Один из ведущих чтений председатель Комитета за гражданские права Андрей Бабушкин открыл обсуждение темы «Насилие в местах принудительного содержания» с краткого рассказа о том, что удалось сделать правозащитнику Валерию Абрамкину (1946–2013) в реформировании советской тюремной системы в 1990-е годы. Валерий Абрамкин, в честь 70-летия которого проводились чтения, непосредственно участвовал в изменении законодательства, в том числе в создании и в принятии Уголовно-исполнительного кодекса (1995). Во многом благодаря усилиям Абрамкина удалось в 10 раз сократить количество подростков за решеткой.
На фото: ведущие Абрамкинских чтений Андрей Бабушкин и Зоя Светова. Москва, 19 мая 2016 года
Чтобы было понятно, какие были порядки в советских тюрьмах, Бабушкин рассказал про систему «день лётный – день пролётный»: при помещении заключенного в ШИЗО еду давали через день из расчета 1200 Ккал. Очень часто 15 суток такого полуголодного существования делали человека намного сговорчивей. Ничего не стоило лишить заключенного передач (которые можно было получать только отсидев полсрока!) и свиданий. Советская норма площади на заключенного была 2 м², хотя в дореволюционной России норма была 8 м², а в Европе в начале ХХ века – 7 м². Это и многое другое нужно было быстро менять на бумаге и в жизни.
«Абрамкинская реформа достигла своей цели», – уверенно сообщил собравшимся Бабушкин, оговорившись, что не удалось решить несколько принципиальных проблем. Провалилась, например, идея народных тюрем: если граждане считают, что нужно сажать как можно больше преступников, то тюрьмы в их регионе должны содержаться на деньги местного бюджета. Не удалось победить уголовную субкультуру, поскольку борьба с ней силовыми методами неэффективна, эта субкультура лишь трансформируется, воспроизводя себя с каждым новым поколением заключенных. Бороться с ней можно только методами самой же культуры. И тем не менее: в сегодняшнем законодательстве около ста правовых норм появились благодаря Валерию Абрамкину: это касается свиданий, денег на ларек, порядка начисления пенсий и многого другого.
Говоря о насилии в тюрьмах, правозащитник Вячеслав Журавский, просидевший в советских тюрьмах в общей сложности 24 года, рассказал, что физического насилия сейчас в системе ФСИН стало в разы меньше, но стало намного больше случаев запугивания заключенных и нарушений УИК. Например, подзаконные акты сводят на нет нормы законов: «Система всегда найдет способ обойти закон», – уверен Журавский.
С ним не согласился исполнительный директор общероссийского движения «За права человека» Лев Пономарев: «Я уверен, что уровень насилия в тюрьмах растет, а система адаптируется к работе общественных наблюдательных комиссий (ОНК)». Лев Пономарев привел пример, как правозащитники пытались разобраться с рейдом сводного отряда ФСИН, который жестоко прошелся по лагерям Мордовии. Очень скоро выяснилось, что уголовные дела по фактам избиений не возбуждаются, а заключенные «уходят в отказ» (перестают давать показания) – такую команду дали уголовные авторитеты.
Член московской ОНК Анна Каретникова считает, что уровень насилия растет, она видит это в московских СИЗО: «Остро стоит проблема «пресс-хат» (камер, в которых заключенные, сотрудничающие с администрацией, истязают других заключенных), которые превратились в фабрику вымогательства денег. Все это покрывается прокуратурой, которая проводит формальные проверки». Избили человека до полусмерти, а он говорит, что упал со второго яруса шконки. А после такого «падения» перестает давать показания об издевательствах и побоях.
Как рабы на галерах
«Мало кто знает, что работа заключенных в колониях регламентируется Трудовым кодексом», – рассказал бизнесмен и бывший заключенный Алексей Козлов, открывая секцию «Труд и права работающих осужденных». Сейчас промзоны находятся в ведении ФСИН, что приводит к серьезным нарушениям прав заключенных: это касается и размера зарплаты, и принуждения к труду. «Мало кто захочет проводить по 8 часов на улице в любую погоду из-за отказа работать – или работай на промке, или в барак не пускают», – поделился Козлов. Исправить положение можно только выведя промзоны из подчинения ФСИН – тюремщики, мягко говоря, не очень хорошие бизнесмены.
Член ОНК Челябинской области Николай Щур напомнил собравшимся, что ФСИН — правопреемник системы ГУЛаг, которая создавалась для решения задач индустриализации советского государства – на штыках нести мировую революцию. В 1990-е годы государство бросило эту систему на произвол судьбы – кормитесь как хотите, а мы на все будем смотреть сквозь пальцы. В итоге огромные производственные фонды были разворованы и распроданы, а труд зэков так и остался принудительным (статья 103 УИК). Это двусмысленное положение сохраняется по сей день: ФСИН платит заключенным по 50 рублей в месяц, используя их фактически как рабов, что противоречит 37-й статье Конституции о свободе труда. При этом, по подсчетам Уральского демократического фонда, который возглавляет Щур, на зарплатах заключенных тюремщики «экономят» $260-300 млн в год!
Тюремная медицина
Ситуация с оказанием медицинской помощи заключенным, которую обрисовала Анна Каретникова, близка к катастрофической — нет необходимых лекарств, не хватает врачей, врачу узкой специализации с воли попасть в тюрьму практически невозможно. При этом на официальном уровне тюремная медицина ни в чем не признается:
«Говорят, что у них все есть, а потом в коридоре тихонько просят принести лекарства, которые «у них есть», бинты просят принести. У них даже бинтов нет!»
Член ОНК Петербурга Леонид Агафонов напомнил о недавних смертях женщин-заключенных в тюремной больнице имени Гааза. Онкологические больные умирают, не получая лечения, потому что у больницы нет лицензии ни на химеотерапию, ни на лучевую терапию, а есть только наркотический анальгетик одного вида, который через какое-то время перестает действовать. Но позиция прокуратуры и суда — не отпускать терминальных больных на свободу. Есть постановление правительства №54 с перечнем болезней, «препятствующих отбыванию наказания», но окончательное решение судьбы заключенного остается на усмотрение суда.
«Петербургу повезло, что у него есть тюремная больница! – взял слово с места член ОНК Московской области Эдуард Рудык. – В Подмосковье такой вообще нет, и это не единственный такой регион».
Например, чтобы провести медицинское освидетельствование, больную с IV стадией онкологии отправляют из Подмосковья за сотни километров в больницу в Мордовии, иначе никак.
Соведущий чтений Андрей Бабушкин призвал не драматизировать излишне ситуацию и рассказал о случае из своей практики: один заключенный чуть ли не голодовками добивался своего перевода в обычную больницу, но, оказавшись там, завалил администрацию заявлениями с требованием вернуть его в тюремную больницу.
В дискуссию вмешалась молодая женщина из зала, представившаяся врачом: «Вот вы говорите, что тюремная медицина плохая. А вы представляете себе, что происходит сейчас в здравоохранении? В Москве закрывают больницы, врачам режут зарплаты, в ординатурах на год выделяется одно-два бесплатных места для учебы! С медициной вообще все хуже и хуже».
«Хуже медицины только наши суды, это вообще что-то безнадежное», – подвел итог дискуссии Андрей Бабушкин.
Текст: Кирилл Михайлов
Фото: Анна Борзунова
