Бывшего директора Дома культуры «Мошенский» Илью Фарбера приговорили к 7 годам 1 месяцу колонии строгого режима за получение взятки и злоупотребление должностными полномочиями. В своем последнем слове подсудимый заявил, что не совершал этого преступления, и сравнил свой приговор с приговором оппозиционеру Алексею Навальному. Это уже второй вердикт суда по делу Фарбера — в 2012 году Тверской областной суд вынес решение о 8 годах лишения свободы, но потом Верховный суд отменил приговор. На заключительном заседании в Осташковском городском суде, где пересматривали дело, вместе с 19-летним сыном Фарбера Петром присутствовала лидер движения «Русь сидящая» Ольга Романова.
Илья Фарбер очень похож на Петра Офицерова, вот что я вам скажу. То есть ничего общего — ни внешне, ни биографически. Однако когда смотришь на Илью и Петра и особенно слушаешь их в суде, тебя охватывает одинаковое чувство: гордость за наших людей, за обычных вроде парней, которые в известной ситуации сохранили и достоинство, и любовь, и честь. И захлестывает негодование: как же так можно? Как так можно с отцом пятерых детей, Петром, виновным лишь в том, что знаком с Навальным? Как так можно с одиноким отцом троих детей, Ильей, виновным в том, что он долбаный романтик, решивший пойти в народ?
Илья Фарбер за два года ни разу не присел на лавку в своей клетке. Никогда, ни на одном заседании. Обычно он стоит, выпрямившись, в одном из углов, зацепившись руками за верхние прутья, всегда одетый либо во что-то страшно элегантное и необычное черное, либо в кипенно-белое.
Широкие рукава, резко схваченные у запястий, создают полное ощущение крыльев. В общем лебедь. Хотя Лебедев – это фамилия осташковского судьи, а сам Фарбер стоит так в углу не от хорошей жизни, а от того, что три года назад он сломал позвоночник. Ему нельзя сидеть.
«Я не говорю о здоровье, — сказал Илья в последнем слове. — Мне просто смешно об этом говорить. За два года, что я провел в тюрьме, я видел заключенных слепых. Я видел заключенного без рук и без ног — когда его привезли, вся тюрьма была в шоке: чем он может продолжать совершать преступления, если его оставить на свободе?»
Но вообще Илья говорил в последнем слове о детях и революции. О детях – потому что он учитель и отец троих детей, которых ему очень хочется вырастить самому. О детях – потому что он с учениками ходил в лес собирать мусор, и это важно, потому что ребенок, собиравший в лесу мусор, не сможет мусорить сам и не сможет равнодушно смотреть, как это делают другие. Он жалел прокурора, следователей, судебных приставов, судью – как людей подневольных, не имеющих права на собственную позицию, трусливых и зависимых. Илья говорил о деле 6 мая, о деле Навального–Офицерова, о других резонансных процессах – в том контексте, что все эти дела позорят понятия права и суда. Что будет стыдно. Что вот ему сейчас, Илье Фарберу, стыдно за суд. Как стыдно за появление «списка Магнитского» – весь мир теперь знает, что в России нет суда. «За ваши действия будет стыдно вашим детям», — говорил Илья Фарбер.
Рядом со мной пыталась сдержать слезы незнакомая женщина – она отдыхает на даче рядом с Осташковом, услышала про процесс – и вот приехала. А потом долго в перерыве разговаривала с Ильей, когда судья Лебедев ушел на вынесение решения.
Судья отсутствовал полтора часа – считается, что в это время от писал приговор. Читал он его два часа. Семь лет и один месяц строгого режима плюс штраф три миллиона сто тысяч рублей. В зале засвистели, закричали «Позор!», не дав судье дочитать. Приставы кинулись было выводить людей, но это было невозможно. Судья удрал под всеобщее улюлюканье. Илья Фарбер был невозмутим, только чуть выше вскинул голову.
А потом мы всей большой командой сидели в кафе и не горевали – деловито обсуждали, что дальше, и бесконечно отвечали на звонки.
Привлеченные нашими революционными майками с лозунгом «Один за всех и все за одного», к нам подошли молодые люди в синих футболках, триколорных ленточках и с бейджиками «Селигер. Организатор». Спросили, что у нас за митинг. Объяснили им про суд, про учителя, про срок. «А когда суд начнется?» — спросили активисты. «А что, нельзя было штраф взять?» Хороший вопрос. Рассказали им про штраф. Почему-то мы все были добрыми и готовыми пускаться в разъяснения и подробности, как с малыми детьми.
Видимо, нас заразил педагогикой Фарбер.
