Мужа Людмилы Алексея арестовали три года назад. 15 сентября 2017 года его приговорили к 9,6 годам лишения свободы по ст. 228 УК (хранение и распространение наркотиков). Людмила осталась одна с четырьмя детьми. О том, как начиналась эта история, можно прочитать здесь.
Я раньше об этом не рассказывала. Потому что это самый тяжелый момент. Приговор озвучен. Я на полусогнутых ногах подхожу к клетке, муж смотрит на меня. Он в тот момент даже не думал о сроке, он боялся за меня. Конвой с пониманием расступается. Я могла только спрашивать: «За что? За что?». Голос мужа дрожал, он пытался меня успокоить. Я чувствовала, что больше не могу стоять, с трудом оттолкнулась от решетки и поплелась из зала суда.
Каждый раз на продлении содержания под стражей адвокат говорил сухую фразу: «условия жизни семьи ухудшились». А мне всегда хотелось встать и рассказать, насколько они, эти условия жизни, ухудшились. У нас есть автомобиль, но муж перед арестом его ремонтировал и разобрал. Леша всегда ремонтировал машину сам, он это хорошо умеет делать, это, как говорится, его тема. Машина и по сей день стоит разобранная.
Стиральная машинка тоже пришла в негодность, не подлежит ремонту. И сломалась она как раз сразу после ареста. Почти три года я стираю руками каждый день. Сильно осложняет положение то, что у меня аллергия на моющие средства, а в перчатках стирать не могу. Конечно, за это время я могла бы накопить на новую машинку, но не могу вытащить старую: потому что чтобы это сделать, нужно разобрать полкухни – так уж ее вмонтировали.
В детской потихоньку разваливаются ящики. Я их, конечно, ремонтирую сама, как могу. Ручка входной двери постоянно отваливается. Это мелочи, конечно, но эти мелочи сильно усложняют жизнь. Хотелось рассказать на суде, как сложно жить на детское пособие – когда мужа только посадили, я не могла работать, потому что младший сын еще не ходил в садик.
В первые месяцы после ареста не веришь в происходящее и надеешься, просто уверена, что всё скоро закончится и вернётся на круги своя. Дальше приходит осознание. Тут многие женщины ломаются, кто-то впадает в тяжелейшую депрессию, кто-то ищет утешение на дне бокала, а кто-то попросту бросает всё к чёртовой матери.
Я не сломалась, но не могу сказать, что выстояла. Меня посещали разные мысли, и некоторые были пугающими. Я слабый человек, и мне страшно. Страшно не за себя, страшно за детей, за мужа. Мне тяжело осознавать ответственность, которая легла на мои плечи, страшно не справиться. Я стала очень болезненно реагировать на критику меня как матери, да, возможно я не лучшая мать на свете, но я стараюсь, я очень стараюсь, чтобы дети не чувствовали себя ущемлёнными, и страшно злюсь на себя, когда вижу разочарование в их глазах. Каждый день начинаю с того, что говорю себе: «Не ныть! Терпеть! Ты не имеешь права! Соберись!» Я говорю это вслух, так получается действеннее.
Я езжу к Леше на свидания. Вместе с детьми. Не раз слышала осуждение со стороны людей, не понимающих «зачем везти детей в тюрьму». Я думаю иначе. Это, конечно, горький опыт для детей. Но не видеть и потихоньку забывать папу — ведь дети, особенно маленькие, очень быстро забывают – это, на мой взгляд, страшнее. Конечно, с детьми там трудно. Так мы съездили к нашему папе недавно.
Мои младшие дети в ожидании, когда можно будет зайти в комнату для свиданий, исследовали всю территорию. Они перемазались в краске, собрали шишки и закопали их (клад), отковыряли жвачки, приклеенные к столу, при этом возмущаясь обращались ко мне: «Смотри, мама, как люди поступают. Нельзя так!» Я каждые пять минут протирала им руки антибактериальными салфетками. Когда всё уже было осмотрено, потрогано, детям стало скучно.
Люди сочувственно смотрели на меня, одна женщина поинтересовалась: «Как же вы справляетесь?»
Когда мы наконец зашли в комнату, дети спорили, кто первый обнимет папу. При виде отца оба бросились к нему в объятия. Как горели их глаза, как они были счастливы. Это того стоит. Когда мы вышли в коридор, одна из женщин сказала: «Ну, вот, увидели папку и притихли. Дождались».
