Вот сегодня меня похвалил один известный бывший политзаключенный, отбывавший очень длительный срок. Он написал: вы — единственный пока член ОНК, который не таскается по камерам с вопросами о ЖАЛОБАХ и не создает им этим новых проблем, а получает информацию иными путями.
Да нет, я таскаюсь иногда, я создаю. Без этого пока не обойтись. Да, я в основном получаю информацию иными путями, разными, не опросом в камерах в присутствии сотрудников администрации, это – явно не лучший способ получать информацию. Но есть проблемы, перед которыми иные — меркнут. Это — проблемы здоровья и очевидного беспредела, если такой вдруг случается. Если люди по своей воле пошли на борьбу (в первую очередь – за свое здоровье) — пожалуйста. Это их выбор. Обозначьте свои намерения. Мы всего лишь даем вам оружие. Это – минимальные знания о ваших основных правах. Мы предупреждаем о возможных последствиях, но и мы о вас не забудем. Постараемся не забыть. Как ляжет коробок — никогда неизвестно. Посмотрим. Может, в воздухе зависнет.
Ох, Матроска… Только у вас я вижу в журнале жалоб и заявлений в графе «подпись заявителя» это чудесное — «отказ». То есть «от подписи отказался». Что-то я в большинстве других СИЗО никогда ничего такого не видела. Это какое-то ваше ноу-хау. Мне говорят: это – специфический спецконтингент, это — криминалитет, они вообще отказываются расписываться. Типа как в журнале дежурств, это — западло. Что-то мне во всех других изоляторах сотрудники говорят: заключенные, они, конечно, такие… но они всё же — не сумасшедшие. Если кто-то написал заявление к врачу и подписался — он не будет отказываться расписаться в журнале за это заявление. Что за бред? Это же ему самому нужно.
Но этот бред, извините, царит в некоторых журналах Матроски. Тогда мы приходим, берем журнал и, поскольку времени катастрофически не хватает, выбираем хоть одного с этим «отказом» и идем к нему в новую для нас камеру, прихватив журнал. Тяжелый, учитывая, что у меня с собой еще 5 кг нормативки, а мне тяжелей чашки с чаем вообще ничего поднимать нельзя. Иначе плохо будет. И бывает. Ну и ладно.
И мы говорим: здравствуйте, ребята. Как дела? Всё, разумеется, хорошо? А что лучше всего? А видите вот этот журнал? Вы когда-нибудь раньше его видели? Расписывались в нем? Ой, никогда? А должны были видеть. Я разъясняю вам ваши права в соответствии с законом и довожу до вас оптимальные, на мой взгляд, пути реализации ваших прав. Ну, как обычно. Мы же у вас еще не были… Заявления писали? В журнале их под роспись регистрировали? Нет. Сами отказывались? Нет. А почему? А мы не знали, что можем…
А потом только я интересуюсь: а есть тут Иванов? Вот ваше заявление в журнале присутствует, в отличие от многих, надо же, однако там написано, что вы отказались от подписи. Он: я отказался? Я: вы. Вы, Иванов, — представитель криминалитета? Он: да нет, я просто ничего не знал о том, что мне должны были дать журнал под роспись. Мне никто об этом не говорил. Сопровождающий офицер: не, они сами не расписываются, это — ранее судимые… пусть распишется! Вот прямо сейчас. Распишетесь? Ну что ж вы? Подойдите, распишитесь.
Парень: да вообще не вопрос. Где расписаться, в чем проблема? Меня ж даже врач по этому заявлению осмотрел…
Расписывается в журнале, смотрит удивленно.
Немая сцена.
Нет, тут нет никаких законов криминалитета. Тут, на мой субъективный оценочный взгляд, лень, незнание закона, а, главное – практика (ПРАКТИКА!)сотрудников, не регистрирующих, а порой по договоренности и теряющих заявления спецконтингента. Как к стоматологу, например, поскольку со стоматологом проблема всегда и везде. Мы сегодня опять с этим столкнулись. Парень, по его словам, месяц писал заявления, а потом увидел вдруг стоматолога в коридоре и закричал: уважаемый! вырвите мне зуб! Он очень болит! Тот задумался от неожиданности и вырвал. А потом добавил, что никаких заявлений от этого заключенного ему не приносили. Ну, по словам заключенного, разумеется.
Так что, вот этого подписавшегося при нас заключенного мы подставили, или нет? Я уже боюсь, что да. Мы обречены впредь следить за его судьбой. Мы его использовали в какой-то степени для вскрытия проблемы? В какой-то степени да. Но если не пресечь графу «отказ» сейчас, то она останется на века. В Матроске, в Матроске, в Матроске. Нет больше такого нигде. Много чего есть занятного, а вот «отказов» — нет. Где найдем – будем действовать аналогично.
Вот мне сказали, что со вчерашнего дня сбор заявлений и регистрация в журнале будут осуществляться под видеорегистратор. Это очень хорошо. Кто-то наконец увидит, кто обманывает: сотрудники или спецконтингент. Члены ОНК не увидят? Это плохо. Ну, давайте по каждому спорному случаю возбуждать проверку. Лучше – две – внутреннюю и прокурорскую. Пока члены ОНК не получает право смотреть записи с видеорегистраторов (а вот с этим я еще не разбиралась, буду). Бумага – она всё стерпит. У нас же много бумаги?..
Вот только мне не нравится подход: всё увидим и накажем спецконтингент за то, что он неправду говорит. Сотрудников не накажете? Презумпция виновности заключенных – это плохо. Во-первых, в нормативных документах отсутствует такое основание к наложению взыскания как «говорил неправду общественным наблюдателям». В обязанностях спецконтингента ничего об этом не написано. Есть некая тонкая игра несколькими статьями разных нормативных актов, но я не хочу об этом говорить раньше времени – посмотрим, как это заработает на практике. Подписи под видеорегистраторы. Пока – это очень большой шаг вперед. Спасибо администрации изолятора!
Медицина, ВИЧ. Страх и ужас. Полное безразличие, а то и агрессия неопределенного медработника. Продолжение странных историй с людьми, обращающимися к ОНК с просьбами. Теперь вдруг, по словам больного заключенного, ему по необъяснимым причинам после общения с ОНК вдруг перестали выдавать диету по ВИЧ. Говорят: сразу стал писать об этом заявления, дважды просил журнал регистрации – ему его так и не принесли.
Вот поэтому мы так докопались до этого журнала. Внимание, общественные наблюдатели! Это именно тот механизм, который позволит всем контролирующим и одному надзирающему органу увидеть, КАК ВСЁ БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ. Но только в том случае, если заключенные о своем праве расписываться в журнале будут знать. А для этого существует п. 13 ПВР СИЗО УИС.
Я очень прошу всех общественных наблюдателей, занимающихся проблемами СИЗО, сосредоточиться на нем. Давайте заставим работать п. 13 и раздел 9. Мы этим огромному количеству заключенных поможем в их элементарных потребностях. Не в борьбе за вечные ценности и крушение тюрем. В получении анальгина, когда им больно. В получении медицинской помощи, когда им очень больно. Это же так просто. Да, законы нужно изменять, они заржавели. Когда меня уйдут из ОНК, мне, помимо написания интересной книги про СИЗО, по гроб жизни уже хватит работы по законодательству. Я знаю, что и где надо менять, у меня просто времени сейчас нет. Сейчас – земля. Но этой работой я на много лет вперед обеспечена. Не знаю, успеть ли. И ведь я знаю по нормативке и вообще еще очень мало. Тысячную часть. Это как – время собирать и разбрасывать камни. Всему своё время.
Из текущего: написала и отдала заключенной девушке ходатайство о применении амнистии, а то у нее адвоката нет. Да ладно, мне его 20 минут написать. Приложила необходимые документы. Она под амнистией. Объяснила, что, как и когда надо сделать в процессе. Всё объяснила ее маме. Суд – завтра. Мама говорит: она у меня умненькая. В школе на одни пятерки училась. Она всё нормально сделает. Ну, завтра и проверим. Не отпустит ее суд – работаем дальше.
Постановление вообще об амнистии – песня. Точно ребус. Я не знаю, почему ГД ФС РФ решила выпустить постановление в виде кубика рубика. Его крутить надо так и сяк. Вот обращается заключенный. Я под аминистией? Был бы за судом или следствием – был бы под амнистией. А уже осужденный – не подпадает. Почему? А вот так. Не повезло. Что я вам еще могу сказать?
Вообще не амнистия.
Принесла доктору Ибатуллиной отсканированную справку о том, что заключенный болен ВИЧ. Она: хм, тут не синяя печать, тут не прописана ВАРТ, я такую бумагу не возьму. Я говорю: это для сведения. Мы собираем документы, но это — время. А человек болен, ему плохо без терапии. Она: не надо мне для сведения. Это не подтверждает, что у него ВИЧ и он нуждается в терапии. Вот придут результаты анализов… Я спрашиваю: то есть сейчас вы считаете, что у него нет ВИЧ? Она: я этого не говорила! Вы передергиваете мои слова! Вы клевещете на меня в фейсбуке! Я этого так не оставлю! Вы ответите за свои слова! Я напишу Бабушкину! Или кому там у вас? Цветкову! Я подам на вас в суд за клевету!
Да пишите, куда угодно. Гражданка майор Ибатуллина, просто ответьте на вопрос: у этого парня есть ВИЧ, или нет? Какую медицинскую помощь вы ему оказываете?
Молчание. Вообще нет ответа. А какой тут может быть ответ? На самом деле есть, но документов нет? А лечить кого надо — человека или документы? Человеку или документам может плохо стать? Умереть, не приведи Всевышний, кто может? Человек или документы?
Она ждет результатов анализов. Анализы направлены в МТЦ «СПИД». А он, по словам Ибатуллиной, перестал то ли их принимать, то ли отвечать с 14 декабря. Я прошу: позвоните туда, уточните. Потому что, по словам общественного наблюдателя, который с ними по моей просьбе говорил, они отвечают, что всё у них планово, всё они берут и отправляют, если есть какие-то проблемы конкретно с СИЗО-1 – они решатся немедленно.
А что это я должна звонить? А почему это? (Блин, потому что вы доктор и у вас есть пациенты).И вообще я звонила. Они сказали, что пришлют официальное письмо. КОГДА?!! Почему я вам должна это говорить? Не хотите – не говорите. Мы туда позвоним. Хорошо, скажу. Пришлют завтра.
Какое письмо? О чем? Пусть они результаты анализов на иммунный статус пришлют…
Классный доктор? У опасно больных людей, я повторяю, прервана антивирусная терапия. Это УГРОЖАЕТ их здоровью. А всё равно. Это точно не состав неоказания медицинской помощи? У меня складывается такое субъективное оценочное мнение.
Ага, вот опять сейчас ведется перезвон наблюдателей с медицинским руководством по этой проблеме. Интересные выясняются вещи. Но нам обещают, что за сегодняшний день сложные вопросы отношений цента «СПИД» и докторов СИЗО-1 решатся.
Пожалуйста, все СИЗО, кто меня читает, примите от меня информацию. Официально. Одежда по сезону выдается не на этап. Она просто ВЫДАЕТСЯ ПРИ ОТСУТСТВИИ СОБСТВЕННОЙ. Это закон, прочтите его наконец. Вы нарушаете, не зная его, право заключенных на ежедневную прогулку. Это — тоже закон. Заключенные не могут в олимпийках в крещенские морозы гулять. Это — целых два нарушения закона, ой.
Ответ: а они не обращались. Вопрос заключенным: а почему не обращались? А мы не знали, что имеем право попросить. Стоп. Они не должны были просить. Сотрудники должны были знать, что они не гуляют. Раздел 15. В этой норме нет слов «по просьбе заключенного». Еще раз стоп. До них не довели их права. Это — нарушение п. 13.
Хотя бы на этап — выдайте. Проверьте, у кого в СИЗО нет одежды по сезону.
Сотрудники: но нет же их заявлений! Где заявления? Где регистрация заявлений в журнале? Они не обращались! стоп. Раздел 15. Главный стоп, общественные наблюдатели! Уже упомянутые п. 13 и раздел 9 ПВР. Эти люди сидят без одежды, потому что мы не заставили работать эти нормы.
Уважаемые сотрудники, я понимаю ваши проблемы. Я уже несколько месяцев их понимаю, они серьезны. И их надо решать. Я буду стараться помочь. Я понимаю, что проблемы соблюдения прав человека не решить в момент, только вот рукой махнуть. Но только делайте что-нибудь – мне этого хватает. Доктор Ибатуллина, это – не вам. Мне по необъяснимым причинам кажется, что зачем вам выходить из отпуска?..
Народ, я понимаю, что скучно и тема узкая, но читайте и распространяйте, пожалуйста. И, кто может, у кого время есть, — буду признательна, если кто-то соберет и сохранит где-то у себя то, что я пишу о СИЗО. Вне зависимости от моих сохраненок и заначек. Кто его знает, что будет завтра.
