Вера Гончарова — первый адвокат, сообщивший о существовании пыточной системы в колониях Омской области. 4 февраля она снова обнародовала на своей странице в Facebook информацию об издевательствах над заключенными. Пресс-служба УФСИН по Омской области назвала эту публикацию «попыткой дестабилизировать обстановку в исправительных учреждениях и повлиять на общественное мнение». Русской службе РФИ Вера Гончарова рассказала о том, что происходит в омских колониях и как реагируют на ситуацию судебные инстанции.
RFI: Почему ситуация именно в Омской области вызывает такую обеспокоенность?
Вера Гончарова: В омском регионе насчитывается около 13 колоний, и в силу своей удаленности, географических и экономических особенностей, возможно, исторически, этот регион «славится» жестким отношением к осужденным, которое называется пытками – жесточайшее, унижающее достоинство обращение к людям. Люди испытывают на себе это ежедневно, ежечасно, ежеминутно, и тот страх, который живет с ними на протяжении долгого времени, уже сам по себе является пыткой, при том, что в некоторых случаях мы говорим и о сексуальном насилии, достаточно извращенном. И очень хочется, чтобы с помощью тех мер, которые на сегодняшний день принимаются мной и коллегами-правозащитниками, которые подключились к работе с этим регионом, чтобы эта ситуация изменилась.
Существует ли нелегальная, параллельная иерархия в местах заключения, когда администрация использует заключенных для пыток других заключенных?
Безусловно. С этим мы столкнулись в Омске. Для того, чтобы и это стало, в том числе, причиной так называемого бунта, для того, чтобы какие-то откровенно незаконные действия, в том числе насилие, совершать не своими руками, и для того, чтобы максимально унизить людей, которых хотят подвергнуть такому насилию, используют руки других заключенных — их называют «активистами». Это люди, которые сотрудничают с администрацией колонии. Но надо признать, что и сотрудничают они не всегда по доброй воле. То есть перед этим они сами проходят через все эти ритуалы унижений, издевательств и насилия. И вот тот, кто не смог этому сопротивляться, для того, чтобы с ним это больше не происходило, он зачисляется в группу этих активистов, которые делают то же самое с другими. И уже, может быть, в силу каких-то своих субъективных причин кто-то это делает более жестоко, кто-то — менее жестоко. Но, как правило, эти люди пользуются большими льготами, получают поощрение от руководства колонии, условно-досрочное. А до условно-досрочного, поскольку их так называемым трудом надо пользоваться, они получают возможность свободно перемещаться по учреждению, дополнительные звонки, дополнительные свидания — то есть они чувствуют себя вольготно и получают власть над другими, кто этого не имеет. Поэтому да, «активисты» и другие осужденные очень активно используются для этих методов.
Можно ли утверждать, что существуют специальные пыточные команды, действующие с закрытыми лицами?
В Омске к такой маскировке не прибегали, и все, что делали в шестой колонии — в частности, заключенные, — они делали с открытыми лицами, поэтому все имена мучителей были известны. Но до этого, в сентябре был вынесен приговор одному из сотрудников седьмой колонии, он использовал осужденных из разных колоний, со спортивным прошлым, то есть тех, которые имели неплохую физическую форму. И вот такая «зондер-команда» перемещалась по разным колониям именно с целью массового избиения, то есть, вероятно, они получали от этого какое-то удовольствие.
Руководство УФСИН ставит какие-то преграды для встречи адвокатов с подзащитными?
Как правило, все-таки стараются доступ обеспечить, но при этом используют различные хитрости — либо для того, чтобы это свидание с адвокатом было очень коротким, либо для того, чтобы кажущаяся конфиденциальность все-таки была нарушена. И люди, понимая это, опасаются разговаривать с адвокатом, знают, что их слушают через трубку, знают, что если он будет кричать через стекло, это будет слышно, что записку вынести не дадут. А бывает так, что тебе выводят осужденного, и он смотрит на тебя глазами, из которых текут слезы, и говорит, что «у меня все хорошо, у меня нет никаких претензий, и мне не нужен адвокат». Ты же не можешь настаивать и насильно предлагать ему свою помощь. У меня так было в Омске — после того, как приезжал совет по правам человека, и люди, увидев, что к ним наконец приехали из Москвы, стали рассказывать чудовищные вещи под регистратор. И когда я приехала, человек мне начал говорить, что все хорошо. Только когда отвернулся сотрудник администрации, он мне буквально одними губами прошептал и ладошки сложил: «Помогите!»
Ваши коллеги рассказывают, что случаются даже подмены заключенных — выводят не тех людей, к кому на самом деле пришел адвокат.
У меня такого не было, но я знаю, что такое случается, когда какая-то конфликтная ситуация, или когда известно адвокату, что заключенный подвергся насилию, и адвокат идет с целью это зафиксировать. Чтобы создать видимость, что все хорошо и человек в целости и сохранности, выводят либо другого заключенного, либо — был такой случай, когда медицинского работника загримировали. Вообще, система исполнения наказаний (проявляет) невероятную фантазию, чтобы обойти закон.
До сих пор мы говорили про систему применения наказаний, а теперь вопрос про прокуратуру и судебные органы. Существует ли согласие между УФСИН и судебными органами, или все-таки судебные органы могут вам хоть как-то помочь?
Прокуратура по надзору, как правило, — бесполезный инструмент, куда пытаются обращаться заключенные, но никогда оттуда не получают никакой эффективной защиты, как, впрочем, и из прокуратуры вышестоящей, региональной. Что касается суда, за редким исключением случаются какие-то решения, которыми мы довольны, которые хоть как-то защищают заключенных и даже не столько заключенных, сколько закон. Недавно я была на таком «цирковом» представлении – это было выездное заседание суда в исправительной колонии. Одного из наших заявителей, осужденных, просто для того, чтобы не тревожить колонию с помощью его адвоката, то есть меня, его переводят в другой регион, и для того, чтобы это сделать, нужно было пройти судебную процедуру. Его назвали лидером, (давали ему) всякие отрицательные характеристики, в том числе ему инкриминировалось, что он настраивает других заключенных на неповиновение – при том, что он уже больше полутора лет сидит один и просто не видит других заключенных. И суд это слушал. Сотруднику колонии я задавала вопрос, как может человек, находясь все время один, на кого-то оказывать влияние, а тем более дестабилизировать обстановку в колонии — как это было сформулировано, «ухудшает общее положение в колонии». Сотрудник говорил: «Не знаю, он один». Суд это принял и, можно сказать, с закрытыми глазами вынес решение о переводе человека в другой регион. Поэтому у нас на них надежды нет. Но, тем не менее, они должны исполнять закон, и мы, когда к ним обращаемся — в прокуратуру, и в суд, и в вышестоящий ФСИН, мы все-таки надеемся, что и они будут соблюдать закон, как и мы.
***
Обвинения в адрес Веры Гончаровой со стороны пресс-службы УФСИН были вызваны обнародованием конкретного эпизода пыток. Заключенный пожаловался адвокату, что его заставляли «плясать ламбаду» и сломали ему ногу. «Из текста публикации невозможно выяснить, какое подразделение имеет в вижу автор, и в какой период времени происходили события». «Конечно, нельзя выяснить, в какой колонии, в какой период это происходило, и кто говорил, — отвечает Вера Гончарова на своей странице в Facebook. — Этим должны заниматься другие ведомства, если уж свое вовремя не отреагировало. И подвергать риску тех, кто уже и так немало пережил, я не вправе». Русской службе RFI она также сообщила, что одному из ее подзащитных предлагали ее оговорить и угрожали в случае, если он начнет давать показания против сотрудников.
Источник: RFI
