Все они еще не дошли до предсмертного состояния и не могут быть освобождены по состоянию здоровья. Они выживают – утром встать, суметь сходить с отрядом на завтрак, обед и ужин, умыться, побриться, лечь спать с отбоем.
Это все мучительно, если нога у человека только одна или руки его висят после инсульта, голова не держится прямо, давление за двести или ему просто под восемьдесят.
Их можно было бы собрать в один отряд где-нибудь поближе к медчасти, чтобы не мучиться им, таскаясь через всю зону — особенно диабетикам, которым требуются инъекции несколько раз в день — но тогда в этот отряд будет грустно заходить проверяющим.
Потому и рассеяны больные по зоне.
— Ты же земляк, возьми, — протягивает мне, прянику, только сегодня приведенному в отряд, пачку чая небольшой толстый человечек, старый сиделец.
Он бывший адвокат, все его зовут просто по фамилии — Иванов. Осудили его за мошенничество, у него толстые землистого оттенка щеки, он выглядит нездоровым, опирается на трость.
— Тебе самому надо, наверное, — говорю я, — не последнее отдаешь?
— Погоди, до последнего ещё побегаем, — смеётся он.
Зубы его редки. У него диабет — это он сообщает мне, когда дневальный зовет его в медчасть на укол. Мне неловко, но он оставляет мне чай. Я благодарен, я пуст после этапа.
Потом меня перевели в другой барак, но я его часто видел ковыляющим вслед за отрядом в столовую, он кивал мне головой и торопился, ходить ему было тяжело, но поесть надо было успеть — едят на зоне быстро, если дадут десять минут – роскошь.
Летом люди болеют мало, а зимой у медчасти выстраивается очередь, часто в двести человек, бывает и больше. Раскидывать запись на все рабочее время нельзя, всех положено вызывать в одно время. Ждать в помещении тоже нельзя.
Холод, снег, дождь – те, кто посмел заболеть, ждут очереди на улице, у забора медчасти, где люди в белых халатах, неизвестно по какой причине называющие себя врачами. Должен быть порядок, поэтому ожидающие стоят, построившись в четыре шеренги. Больных, тех, что по настоящему больны и ходят на ежедневные уколы, проводят без очереди, и тогда люди видят, как их на самом деле много, если собрать вместе.
Бывший адвокат Иванов и здесь идет в конце, все для него привычно, ожидание инсулина придает ему сил, и он даже шутит. Но тем, кто стоит третий час, не смешно, даже если не мороз и не дождь.
Стоять приходится на приём к врачу, чтобы получить разрешение на медицинскую бандероль, без этого невозможно, ибо препаратов в медчасти нет. Родственники высылают сидельцу лекарства, зэк стоит в очереди на посылочную, расписывается в получении, но лекарства не выдают, они хранятся в медчасти, получать их можно только по рецепту.
Потом стоять приходится, чтобы попасть на приём и получить рецепт для получения своих лекарств.
Затем отдельная очередь — это уже в другой день — чтобы получить несколько таблеток. Если нужно еще несколько, зэк стоит еще раз.
Поэтому шутить в этих очередях не любят. Здесь вообще ничего и никого не любят. Тюремная медицина против.
У столяра заболел зуб, его жена заключила договор с медчастью на платные услуги. Есть такая возможность, всё для исправления. Оплатила — без полной предоплаты врач преступника не примет. Стоматолог рассверлила ему зубы, сколько посчитала нужным, вызвала на следующий день и уехала в отпуск. Три недели арестант не мог есть и спать, но это все в целях воспитания.
Металлическая стружка попала в глаз автослесарю, когда тот ремонтировал авто важного человека в тюремном гараже. Глаз посмотрели, попытались вынуть инородное тело, затолкали его как смогли поглубже, не рассосалось, увезли зэка в Екатеринбург, в знаменитую здравницу ИК-2, откуда сложно не вернуться инвалидом. Через неделю — а как ещё, не отдельно же этапировать. Глаз сохранился — чудо в виде вольного доктора спасло.
И это на потоке. Люди заболевают, ломают руки и ноги, им отрубает пальцы на пилораме или дробилке для шин, они идут в медчасть, а там нет докторов, там вертухаи, которые смотрят на очереди больных за окном и не видят людей. Вертухай не может видеть людей: ему запрещено, даже если на нем белый халат.
Когда я освободился, Иванов еще остался. Условно-досрочно его не освободили, суд отказал — иск по делу не погашен. Ну, конечно, если ущерб не возмещен, человек должен сидеть в тюрьме, где он не может работать и возмещать ущерб. Логика средневековой долговой ямы, Россия, 21 век. А диабет – ну что диабет? Лечись, медчасть же есть.
Он умер там. Выпил последний чай и умер. Не успели перевоспитать.
Текст: Алексей Федяров
Иллюстрация: Вера Демьянова
