Снова дорога в СИЗО-4. Она как будто специально проходит в пыли между забором с колючей проволокой и вонючей помойкой, чтобы каждый идущий сюда осознавал свою ничтожность. С самого раннего утра в «Медведе» (так это СИЗО называется по району Медведково) очереди на встречу с подследственными: адвокаты стоят к одному окну, родственники – к другому. Единственный человек, который кажется дружелюбным – это сотрудница, организующая краткосрочные свидания: делает комплименты женщинам, журит их за ошибки в заявлениях.
В 11 утра нас заводят в комнаты для свиданий. Вижу, как ко всем дамам проходят родственники – мужья, братья, сыновья. А Ильдара всё нет. Жду полчаса, час… Уже начинаю волноваться, обращаюсь к дежурной – та предлагает перенести свидание на завтра. Но я отказываюсь и начинаю переживать еще сильнее – почему его не ведут? Женщина отговаривается лишь простым: «Он далеко живёт».
Наконец, в четверть первого, Ильдар приходит: говорит, что его только пять минут назад позвали на свидание. На разговор нам оставили всего лишь час.
Мы быстро обсуждаем бытовые дела – посылки и передачи, а потом я рассказываю мужу, как ходила на допрос. Ильдар предупреждает: «Сразу готовься к худшему».
«В СИЗО чаще всего сидят по статьям 228 (наркотики) и 159 (мошенничество). Эти дела хотя не политические, но чаще всего тоже сфабрикованы – со мной в камере сидят трое таких “мошенников”, – рассказывает Ильдар. – И вся судебная система направлена на то, чтобы заставить человека признать мнимую вину. Если признаешь – тебе дают минимальный срок или даже ниже нижнего. Если борешься с несправедливым судом – дают максимум. Так устроена система: тех, кто борется, надо ломать. И люди ломаются. У нас сидел парень, Андрей – тоже по экономической статье. Обещал, что будет бороться до конца, и ему дали максимум – семь лет, а потом еще одно дело сфабриковали. И он сломался, начал сотрудничать со следствием, и по второму делу получил ниже нижнего».
Такова логика следователей: Ильдар в тюрьме не сломался – и ему грозит новое дело, второе. А потом, как по Солженицыну – и третье, и четвертое, и так можно до бесконечности. Он уговаривает меня не бояться этого, снова пересказывает книгу Александра Подрабинека «Диссиденты»: «Один чекист решил предупредить людей об аресте, и за это его посадили на девять лет. И он отсидел от звонка до звонка, но его решение было правильным, потому что он поступил благородно».
И он не сломается. Бледный, нервный, похожий на загнанного тигра в клетке – и не согласный играть по правилам системы: «Они будут издеваться над нами: они будут лишать нас свиданий, положенных мне по закону. Они будут использовать нравственные репрессии, не давая встретиться с любимым человеком. Но мы все равно не сдадимся».
Час, отведенный нам на свидание, заканчивается: Ильдар снова говорит, что будет писать жалобу, потому что положено нам было для разговора втрое больше. А еще добавляет: «Знаешь, я каждое утро мысленно с тобой здороваюсь, а вечером – желаю спокойной ночи, и представляю, что ты рядом со мной». И я обещаю, что всегда буду с ним, а потом иду в медицинский кабинет, чтобы попытаться передать Ильдару «Супрадин» и «Глицин» — муж жалуется на упадок сил, проблемы с нервами.
