (Александр)
— Я не вижу массовых акций протеста уже давно! Во-первых, ничто не мешало разгонять демонстрации и без национальной гвардии. Наверное, в какой-то степени есть политические причины ее создания. Может быть, потому, что МВД — слишком неповоротливая структура. Может быть, хотят продемонстрировать российскому обществу мускулы и готовность применить силу, реагируя на любые протесты. Может быть, это связано с тем, что у нас экономический кризис и не исключены социальные волнения пенсионеров и бюджетников. Экономические предпосылки для этого усугубляются: по последним данным, самыми закредитованными сегодня являются бюджетники — врачи, учителя и правоохранительные органы, которым подняли зарплату, и они первым делом побежали брать кредиты на квартиру или на машину, потребительские кредиты. Кто недавно захватил заложников в Москве? Один из этих самых закредитованных товарищей…
«ГОРЯЧИЕ ТЕМЫ» В ТАТАРСТАНЕ — МЕДИЦИНА И ДЕТСКИЕ СУИЦИДЫ
— Какие темы были в поле вашего внимания в Татарстане?
— Вообще, в Татарстане удалось сделать много. Например, такая мелочь, как бахилы в больницах — их уже не заставляют покупать. А как вы думаете, почему? Потому что мы в свое время обратили на этот серьезное внимание, потому что это бытовая мелкая коррупция. Сейчас в Татарстане в любом медучреждении бахилы бесплатные, что абсолютно удивительно для других регионов, где все это осталось.
А вспомните эти столкновения по поводу поборов в школах! Поборы остались, но в кратно меньшем объеме. Более того, в электронном дневнике каждого ученика записано: «Поборы с родителей категорически запрещены». Сегодня это политика руководства республики. А кто это все запустил? Это мы в свое время запустили!
Еще пример: уже 10 лет татарстанским призывникам выдают мобильные телефоны, когда они уходят служить. И у нас сегодня почти нет жалоб от призывников Татарстана! Да, общая обстановка в армии поменялась, но такое внимательное отношение к своим призывникам — оно есть. А ведь в 2006 — 2008 годах было много дел, когда гибли призывники от Татарстана, когда над ними издевались в армии.
Сегодня мы копья ломаем над ситуацией в медицине, причем совместно со следственным комитетом. В прошлом году было возбуждено 65 уголовных дел по факту гибели и тяжкого вреда здоровью пациентов в Татарстане, а до суда дошли единицы! Потому что есть мощнейшее противодействие со стороны медицинского сообщества. Это и понятно: все лечатся, в том числе и лица, принимающие решение. Хорошо, когда рядовые анестезиологи нанимают дорогих адвокатов, но, когда уголовное дело не расследуется и ничего не меняется, такая ситуация не устраивает нас и руководство следственного комитета. Недаром следственный комитет создал специальный отдел, который работает только по судебной медицине. И у нас сегодня около полутора десятков медицинских дел.
— Медицина — это одна «горячая зона», а какие еще темы вас тревожат?
— Вторая «горячая тема» — детские суициды. Этой темой мы начали заниматься до всяких публикаций, но сейчас проблема просто колыхнула сообщество. В Татарстане за прошлый год 24 подростка покончили с собой, за первые 4 месяца этого года — 10. И это почти все мальчики 15 — 17 лет. Эта проблема очень серьезная, и пока даже непонятно, с какой стороны за нее браться. Следственный комитет почти по каждому случаю возбуждает уголовное дело по статье «Доведение до самоубийства», но на расследование ушло только одно дело — в Набережных Челнах.
И все случаи очень похожи. Есть серьезное подозрение, что это может быть связано с учебным процессом и с ЕГЭ. Но это только одно предположение. Данная тема пока еще до конца не осознана и не проанализирована, но на нее надо реагировать. Я, например, четко могу рассказать, что, как нужно делать и кто, условно говоря, виноват, если суицид произошел в заключении: там заведомо виновата власть, потому что недосмотрели. А когда речь идет о подростках, возникают вопросы: должно ли государство влезать в семью, где тут границы?
— В каких семьях чаще происходит суицид подростков?
— Разные есть, но в основном это благополучные семьи. Мы понимаем, что эта тема очень серьезная, и только-только начали в нее входить, поэтому на сегодня каких-то готовых выводов у меня нет. Это реально сложная проблема, потому что это стык психологии, образования и каких-то еще нюансов.
— Может быть, это соответствующие сайты виноваты?
— Интернет тут ни при чем! Интернет — это следствие, а сначала у ребенка что-то внутри происходит. Не интернет, так подросток другую отдушину найдет, если уж задумал…
— Изменились ли приоритеты в работе «Агоры» за последние два-три года? (Эльмира)
— Мы хотим углубиться в тему домашнего насилия. Этой темой в Татарстане никто не занимался. Также есть четкий тренд на антикоррупционную борьбу, связанную с офшорами, госзакупками. Журналисты-расследователи тоже все больше и больше углубляются в тему коррупции, она явно имеет гигантский потенциал. Но для нас в этой теме есть ограничение, потому что мы не понимаем, какого человека представлять: обращения нет, и пока неясно, как с этим работать юридически и процессуально.
Еще есть интересный тренд — движение градозащитников. Я наконец-то познакомился с Олесей Балтусовой (помощник президента РТ — прим. ред.), и она меня немного заразила темой, связанной с градозащитной политикой и проблемами уничтожения памятников культуры и архитектуры. Здесь есть, на мой взгляд, довольно большой потенциал.
«ОМБУДСМЕН ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА ОСОБОЙ РОЛИ НЕ ИГРАЕТ»
— Как оцениваете эффективность работы института уполномоченного по правам человека в РТ? (Данилов А.)
— Сария Харисовна Сабурская — отличный специалист, мы с ней эффективно взаимодействуем — людей из тюрьмы совместно вытаскиваем. Я могу только положительную характеристику дать ее работе. Но посмотрите сферу компетенций уполномоченного по правам человека! Кто классические нарушители прав человека? Сотрудники правоохранительных органов. А куда уполномоченный ни обратится — везде федералы, федералы, федералы. Зачастую она не может ничего сделать, потому что это не ее компетенция.
Вот сегодня сложился удачный тандем руководства республики и прокуратуры РТ, но ведь это тоже федеральная структура, в любой момент руководителя могут сменить. И в итоге получается, что республиканские власти вообще никакого прямого отношения к общественному порядку в регионе не имеют и, следовательно, ответственности за него не несут. Поэтому и ведутся все эти разговоры про муниципальную полицию. Потому что понятно, что регион имеет право заниматься охраной общественного порядка на своей территории. Это логично, и решение вопроса будет дрейфовать в этом направлении. Другого пути просто нет.
— Всеми уважаемую Эллу Памфилову перевели на работу в Центризбирком. Как вы считаете, защита прав человека пострадает от этого? А выборы станут честнее? (Жуков И.)
— Начну с того, что я вообще довольно скептично отношусь к институту омбудсмена по правам человека. Этот институт пришел к нам из Скандинавии, и он очень завязан на специфике западного социализма, который сложился в Северной Европе. Это более соответствует их мировоззрению, их культуре и традициям. Такого института нет ни в США, ни в странах англо-саксонской системы.
Возможно, омбудсмен нужен в учебном заведении — некий человек, не зависимый от администрации, который является балансером между интересами родителей, детей и администрацией образовательного учреждения. Но даже таких примеров немного.
В России эффективных региональных омбудсменов можно сосчитать по пальцам одной руки, а федеральный никогда таким не был. Никогда! Ни Миронов, ни Лукин, ни Памфилова. Я застал Лукина, мы с ним и с его аппаратом работали, у нас несколько совместных дел проходило через Верховный суд. Но это все отдельные случаи, которые не дают возможности говорить о системе защиты прав человека.
— И неважно, кто этот институт возглавляет?
— Неважно! Во-первых, в целом институт не очень соответствует нашим культурным традициям. Во-вторых, мы сейчас живем в то время, когда нет комфортных условий для его развития. В-третьих, на него оказывается всякое давление: этим не занимайся, этим не занимайся… Поэтому Памфилова будет или Москалькова — здесь больше символизм имеет значение. Лукин был либеральным человеком. А к Элле Александровне Памфиловой очень подходит термин «сострадание». Она нам пару раз очень сильно помогала, в трудные времена заступалась за нас горой. Я ей очень благодарен.
Как будет с новым омбудсменом — ожиданий нет никаких. Это, наверное, плюс для Москальковой: ожиданий нет, поэтому все, что она сделает хорошего, будет ей в плюс. То же самое с обратным знаком касается Памфиловой на посту главы ЦИКа: гигантские заведомо неисполнимые ожидания, которые неминуемо приведут к разочарованию.
— Голоса-то считают на местах, а не в ЦИКе…
— Думаю, тут даже не надо никаких установок сверху, потому что на местах и так знают, как все нужно посчитать…
— Вы являетесь членом президентского совета по правам человека. Насколько он эффективен?
— Первые два года работы в этом совете были более активными, чем сейчас. В аппарате президента говорили, что этот совет является самым публичным и активным среди всех советов при президенте. Это продолжалось два года, а потом активность совета постепенно стала снижаться. Мне кажется, что сегодня ниша, которой совет мог бы привлекать, — это открытость. С другой стороны, мне непонятны слишком большие ожидания от этого совета у некоторой части населения. На общем фоне происходящего в стране с правами человека ждать чего-то особенного от какого-то там совета — это же неоправданные ожидания. Он не вредит — это точно. Некоторые говорят, что совет и наше участие в его работе легитимируют политический режим, а я считаю, что режим в легитимизации не нуждается при декларировании таких цифр электоральной поддержки.
— Газета «БИЗНЕС Online» недавно опубликовала результаты социологического исследования, которое заказала за свои деньги, и социсследование подтвердило, что поддержка власти населением на самом деле высокая.
— Но вопрос еще в том, насколько искренне люди отвечают социологам при опросе… Хорошо, я согласен, что большинство населения поддерживает действующую власть, поэтому какая-то дополнительная легитимизация ей не нужна.
— Путин умело себя ведет в разной среде — и с населением, и с либералами…
— А вот назначением силовика Москальковой власть четко подала сигнал, что что-то меняется, поскольку пост уполномоченного по правам человека традиционно занимали либералы. Хотя, как мы выяснили, этот институт особой роли и не играет.
«ПАВЛЕНСКИЙ ПРИШЕЛ НА СМЕНУ PUSSY RIOT»
— С ФСБ вы как-то пересекаетесь?
— Федеральная служба безопасности — это у нас неприкосновенная структура… Мы нигде особо с ней и не пересекаемся, но все-таки пересеклись в деле Петра Павленского (российский художник-акционист — прим. ред.). Это дело об обгоревшей двери на Лубянке, которое в суде представляет сотрудник ФСБ. В настоящее время идут судебные разбирательства. Павленский называет себя главным политическим художником в стране. Он пришел на смену Pussy Riot. Всегда находятся те, кто привлекает внимание к политическому искусству.
— И какова у него перспектива?
— Он уже полгода сидит в следственном изоляторе, но от наказания неминуемо будет освобожден. Дело, связанное с поджогом двери, небольшой тяжести, к тому же он ранее не судимый, впервые совершивший, с кучей смягчающих обстоятельств. И к моменту вынесения приговора он будет чуть ли не год под стражей. Вопрос только в том, освободят ли его в зале суда.
— На ваш взгляд, что это — преступление или искусство?
— На мой взгляд, это современное искусство. Вопрос в том, насколько власти должны были отреагировать. Мне кажется, что уголовное преследование чрезмерно. Сама ФСБ признает, что речь идет о 2 квадратных метрах обгоревшего лака на бронированной двери. Все остальное притянуто за уши. Недавно весь рунет смеялся над тем, что здание на Лубянке представляет культурную ценность потому, что там во времена репрессий мучили известных представителей творческой интеллигенции, искусства и науки. Нормально?!
— Как надо было действовать власти и обществу в этом случае, когда художник поджег дверь на Лубянке? Оштрафовать и отпустить?
— Ущерб чужому имуществу причинен? Причинен. Давайте оценим этот ущерб и возложим на Павленского его возместить. Может быть, привлечь к административной ответственности — посадить на 15 суток. Но возбуждать уголовное дело о вандализме и «натягивать» на состав преступления, да еще человека в следственный изолятор сажать по преступлению небольшой тяжести, что применяется только в исключительных случаях… Все это чрезмерно.
— По сути, система сама попалась на крючок, который ей забросил Павленский: сколько он сидит, столько и приковано к нему внимание общественности, это работает против системы.
— Конечно! Все это является частью акции и перформанса Павленского. И следственный изолятор, и каждое судебное заседание — все это части спектакля, режиссером и главным действующим лицом которого является Петр Павленский.
— То есть со стороны государственной системы не хватает талантливого режиссера, который разгадал бы весь этот спектакль и переиграл его в свою пользу? И ситуацию с Pussy Riot зря раздули…
— Безусловно!
— Участницы группы Pussy Riot планировали заняться правозащитной деятельностью. У них получилось? (Дарья Науменко)
— Девушки никуда не исчезли. Надя Толоконникова — мегазвезда: она и поет, и клипы записывает, она из Европы и США не вылезает. У Маши Алехиной дела тоже идут неплохо — она занимается гражданской активностью. После освобождения они думали, чем им заниматься, и это вылилось в два проекта. Один проект медийный — «Медиазона», который по итогам марта по версии «Медиалогии» вошел в десятку лучших российских медиа.
Второе направление — классическое гуманитарно-правозащитное, это проект «Зона права», который защищает жертв пыток, занимается темой тюремной медицины. К примеру, недавно мы добились освобождения из следственного изолятора 22-го человека, который тяжело болеет. Их там не лечат, они буквально умирают. Мы пытаемся спасти людей и дать им возможность умереть на воле, потому что закон позволяет это сделать.
— Вы помогаете девушкам в их работе?
— В правозащитном направлении я у них главный юридический консультант, помогаю им юристами. Они включены в наш процесс обсуждения приоритетных тем. Оба их проекта успешны, они и ресурсами поддержаны, потому что девушки имеют возможность привлекать средства.
«ПОШЛИ ТЮРЕМНЫЕ СРОКИ ЗА РЕПОСТЫ И КАРТИНКИ В ИНТЕРНЕТЕ»
— Вам не кажется, что борьба с экстремизмом в России превратилась в борьбу с инакомыслием? Ведь ситуация все больше принимает абсурдный характер, когда за демотиватор, карикатуру Кукрыниксов или комментарий в соцсети «ВКонтакте» человека признают экстремистом. (Ильдар Иванов)
— Дело о карикатуре Кукрыниксов — это тоже наше дело. На Кубани девушка получила несколько суток ареста за публикацию карикатуры Кукрыниксов, на которой была свастика.
— Система доходит до абсурда!
— Мне кажется, система эту черту давно переступила… Данный тренд мы четко уловили в своем докладе о свободе интернета за 2015 год, который опубликовали в феврале. Пошли тюремные сроки за репосты и картинки в интернете. То, что мы наблюдаем с начала этого года, — это явная государственная политика. Год-два колонии-поселения, а есть и четыре-пять лет реального лишения свободы за пост в «Фейсбуке», «ВКонтакте», за картинку. Уголовным делом сегодня никого не удивишь и не напугаешь, поэтому власти вынуждены ужесточать меры, пошли реальные сроки.
— Власти все-таки борются с интернетом или с инакомыслием?
— Власти всегда требуется источник зла, против которого нужно мобилизовать всю государственную машину, всех силовиков, все правоохранительные органы. Все не просто так должны получать свою зарплату. В какой-то момент этим злом стал в том числе интернет. Кроме этого, есть и масса другого, что назвали злом: Запад, нетрадиционный ислам и так далее.
— Кстати, об исламе. Вы не защищаете мусульман, которые «провинились» за свою веру?
— У нас был адвокат Рустам Валиуллин, который специализировался на защите мусульман на территории всего Поволжья. К сожалению, он трагически погиб несколько лет назад. А сегодня с мусульманами есть сложность: они не готовы обращаться к нам, поскольку не очень признают светские институты. А Валиуллин был интересным персонажем сам по себе, поскольку в нем уживались салафизм и либеральные идеи. Например, он готов был представлять интересы ВИЧ-инфицированного, а гея — нет… Интересно было с ним общаться на данные темы.
— Как ускорить рассмотрение дела Рафиса Кашапова, признанного Amnesty Internationalузником совести? В деле грубейшие нарушения Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод! Он отсидел уже половину срока, УДО ему не собираются давать, так как у него много «нарушений». (Шамиль)
— Дело Рафиса Кашапова уже, к сожалению, рассмотрено, он получил три года лишения свободы, полтора года уже отбывает. Боюсь, что у него не будет шанса выйти по УДО.
— Какое ваше отношение к этому делу?
— Человек высказался по определенному вопросу, и его за это посадили в тюрьму. Для нас большого значения не имеет, что он сказал. Кстати, «Агора» тоже эволюционирует: если раньше мы присматривались к тому, кто и что сказал, то теперь для нас ключевым критерием является то, есть ли призыв к насилию или оправдание насилия. Если призыва к насилию нет, то уголовное преследование невозможно. Человек имеет право высказать свою точку зрения, его нельзя за это судить и сажать в тюрьму. У Кашапова это главное требование.
Второе — он высказал свою точку зрения про Крым, и такие высказывания еще больше защищаются, потому что идет общественная дискуссия. У нас власти пытаются запретить общественные дискуссии по значимым вопросам, а они, наоборот, должны развиваться. То есть ровно до того, как кто-то кого-то не призывает бить или убивать, все охватывается свободой слова. Более того, стандарт такой: даже если это высказывание раскалывает общество, оно допустимо и правильно, потому что общество должно иметь разные точки зрения, в том числе полярные, по тем острым темам, которые должны обсуждаться. Мы за поддержание дискуссии в обществе в открытом пространстве.
— Тема крымских татар после «Евровидения» стала актуальнее. У «Агоры» есть дела по этой категории?
— У нас есть пара адвокатов, которые начали вести некоторые дела в Крыму. Но с Крымом очень сложно! В определенном смысле с ним работать сложнее, чем, например, с Чечней. Потому что в Чечне все понятно, а в Крыму есть позиция украинских властей и даже украинских правозащитников, которые считают, что защищать людей в Крыму нельзя, потому что это легитимирует, по их мнению, незаконность присоединения. А разве те люди, которых незаконно преследуют, не имеют права на защиту?! Этот вопрос открытый. Во-вторых, в Крым очень трудно попасть. Только на самолете…
Кроме того, крымские татары — это довольно специфическая группа, они не доверяют вообще никому со стороны. Есть единственный адвокат — крымский татарин, у которого целая прорва дел, и он не справляется. И при всем при этом гайки там сильно завинчиваются: всякая активность вызывает реакцию со стороны силовиков. А юристов, которые оградили бы от явно произвольных действий властей, там почти нет.
ЕДИНСТВЕННОЕ СРЕДСТВО ОТ КОНТРОЛЯ — ШИФРОВАНИЕ ДАННЫХ
— Недавно прочитал, что «Агора» зафиксировала: 6 процентов россиян за последние годы попали под прослушку. Это здоровая ситуация? На Западе чаще прослушивают и отслеживают своих граждан? Насколько оправдан такой объем слежки в России, на ваш взгляд? (А.Ш.)
— Эта судебная статистика опубликована на сайте Верховного суда. Она показывает, что с 2007 года количество судебных решений, разрешающих правоохранительным органам по их просьбе вести прослушивание телефонных разговоров и просматривание личной переписки, выросло кратно — в три раза ежегодно. В общей сложности за 9 лет вынесено порядка 5 миллионов таких решений. Разрешение дается на прослушку одного или ряда лиц в течение 180 дней. Вот и представьте, сколько у человека может быть разговоров за полгода. Подсчитать невозможно. А в разговоре участвуют 2 человека, то есть 5 миллионов нужно умножить как минимум на 2. И получили цифру в 9 миллионов россиян. А на самом деле больше. И это касается только тех, прослушку которых разрешил суд.
А вот статистических данных о том, сколько людей прослушивается без судебных решений, нет. Разрешенная судом прослушка может добыть информацию, которая ляжет в основу судебного дела, а неразрешенная прослушка просто собирает информацию. И это только то, что касается прослушивания телефонных разговоров.
Мы же писали о слежке в широком смысле этого слова: скрытое видеонаблюдение, взлом электронной почты, снятие биометрических данных — отпечатков пальцев, образцов для определения ДНК. Мы проанализировали: метод геномной регистрации пока еще не поставлен на вооружение в нашей стране, а вот в Беларуси каждое задержание (даже когда вышел с плакатом на улицу) сопровождается фотографированием, взятием отпечатков пальцев и соскоба на ДНК.
Но единственным ограничением на введение тотальной слежки в России является недостаток ресурсов: денег, людей и технологий. А так они залезли бы к нам в карман, в телефон, в электронную почту, в дом, в душу. Вообще они это уже делают, о чем говорят и Роскомнадзор, и советник президента РФ по вопросам интернета. Об этом говорят и представители правоохранительных органов, просто они так успокаивают: «Зачем вы драматизируете? У нас нет ресурсов, чтобы следить за всеми…» То есть это вопрос не этики или прав человека, а просто недостатка ресурсов.
— Есть рекомендации, как избежать утечки информации, чтобы она не попала в третьи руки?
— Хороший вопрос! Мы только в этом году обратили внимание на данное направление, потому что «Агора» вошла в международную сеть организаций гражданских свобод. Эта сеть объединяет 12 юридических организаций, работающих по делам нарушений прав человека в мире — Южная и Северная Америка, Европа, Африка, Юго-Восточная Азия и т. д. После скандалов с Эдвардом Сноуденом, после раскрытия информации о том, что правительство США следит за своими гражданами, одним из приоритетов этих организаций является защита от тотальной слежки за гражданами.
Единственным средством от контроля переписки является шифрование данных. И в этом направлении движутся все электронные технологии — оборудование идет со встроенным автоматическим шифрованием. То есть сегодня идет соревнование технологий: одни пытаются раскрыть данные, другие — скрыть. В этом смысле мы идем в общем глобальном тренде.
«МНОГИЕ НКО АФФИЛИРОВАНЫ С ЧИНОВНИКАМИ»
— Вопрос читателя: «В последнее время в России укоренился формат борьбы с инакомыслящими — травля. Касьянов, Макаревич, Улицкая, Ахеджакова — атакуют публичных людей, чье мнение не совпадает с генеральной линией правящих кругов. Как вы считаете, эти акции спланированы властями или в обществе есть люди с другой точкой зрения, которые так бурно реагируют на инакомыслие?»
— Я не противопоставлял бы. Есть то и другое: с одной стороны, власть создает для этого условия, с другой — есть и такие люди. В любом обществе есть разные слои и идеологии, в том числе самые низменные. Если в государстве создаются условия для преследования инакомыслящих, если декларируется, что политика правящей партии является единственно верной, то, понятно, все, кто выступает против, рискуют, потому что в любом обществе есть люди, которые поддерживают власть, какой бы она ни была. Власть может поменяться, а эти люди все так же будут поддерживать власть. Мы таких людей знаем и в шоу-бизнесе, и в политике.
Количество случаев нападения и насилия стремительно растет, мы фиксируем это каждый день. И посмотрите, в чьих интересах и кто это делает. И все чаще приходится признавать, что это просто должностные преступления, потому что по факту за нападениями стоят представители власти. Казаки на Кубани, которые, в соответствии с законом Краснодарского края, осуществляют охрану общественного порядка и фактически выполняют функции полиции, совершают политически мотивированные правонарушения. Они выступают в этом случае как агенты государства? Я считал бы, что да. У нас есть дело в Европейском суде о нападении казаков на гражданских активистов, и мы пытаемся доказать, что в данном случае казаков надо воспринимать как представителей власти. Соответственно, расследование против них должно быть другим.
— Власти РФ начали более активно финансировать деятельность НКО, чтобы те не искали денег на Западе. Но вы говорили, что раздача бюджетных денег приведет в последующем к новой волне претензий к НКО. Ваше предсказание подтвердилось практикой? Какие примеры?(Андрей Федоров)
— Волна проверок пока не пошла, но у нас было несколько дел по поводу бюджетных средств с требованием вернуть выданные президентские гранты из-за якобы нецелевого использования, с претензиями на миллионы рублей. Наши адвокаты вели переговоры, и эти претензии были сняты. Не ощущается, что есть какой-то государственный приказ на выставление претензий. Борьба с коррупцией пока не пришла в сферу бюджетных средств НКО, но по логике развития она должна прийти.
Рано или поздно контролирующие органы получат карт-бланш на проверку целевого или нецелевого использования бюджетных средств именно некоммерческими организациями. Более того, я не исключаю, что там будут и реальные основания для этого. За тысячи НКО я, конечно, не поручусь, зная, что проектная культура в некоммерческих организациях еще не очень укоренилась. Кроме того, я знаю, что многие НКО аффилированы с чиновниками и госорганами.
«НЕТ НИКАКИХ СОМНЕНИЙ, ЧТО ХОДОРКОВСКИЙ СЕЛ ЗА ПОЛИТИКУ»
— Вы говорили, что встречались с Ходорковским и были поражены его личностью. А после его освобождения встречались с ним? (Лилиана)
— Мы пересекались и общались с проектом Ходорковского «Открытая Россия», у которого есть правозащитное направление — они предоставляют адвоката гражданским активистам, преследуемым властью. У них есть несколько дел в работе, и мы с ними сотрудничаем — передаем контактную информацию и т. п. Но никаких ресурсов мы от них не получаем, частью их проектов не являемся, в их интересах никакую деятельность не ведем.
— Какое у вас отношение к той деятельности, которой занялся Ходорковский после освобождения?
— Скажем так: Михаил Борисович, отсидев 10 лет в тюрьме, имеет право заниматься всем, что его душа пожелает, если это не связано с преступной деятельностью. Он и раньше имел это право, а сегодня имеет его еще больше. Что касается результатов его деятельности, то цыплят по осени считают. Видно, что человеку тяжело компенсировать 10-летнюю выключенность из процесса и информационного потока, поэтому, возможно, ему требуется еще время, чтобы понять смысл происходящего. Ожиданий лично у меня было больше, но, может быть, пока рано делать выводы. Кто-то что-то от него ждал, а он сконцентрировался на реализации своих проектов, сильно дрейфующих в сторону реальной политики. Но политика — это не то, чем мы занимаемся, и мы никогда не будем этим заниматься.
— Как вы считаете, гражданские права Ходорковского были нарушены? На него опять уголовное дело завели — за убийство мэра Нефтеюганска Владимира Петухова, в международный розыск объявили…
— Во-первых, это убийство было совершено в середине 90-х годов, и даже неважно, что там было, потому что истекли все сроки давности. Во-вторых, нет никаких сомнений, что уголовное преследование Ходорковского изначально было политически мотивированным и сел он за политику. Что касается экономических претензий к нему, то я не специалист в этой области, но у нас есть ряд судебных решений, в том числе международных, которые говорят, что преследование было несправедливым, суд был несправедливым, соответственно, приговор подлежит пересмотру. Вне всякого сомнения, дело «ЮКОСа» было основополагающим для формирования того политического режима, который мы сегодня имеем. Кто-то оценивает Ходорковского отрицательно, кто-то — положительно, но факт остается фактом.
— Вы встречались в свое время с Обамой — как восприняли появление в Набережных Челнах мороженого «Обамка» и новость о том, что к тигру Амуру и козлу Тимуру подселят козла Обаму? Можно согласиться с британской газетой «Таймс», которая написала, что это пример «повседневного расизма» в России? (Борисов)
— На мой взгляд, конечно, да. Мы все с детства привыкли шутить по поводу чукчей и других национальностей, а в приличном обществе это считается чистой воды расизмом или языком вражды, такие вещи недопустимы за столом, это порицаемое поведение. А поскольку у нас элиты вышли из советского прошлого, то они этой прививки не имеют, и политкорректности у нас не хватает. Но ее становится больше, например, я считаю правильным решением запрет указывать национальность преступников.
И в этом направлении надо идти дальше. Выводы-то делаются правильные: после скандала разделочные доски из продажи убрали, мороженое производить перестали. Фактически обществу прививается чувствительное отношение к таким темам. Ведь никто не критикует личность Барака Обамы, подложка идет именно расистская. Это такое глобальное достижение в вопросе прав человека — черный стал президентом США! А мы себя ведем неприлично…
— Как сегодня отзываются о России в Европе?
— Россия в западном мире стремительно завоевывает себе репутацию советского прошлого — империи зла. Когда мы пересекаем границу, западные пограничники, услышав, что мы направляемся на конференцию по правам человека, спрашивают: «А что, правозащитники в России еще на свободе?» А вообще, мы больше общаемся с теми, кто в курсе ситуации в России. Но при всем при этом какого-то негатива ни к России, ни к россиянам я не наблюдал.
«МЕДИЙНЫЙ СЕКТОР НАХОДИТСЯ ПОД ГИГАНТСКИМ ДАВЛЕНИЕМ»
— Очень симпатично, что вы решили посетить редакцию «БИЗНЕС Online» 19 мая — в свой день рождения. Но в этот день, если вы помните, еще два «праздника»: День советской пионерии и День татарстанской печати. Как вы относитесь к советскому прошлому и к татарстанским СМИ? (Юлия Котова)
— Комсомольцем быть я уже не успел, а вот в пионеры меня приняли, хотя и в последнюю очередь — из-за моего поведения. Это время я хорошо помню — мы гордились пионерскими галстуками, а я все время гордился тем, что мне повезло родиться в День советской пионерии. А потом все это… бац — и кончилось. Но сегодня то, с чем мы сталкиваемся по работе, довольно часто напоминает советское прошлое с неприглядной стороны — это и монополия на правду, и государственное принуждение.
Что касается Дня татарстанской печати, то мы работаем довольно в тесном тандеме с журналистами, в первую очередь с татарстанскими, потому что мы базируемся здесь и нас все знают. В последнее время стало легче делить на «журналистов» и «нежурналистов».
— «Нежурналист» — это тот, кто не выполняет своей миссии?
— В последнее время возник термин «пропагандист»… К критике я отношусь нормально, вопрос только в том, что эта критика по делу, а не заказанная кампания по дискредитации. Поэтому 19 мая праздник не у этих людей, а у настоящих журналистов.
— Настоящих журналистов много в Татарстане?
— Такие, слава богу, в Татарстане есть. Конечно, в этом смысле регионы очень отличаются, и есть с более мощными журналистскими традициями, например Самара и Саратов. Но Татарстан точно не в худшем ряду. Приятно, что за последнее время появился целый букет новых онлайн-медиа, которые между собой конкурируют. Проблем с распространением информации по каким-то значимым вопросам нет. А лет 10 назад такие проблемы были, хотя считается, что раньше все было лучше. А я считаю, сегодня в Татарстане с работой журналистов гораздо лучше, чем это было 10 лет назад: табуированных тем практически нет, говорить можно все что угодно.
— Каким СМИ и информационным источникам в России можно верить? Как оцениваете в целом ситуацию со свободой слова (на фоне истории с РБК, которая сейчас активно муссируется в сети)? Лично вы откуда черпаете актуальную информацию? Государственный телеканалы смотрите? (Максим)
— Телевизор не смотрю уже много лет. Какого-то постоянного издания, где я черпал бы информацию, у меня нет. Но я читаю «Твиттер», а там есть вся информация. Что касается РБК и других СМИ, то, безусловно, медийный сектор страны находится под гигантским давлением. Мы с вами являемся свидетелями череды разгромов редакций, и это только видимая часть айсберга, потому что мало кто из редакций может похвастаться тем, что они не были объектом давления со стороны учредителей или властей. Эта та среда, в которой, к сожалению, приходится жить и работать вам, журналистам. И нам тоже.
Публичная сфера адаптируется и к этой среде, поэтому достоверными источниками информации становятся отдельные блогеры, отдельные личности, которые пишут. Самый яркий пример — журналист Олег Кашин, который сам по себе — средство массовой информации. И таких становится все больше и больше. Мне кажется, журналистика стоит на пороге большой трансформации в сторону индивидуализации.
— И это все в интернете?
— А традиционные СМИ уже умерли! Даже социологи фиксируют тренд, что телевидение перестает быть источником информации, оно только для развлечения. Газеты уже де-факто умерли в силу разных причин.
— В этой связи спрошу: «БИЗНЕС Online» читаете?
— «БИЗНЕС Online» смотрю каждый день, потому что ваша газета, может быть, в тройке медиа, которые дают картину о том, что происходит в республике.
— Пожелания редакции есть?
— Мне казалось, что у вас раньше было чуть пожестче, чуть покритичнее, меньше славили некоторых представителей власти. Мне кажется, острых тем нужно больше, их нужно рассматривать с разных сторон, то есть должно быть больше разных голосов. Мне кажется, героями ваших рассказов должны больше стать представители общественных организаций и движений. И адвокатов больше приглашайте! И дело здесь не в каких-то конкретных делах, а в том, что есть та часть общества, которая у вас, как мне кажется, недопредставлена.
— Интересно, какой Павел Чиков в обычной жизни, вне работы и правозащитной деятельности? Чем увлекается, как проводит свободное время, бывают ли выходные и отпуска? Какие книги любит, занимается ли спортом? (Е. Соколова)
— У нас в семье два ребенка, а мы с женой оба работаем, поэтому свободного времени довольно мало. Из увлечений — велосипед, приятно и на автомобиле куда-нибудь съездить. Больше и нечем похвастаться… Режим работы у меня такой: пять семинаров за месяц в разных странах, то есть это поездки, поездки, поездки. А все свободное время занимает семья.
— Павел Владимирович, спасибо за откровенный разговор. Успехов вам!
Павел Владимирович Чиков родился 19 мая 1978 года в Казани. Окончил юридический факультет КГУ. Кандидат юридических наук.
1997 — 2000 — руководитель студенческого научного кружка «Международное публичное право» при кафедре конституционного и международного права КГУ.
1998 — 2000 — помощник следователя прокуратуры.
1999 — 2001 — юрист и руководитель правозащитной приемной комитета по защите прав человека в РТ.
С 2001 — доцент кафедры конституционного и международного права «ТИСБИ».
2001 — соучредитель и первый руководитель Правозащитного центра Казани (ныне Казанский правозащитный центр).
2003 — 2005 — руководитель правового отдела фонда «Общественный вердикт» (Москва).
2006 — главный специалист программной дирекции межрегиональной общественной организации «Открытая Россия» (Москва).
С апреля 2005 года — руководитель межрегиональной ассоциации правозащитных организаций «Агора».
С 2015 года — руководитель международной правозащитной группы «Агора».
Источник: «БИЗНЕС Online»
