Малхо Бисултанов, 1971 г.р., предприниматель, работяга и многодетный отец, в настоящее время отбывает наказание в одной из омских колоний. В марте 2015 г. он был переведен в ЕПКТ ИК-7 г. Омска, где и был подвергнут жесточайшим пыткам, о которых рассказала в «Новой газете» Елена Масюк и сам Малхо, обратившийся за помощью к «Руси Сидящей».
Известно, что по результатам проверки заявления Малхо Бисултанова о пытках и издевательствах 13 июня 2015 г. следователем СО по САО г. Омска СУ СК России по Омской области Поздняковой Ж.О. было вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.
Но Малхо не может забыть то, что с ним происходило. В настоящее время по поручению Малхо Бисултанова указанное постановление мной обжаловано.
Малхо до сих пор не может смириться со своим осуждением. «Я всегда жил честно, у меня даже штрафов не было, — с горькой улыбкой говорил мне Малхо при встрече. — А они со мной обращаются, как с закоренелым преступником».
Каждый раз по ПВР осужденный должен называть начало и окончание срока наказания, а также статью, по которой он осужден. Как раз произнося статью, Малхо не может сдержать досаду, а иногда и свой гнев. Хотя очень старается, работает над собой, сам обращался к психологу. Но за свои эмоции или произнесенное лишнее слово каждый раз получает дисциплинарное взыскание. С его слов на сегодняшний день их у него 64, что безусловно создает препятствия для освобождения по УДО.
Делом Малхо Бисултанова долгое время занимался «Мемориал». Это действительно странное дело. И Малхо, который никогда не употреблял и даже не держал в руках наркотики, до сих пор не может поверить в то, что можно осудить человека за то, что он не делал.
Малхо Бисултанов мне показался очень скромным человеком. Потому что после разговора о том, что в настоящее время у родственников нет возможности помогать ему в колонии, я предложила сообщить о нуждах в «Русь сидящую», чтобы собрать посылку. Но Малхо лишь поблагодарил за предложение, и не стал диктовать список продуктов, как это делают многие заключенные. Только попросил в следующий раз привезти фотографии детей. Малхо – добрый и немного даже наивный для своих лет человек. Мечтал о том, что у него будет много детей, целая «футбольная команда».
На мой вопрос, правда ли все то, что описано в статье «Новой газеты», Малхо сказал, что готов подписаться под каждым словом и клянется Аллахом, что ничего не исказил и не преувеличил. После заявления о пытках и жалобы адвоката к Малхо приходил сам начальник УФСИН России по Омской области Сергей Корючин. Малхо рассказывает, что начальник попросил его раздеться и, увидев следы избиений на теле осужденного, сказал: «Ну, переборщили». И обещал, что в ИК-6 таких проблем не будет, Алексеев Н.В. (начальник ИК-6) поднимет его в лагерь. Но этого не произошло. Малхо в ПКТ до 9 августа 2018.
Рассказывая мне о том, что происходило в ИК-7, Малхо не мог сдерживать слезы и отворачивался, чтобы перевести дух… Спустя три года он показывает мне небольшой шрам в районе запястья, оставшийся после наручников, которыми его подвешивали в клетке ЕПКТ ИК-7. Эта метка чудовищных событий, произошедших с ним, останется с ним навсегда. 17 пауков и 1 сороконожка жили в камере Малхо, когда его содержали в одиночестве. Они были его единственными друзьями и собеседниками. Во время уборки он пересаживал на стол сороконожку, а затем возвращал на место. Долгое время после пыток Малхо снились кошмары. Но врач сказал, что само пройдет.
Любопытно, что среди опрошенных следователем Поздняковой Ж.О. сотрудников ИК-7 фигурирует Трофимов В.В. Тот самый Трофимов, в отношении которого в настоящее время Советским районным судом Омска (судья Отт Н.В.) в закрытом режиме слушается уголовное дело по ч.1 ст.286 УК РФ.
Со слов одного из следователей СК, по ИК-7 сейчас много материалов, с ними работают разные следователи, но уголовные дела до сих пор не возбуждены. По случаю с Русланом С. в СИ-1, о котором я писала 1 мая, тоже идёт проверка. Но это другой отдел СК и следователь вроде бы настроен решительно.
Когда мы прощались, Малхо улыбался. Его последние слова в письме «Руси сидящей» были написаны большими буквами с восклицательными знаками: «услышьте меня кто-нибудь!». Последними словами на нашей встрече была благодарность за то, что его, наконец, услышали. Какая же это ответственность – видеть в глазах человека надежду!
После истории, рассказанной мне Русланом С., освободившимся из ИК-7 и опубликованной мной кратко Фейсбуке 1 мая 2018, на меня обрушился шквал звонков от родственников осужденных и бывших осужденных, прошедших через чистилище ИК-7. Кто-то готов обращаться в правоохранительные органы, кто-то просто хочет рассказать о том, что с ним было, но на условиях анонимности, потому что боится последствий. Но все без исключения рассказывают о ЕПКТ ИК-7 (бывшее СИ-3) г. Омска, как о страшном месте, из которого трудно выбраться живым.
Сегодня даже таксисты в Омске знают, что ситуация меняется. Но каждый задает риторический вопрос: надолго ли остановится беззаконие? Одному из таксистов, который освободился в 2010 году и застал еще то время, когда осужденных заставляли здороваться с собаками, одевали ошейник и требовали выполнять собачьи команды, я оставила свою визитку на случай, если он захочет рассказать более подробно о времени, проведенном в СИ-3.
4 июня ИК-7 и ряд других исправительных учреждений посетили члены Совета по правам человека при Президенте РФ. Во время их визита осужденные рассказали свои истории пыток и издевательств, называя фамилии и имена мучителей. Об этом в своей статье рассказала Елена Масюк 27 июня 2018 г. С некоторыми из тех, кто беседовал с членами СПЧ, я попыталась встретиться во время визита в ИК-7 23-25 июля.
Первым ко мне привели мужчину, который больше был похож на тень человека, чем на человека с плотью и кровью. Когда я ему представилась и сказала, что готова оказать юридическую помощь, мужчина слабым голосом произнес несколько заученных фраз о том, что у него в колонии все хорошо, и на самом деле претензий к сотрудникам он не имеет, а помощь адвоката ему не требуется. Рядом стоял сотрудник оперативного отдела с видом победителя. Но вот только когда я сказала, что в случае, если осужденному не требуется помощь адвоката, свидание можно считать оконченным и оперативник открыл дверь, чтобы позвать выводящего, тень мужчины произнесла одними губами «помогите» и на секунду сложила руки в мольбе. Я сказала «держитесь!» и уехала. С этим страшно уезжать…
Другого осужденного мне не вывели.
С третьим осужденным удалось поговорить. И поскольку я работаю с ним давно, мне показалось, что он был каким-то странным. Он и сам сказал в какой-то момент, что себя странно ощущает последнее время и у него есть подозрения, что ему что-то добавляют в пищу или воду. По ночам вдруг сердце выскакивает из груди, не хватает воздуха, охватывает панический страх. Этого осужденного тоже долгое время держали в одиночной камере и тоже издевались. Но сейчас у него претензий к администрации нет, условия приемлемые и сила не применяется.
Я уезжала из Омска, когда узнала от местной правозащитницы Ирины Зайцевой, что спустя год лечения, зараженный ранее в ИК туберкулезом человек, умер. Так его лечили и «вылечили».
Полагаю, что если ситуация в ИК-7 и меняется, то это связано лишь с многочисленными проверками, которые проводятся после публикаций и визита СПЧ. Осужденные в западне: либо они подтверждают свои слова и тогда их жизнь и здоровье в опасности (ведь уголовного дела наверняка не будет, как утверждают сотрудники ИК, потому что доказательств, кроме слов, нет, а кто такие осужденные, кто им поверит?), либо они отказываются от своих слов и тогда им грозит ответственность за клевету или заведомо ложный донос. Осужденные после визита СПЧ писали объяснительные. Как пояснил мой первый визави, просили их об этом очень вежливо. Но несмотря на сказанные слова в присутствии оперативника, я увезла с собой главное: «помогите» и глаза, полные боли и отчаяния.
Меня постоянно называют «защитницей мусульман», но это не совсем так. Право на вероисповедание закреплено Конституцией РФ. А государство у нас многонациональное. Среди моих подзащитных есть люди разной национальности и разной веры. Надо признаться, что за веру страдают в местах лишения свободы действительно больше мусульмане. В Омске к Малхо ни разу не приходил имам. Ему запрещают молиться стоя, издевательски приговаривая: «молись под одеялом». Другой осужденный, А.М. в ИК-7 не может простить растоптанный в его присутствии Коран. На территории ИК-7 есть православная церковь, но со слов другого моего подзащитного туда его ни разу не выводили. Даже нательный крест и Библия были возвращены ему только после моих обращений в УФСИН, Прокуратуру и СПЧ. О каком исправлении можно говорить, если все, что происходит с осужденными, направлено лишь на запугивание, унижение, умаление собственного достоинства и уничтожение в человеке человека?
Вера Гончарова
Источник: Новая газета
