Только 0,2% приговоров, которые в России выносит суд, – оправдательные. Правоохранители не столько служат обществу, сколько решают свои внутрикорпоративные задачи. А это значит, что за решеткой легко может оказаться невиновный. Мы попросили Ольгу Романову, исполнительного директора Благотворительного фонда помощи осужденным и их семьям «Русь сидящая», рассказать, почему общество в целом устраивает такое положение вещей.
Вы наверняка сто раз слышали, как люди у нас ссорятся. Последняя угроза уже после «Ноги выдеру!» – это «Я тебя посажу».
Один человек ментально разрешил свою проблему: представил, как он сажает оппонента. Стал немножко богом, решил чужую судьбу. Он не говорит «Сударь, я отдам вас под суд». Суд давно не фигурирует в устной речи как угроза, потому что проблемы решает не суд. Первые аккорды бетховенской Пятой симфонии («Так судьба стучится в дверь») звучат при появлении правоохранителя: полиции, следователя, помощника прокурора, ДЭБа, трудового инспектора, Роспотребнадзора, пожарного – кого угодно. Из любого органа может родиться уголовное дело – ваше дело.
В местах лишения свободы в России сейчас содержится 600 тысяч человек. Из них, по оценкам «Руси сидящей», шестая часть (почти 100 тысяч) – по делам, так или иначе связанным с экономической деятельностью. Но это примерная цифра. Колдун Грабовой в свое время был осужден именно по предпринимательской статье. Режиссер Кирилл Серебренников обвиняется по предпринимательским статьям – в какую графу его заносить? Есть и другая сложность: часто предпринимателей сажают за наркотики, за педофилию или убийства. Взять миллиардеров братьев Магомедовых – им вменяют организацию преступного сообщества. А еще есть категория граждан, которые обвинялись во взяточничестве, но сумели переквалифицировать свое обвинение на чуть более легкое – мошенничество. Считать ли их предпринимателями?
Уголовных дел, возбуждаемых по предпринимательским статьям, гораздо больше, чем реально севших. Связано это с двумя вещами: часто люди не ждут, когда их посадят, и уезжают – это во-первых. Во-вторых, некоторые счастливчики договариваются об условных сроках или добиваются закрытия дел, для чего им требуется везение, связи, смекалка и очень много денег.
Возможность посадить любого или откупиться (естественно, временно) указывает на одну из главных проблем между обществом и правоохранителями – они преследуют разные интересы. Наркоман, потребляющий героин, неинтересен высокопоставленным чиновникам и генералам, но зато он интересен оперативнику, который может сделать из него барыгу, нарушив закон, но при этом получив хорошие показатели. На более высоком уровне из нормального бизнесмена можно сделать мошенника, который, уже беря кредит, не собирался его возвращать. Наркоман превращается в барыгу, а предприниматель в мошенника росчерком пера. Таких мыслепреступников – тысячи по зонам.
В обычных уголовных делах не существует политической воли. Но из-за того, что система полностью построена на подчинении первым лицам, а не обществу, становятся возможными несправедливые дела в отношении обычных граждан – ведь есть желание органов повышать раскрываемость, доказывать свою необходимость, увеличивать бюджет организаций. Это узкокорпоративный интерес. Им никто не дает указания посадить наркомана, но им это выгодно.
Можно, конечно, постараться и не пересекаться друг с другом, но не факт, что однажды к вам не зайдет маленький трудовой инспектор и не обнаружит, что вы неправильно начисляете зарплату своей домработнице и вообще утаили факт ее частного трудоустройства. Или пока пьяный гопник не наступит вам на ногу с криком «Я тебя посажу». Или пока ваш любимый племянник не затянется впервые травкой и не уедет лет на двенадцать матерым наркодилером.
Всех все устраивает
Почему общество спокойно взирает на такое положение вещей? Есть как минимум три категории людей, которых все устраивает по определению. Это, во-первых, сами правоохранители, примкнувшие к ним господа из разных надзорных органов и члены их семей.
Также все вполне устраивает телезрителей, делающих рейтинг криминальным шоу, – принцип «хлеба и зрелищ» никто не отменял, а на публичные казни, если что, будут с ночи пригласительные талоны выдавать. Они же, телезрители, просматривая очередной сюжет о задержании, заранее знают, что дыма без огня не бывает: а нечего было на митинги шастать и связываться с Навальным (выборами, «Единой Россией», госзаказами, кредитами, поставками кур ощипанных в столовую №6 и т.д.).
В-третьих, это устраивает власть. Ее устраивает отсутствие самого главного странообразующего института – суда. Суд в России превратился даже не в часть правоохранительной системы, а в нечто более обидное – в делопроизводителя, оформляющего давно принятые не им решения.
Общество (по сути, та его небольшая часть, которая не попала в первые три категории) понимает, что оно никак не может повлиять на суд и правоохранительную систему. Эта система даже по закону не подотчетна обществу – она подотчетна президенту.
Кроме того, и сама цель правоохранительной системы – не служение обществу, а служение отдельным группам лиц. Потенциально конфликт общества и правоохранителей состоит в том, что общество нуждается в арбитре и в тех людях, которые наказывают преступников, однако правоохранители заинтересованы в том, чтобы наказывались только отдельные граждане и выводились из-под удара «близкие группы». Общество это прекрасно понимает, видит все в ежедневных иллюстрациях, и рейтинг доверия к правоохранительной системе чрезвычайно мал именно поэтому.
Принято считать, что принцип, по которому живет в России правящая элита, состоит в формуле Муссолини: «Нам все, а остальным закон». Но это не так. Если бы остальным был закон, уж как бы мы зажили. Многих уголовных дел тогда просто не было бы – начиная с дела ЮКОСа. Очевидно, что лозунг нынешней системы другой: «Нам все, а остальным как нам нужно».
Вернуть суд
Бывший прокурор, который недавно освободился из мест лишения свободы, рассказал такую историю:
«Я не могу никому рассказывать свою историю, потому что меня априори воспримут негативно: я бывший сотрудник правоохранительных органов.
Меня не было на свободе три года. Я много читал, занимался собой. Но вот я прихожу в магазин, вставляю карточку в “Перекрестке” и не понимаю, что делать дальше. Продавщица говорит:
– Вы что, не видите? Вводите ПИН-код, там же написано. Теперь забирайте карточку. Вы что, не понимаете? Вон из-за вас очередь набралась. С Луны свалился?
– Вы знаете, я сидел и не знаю, как сейчас пользоваться карточками.
И на нее вся очередь: да вы что, человек сидел! Помочь не можете?
А если б я сказал: я прокурорский сотрудник, пойдем-ка, продавец, писать объяснение! – так меня вся очередь пинала бы. Вот это отношение общества к правоохранительным органам».
Обратите внимание: при всем демонстрируемом сочувствии общество не хочет брать на работу судимых, а хочет брать бывших сотрудников. Почему? Потому что бывшие сотрудники – это надежда наладить взаимоотношения с правоохранительными органами. Ведь неизвестно, от кого тебе будет хуже, – от Роспотребнадзора, пожарных или ДЭБа. Из любого органа могут прийти и устроить большие неприятности.
Изменить это можно одним-единственным способом: вернуть в страну суд. Любое решение правоохранительных органов – надзирающих, контролирующих, любых государственных органов – может быть обжаловано в суде. Эта возможность должна стать независимой и неформальной. И если ты в суде будешь ломать одно за другим такие решения, существующая правоохранительная практика всерьез изменится. Правоприменительная практика всегда идет от тех, кто принимает окончательное решение. Окончательное решение должен в состязательном заседании принимать суд. Будет суд – будет правоохранительная система.
Лишние люди
Но представим себе прекрасную Россию будущего, куда вернули полноценный суд. Что делать с правоохранителями?
Люстрация? Да, наиболее отличившихся нормальный суд будет ждать с нетерпением. Но нельзя взять и выкинуть на улицу миллионы людей. Молодых людей, которые привыкли 5-го и 20-го получать деньги, которые умеют и привыкли применять силу. И они ее обязательно применят. Можно было бы помечтать, что «лишние люди» пойдут развивать бизнес. Жалко, что бизнеса уже почти нет в стране.
Так и получается, что это огромное количество людей необходимо держать в кабинетах, выделять им зарплату за выполнение абсолютно ненужных обществу функций, либо надо сделать так, чтобы они сидели дома и получали те же самые деньги, лишь бы ничего не делали. Довольно глупая дилемма.
Правоохранители и сами прекрасно понимают свою ситуацию. Они понимают, что их посадили в кабинет просиживать штаны. Они понимают, что их могут сократить в любой момент. И что делать? Доказывать свою нужность и полезность. Начинать сажать. Раскрывать заговоры. Создавать экстремистские организации из семнадцатилетних девчонок. Это замкнутый круг, потому что опять все упирается в суд. Сейчас суд легализует эти придуманные преступления, и в суде они уже становятся преступлениями настоящими.
Поэтому суды сейчас важнее стадионов. И, наверное, дешевле. Нормальный суд не даст возможности укатать тебя без каких бы то ни было доказательств.
Без политической воли, без политического заказа изменения здесь невозможны. Сама система настроена так, что коррупция – ее основа. Ты – власть – даешь людям удел, ты даешь людям возможность «зарабатывать», и в то же время ты получаешь огромные рычаги давления на них.
Но даже и это изменить можно, всего лишь поменяв установку: «Ребята, вы работайте, а у нас появился суд». Сейчас на чем основан любой посыл правоохранителя, который приходит к тебе и говорит «Дай»? На том, что, если ты не дашь, будет возбуждено уголовное дело. И в этот момент решится твоя судьба. Не приговором решится, а возбуждением уголовного дела. И только когда появится суд – цепочка порвется. Когда силовик придет и скажет «Дай, иначе возбужу уголовное дело», ты ответишь: «Да возбуждай, суд разберется!»
Пока же общество, по большому счету, радо, что посадить можно любого. Ну хорошо – часть общества, но значительная. Людям так удобно решать свои проблемы, людям так удобно демонстрировать свое влияние на судьбы других людей. Людям нравится думать, что они санитары леса. Людям нравится быть сильными в джунглях. Многим вообще нравится углубляться в джунгли. В джунглях нет суда. А его отсутствие – главная проблема правоохранителей.
При участии Алексея Козлова и Алексея Федярова из Благотворительного фонда помощи осужденным и их семьям «Русь сидящая».
Источник: Republic
