Сначала я его услышал. Окно моей камеры выходило на прогулочные боксы, и как-то солнечным летним днём, когда неволя особенно тягостна, из окна раздался высокий юношеский голос, без тени смущения распевающий какой-то радийный шлягер. Голос был чист, звонок и странным образом, попадал в ноты, воспроизводя мелодию местами богаче оригинала. «Кто это?» — спросил я соседей. «А-а, это… это Данила-FM…» Я потом не раз слышал эту интонацию — смесь презрения, опаски и непонимания, когда кто-то говорил про Данилу-FM.
Среди арестантов он слыл «невменом» — неадекватным типом, сворачивающим кровь «дубакам» (сотрудникам СИЗО) и терзающим и без того расшатанные нервы сидельцев.
Его посадили в пятнадцать лет. Я встретил его, когда ему исполнилось девятнадцать. Он неохотно и скупо рассказывал о своей дотюремной жизни. Мать, кажется, умерла, отец — жив, но его как бы нет, из родственников — тётушка, с которой вроде бы поддерживает связь. Про детдом говорит морщась. Ему дали пять с половиной лет. Что для малолетки очень много. Взрослый за то же самое схлопотал бы не меньше десятки. Это при том, что Данила сел за кражи: статья 158 часть 2, максимум по которой — пять лет. «Сколько же у тебя эпизодов?» — спрашиваю я, привычно доставая из рюкзака бутерброд. «Много, — бутерброд уничтожается со скоростью бездомной дворняги, — больше с-с-с-сэ-сэ-с…». Надо сказать, что Данила чудовищно заикался. Когда начинало «клинить», слушать его было настоящим испытанием для собеседника.
Я, как и многие, желая помочь Даниле, начал договаривать за него слова: больше семи?
— «Нет, больше ста».
Мы стоим в семь утра в грязном боксе, и у нас есть часа три на общение, подаренные нам бездумной тюремной логистикой, согласно которой зэков надо помариновать несколько часов, перед тем как загрузить в автозаки. Для того чтобы Данилу перевели в мой бокс, он устраивает пятнадцатиминутную долбёжку в «робот» (дверь) с криками «зови дежурного!» и «на всю тюрьму не одного добросовестного сотрудника!»
Наконец офицер внутренней службы с усталыми глазами открывает дверь моего бокса: «Принимайте гостя!»
Вваливается радостный Данила и тут же с гордостью филателиста начинает показывать мне бесчисленные постановления судов и ответы из прокуратуры. «Таких, как я, ещё недавно на централе было человек двадцать, а теперь осталось только двое: я и Раков». Печаль и ностальгия в голосе «последнего из могикан».
«Остальные не выдержали, поразъехались по лагерям. Но и я, Дим Димыч, стал уставать: раньше по четыреста жалоб отправлял в месяц, сейчас не больше двухсот…»
Это старая арестантская забава — продержаться как можно дольше в СИЗО. Мотивы у всех разные: кто-то пытается добиться справедливости там, где она и не ночевала, кто-то не хочет ехать в лагерь, потому что ничего хорошего его там не ждёт. Как-то я разговорился с парнем, который приехал из омского лагеря особого режима к нам в новосибирский СИЗО. Его плечи украшали воровские звёзды. Я знал про лютые «красные» порядки в омских зонах. Как-то, когда я шёл в административный корпус на встречу с адвокатом и путь мой пролегал мимо тех самых сборочно-отправочных боксов, я увидел лужи крови. В буквальном смысле слова. «Что это?» — спросил я сопровождающего меня сержанта.
«А, это… Это сегодня этап на Омск отправляли, жулики как узнали, начали массово вскрываться (резать вены)».
Так что, имея хоть и смутное, но всё же представление об омских зонах, я с видом сведущего человека спросил парня со звёздами: «Ну как там в Омске на особом? Тяжело?» Он как-то странно посмотрел на меня и сказал: «Дима, в русском языке нет такого слова, чтобы описать, как там». Это был человек не робкого десятка: очевидно, что в жизни он повидал многое, и потому от этой его фразы повеяло арктическим холодом.
Для того, чтобы задержаться на централе, нужно знать все тонкости судебно-исполнительной бюрократии. Только одна причина не даёт отправить арестанта из СИЗО в колонию — необходимость его личного присутствия в суде. Если можно обойтись видеоконференцсвязью — в колонию, там уже везде есть технические возможности для этого. А вот доставлять в суды арестантов могут только из СИЗО. Именно поэтому осуждённые долго и тщательно знакомятся с материалами дела, подают различные жалобы и ходатайства. Данила-FM был знатоком этого дела.
Он, словно Тесей, пробирался в лабиринте судебных препон и правил, умело огибая тупики и бесконечно продуцируя всё новые и новые документы.
Он, как мелкий надоедливый комар, терзал неповоротливую тушу судебно-исполнительной системы. Результат: из четырёх с половиной лет заключения он всего лишь две недели провёл в колонии, всё остальное время — в СИЗО. И этот результат по-настоящему может оценить лишь тот, кто сталкивался с бездушным конвейером «следствие-суд-лагерь». Отшлифованный миллионами человеческих судеб, он работает примитивно и надёжно, как штамповочный пресс.
Парень без образования, без адвокатов, без какой-либо поддержки с воли, выцарапывая каждый правовой документ, заучивая его наизусть, освоил юридическую науку так, что ему могли бы позавидовать многие адвокаты. Он проехал все суды не только в городе, но и во многих районах области. Он знает всех судей по именам и даёт им точные характеристики. Все судьи тоже знают Данилу, и мне почему-то кажется, что, когда они видят очередной документ, написанный его аккуратным почерком (а пишет Данила на редкость грамотно), им становится немного не по себе.
Это то самое чувство, когда молодой детдомовский парень без образования и без прав ставит в «пятую позицию» всю систему с её судами, тюрьмами и многомиллиардным финансированием.
А ещё у Данилы была любовь. Вот вы на что готовы ради любви? Данила, например, организовал для себя и своей любимой (она тоже из арестантов) тур в один из сельских судов. Одному богу известно, каких Даниле это стоило усилий, сколько бумаги и чернил он извёл, но в итоге добился своего. Юных влюблённых этапировали в изолятор временного содержания одного из отдалённых районов области. Данила сфабриковал фейковое «дело» о клевете. Якобы он опорочил честь и достоинство своей любимой (как именно — не признался, но при этом густо краснел). Она подала на него в далёкий сельский суд. Тот, разумеется, отказал в приёме жалобы, но в результате длительной переписки всё же вынужден был этапировать Бонни и Клайда для очного разбирательства.
В итоге цель была достигнута — им удалось в судебной клетке подержаться за руки.
Так мало. И так много.
«Какие планы на „после тюрьмы“?» — спрашиваю я Данилу. «Хочу стать ад…д…ад-д…адвокатом». Я обычно с недоверием отношусь к прожектам зэков, но в Данилу почему-то верю. Несмотря на трудное детство, судимости и заикание, он может стать адвокатом. Настоящим адвокатом. Таким, что от одного его появления у судей во рту будет возникать неприятный привкус.
Источник: Сиб.фм
