Такси заносит на каждом повороте: дорога здесь — лед под тонким слоем снега. За окном скользят хороводы деревьев, домов и того, что от них осталось. Мы несемся по льду где-то между лесами Саратовской области. Сёла такие маленькие, что пролетают мимо быстрее, чем мы успеваем повернуть голову, чтобы посмотреть, что происходит по другую сторону дороги. Местность вокруг не отличается от среднего Подмосковья, правда, косых избушек с чернеющими квадратами вместо окон и забором из трех досок здесь намного больше. Настя показывает на светлое здание — это ООО «Исток Сервис», там производят бутылки, лимонад, сок, минеральную воду, там работает Настя. С противоположной стороны — ряд серо-белых теплиц — в них выращивают овощи, которые поставляют в Москву на продажу. Теплицы — еще одно перспективное, как говорят, место, где могут работать местные жители.
— А это село Поповка, здесь я живу. Ты не думай, это оно днем такое некрасивое. Вечером — нормально, — говорит Настя. В такси повисает молчание, а потом мы смеемся и смотрим друг на друга не смеющимися глазами. Настя смеется громче всех.
Насте 22 года. Последние 7 лет ее главная забота – находить деньги на то, чтобы отправлять передачи матери. Мать, Лариса, в тюрьме.
— Насть, за что маму посадили?
— За наркотики, — дергает плечом Настя, по ней видно — ей хотелось, чтобы я не задавала этот вопрос. Настя смотрит на меня так, как будто я и так должна была знать ответ.
Мы подъезжаем к высокому бордовому забору, из-за него выглядывает аккуратный белый дом, с боку — две почти разрушенные высохшие деревянные постройки. В аккуратном белом доме раньше жила семья Насти, сейчас девушка вынуждена сдавать его другой семье за 2000 рублей в месяц. Вопрос «почему так мало» снимается, как только мы заходим внутрь. Потолок просел, стены, выкрашенные в розовый, пошли трещинами. Вместо двери из коридора в то, что когда-то было кухней, – большой голубой плед с дельфинами. Комнаты с туалетом и ванной с трудом можно назвать местом, куда вообще заходят люди. Верхняя половина следующей двери когда-то была стеклянной, а сейчас плотно замотана пленкой – она сохраняет тепло в единственной комнате, где температура воздуха выше, чем на улице.
Последняя комната устелена коврами, на них стоит угрожающе ржавый обогреватель – из тех, которые могут выплюнуть искру в любую секунду. На одной из стен гобелен с изображением Богородицы. В этой комнате ютятся жильцы – девушка Лида, ее одиннадцатилетний сын и дядя мужа. Муж на работе – в теплицах. Лида угощает нас чаем и просит не фотографировать обогреватель — потому что он старый и некрасивый. В доме мы остаемся недолго – находиться можно только в одной комнате, и здесь Лида непрерывно плачет и жалуется, что учителя сына приходят в дом и грозят забрать у нее ребенка, так как условия жизни неподходящие. Она просит сделать что-нибудь, сходить к ним и пригрозить: «Ты же журналист из Москвы, они тебя испугаются».
— Мы раньше хорошо жили, мать торговала вещами на рынке в городе, отчим работал таксистом. Мы тогда снимали однушку в Саратове, а здесь [в Поповке] дом только начали строить, — говорит Настя, как только мы выходим за порог. — Я была избалованным ребенком, мама ни в чем мне не отказывала, покупала все, что бы я ни попросила. Отчим был очень хороший человек, добрый, но выпивать любил. Мама, конечно, на него ругалась, просила не пить. Но если человек сам не захочет бросить, ты ничего не сделаешь. И вот маме надо было зачем-то в гости к сестрам ехать, она купила ему продукты, чтобы он никуда не ходил – ну куда он пьяный пойдет – и закрыла его в квартире. А когда мама вернулась, соседи ей сказали: «Твой муж выпал из окна». Квартира у нас была на третьем этаже. После этого он стал инвалидом, колясочником. Грубо говоря, он даже в туалет самостоятельно не мог ходить, со всем ему помогала мама. И домом, и стройкой занималась мама, и я была на матери. А еще надо было покупать дорогие лекарства отчиму – каждые две недели на них уходило по 10-15 тысяч рублей. Денег от продажи вещей перестало хватать, было даже такое, что нечего было есть, даже хлеба дома не было. Мама не знала, что делать, и она нашла выход в этом. Она занималась этим несколько месяцев, потом бросила, не смогла.
***
Весна 2011 года. Насте 14 лет, она учится в школе, живет с мамой. Мама — в постоянных разъездах по больницам с отчимом-инвалидом. Когда-то в перерывах между больницей, домом и работой на рынке она несколько месяцев перевозит наркотики. У Насти еще есть старшая сестра Рита, но она вышла замуж и давно живет отдельно. Дом в Поповке достроили, переехали. Внезапно Настя попадает в больницу — вегетососудистая дистония. Матери разрешают забрать ее домой только через несколько недель. Вечер они провели вместе, на следующий день поехали в Саратов покупать Насте весеннюю обувь.
— Я стояла около стеклянной двери в магазин, придерживала дверь для какого-то ребенка, чтобы его случайно не ударило. В магазин вошли люди в обычной гражданской одежде. Честно говоря, тогда мне показалось, что их было много. А сейчас уже не помню. Помню только черные маски потом в машине. Я увидела, что эти люди на меня смотрят, что-то не то, думаю. Я маме говорю: «Мама, они как-то странно смотрят, что-то не то». И только я это сказала, они подлетают к нам, заламывают мне руки, как пацану, и надевают наручники. Это были сотрудники наркоконтроля. Они посадили меня в машину с омоновцами, начали допрашивать. Я тогда была острая на язык чересчур, переходный возраст, все такое. Отвечала грубо всем. Говорю, без адвоката я не буду ни с кем разговаривать, вы не имеете права меня так допрашивать, я несовершеннолетняя. На мать наручники не надели, я видела только, как ее посадили в другую машину. Маму привезли в отделение сразу, меня еще полчаса катали по городу. Но, так как я ничего не сказала, меня тоже привезли в этот наркоконтроль, к маме. Мама там сидела на стуле, у нее подскочило давление, она плакала, ее трясло, а меня на ее глазах поставили к стене на растяжку, — вспоминает Настя. – Они постоянно меня спрашивали, занималась ли я этим вместе с матерью. Я отвечала, что нет. Они заставляли сказать, что да. Говорю, почему вы мне вопросы задаете, если лучше меня все знаете?
Настю и ее маму задержали в 8 вечера. До 5-ти утра они были в отделе наркоконтроля, затем их повезли в дом в Поповку – проводить обыск.
— Мама сидела в кухне, ей не разрешали передвигаться по дому. А я одна. Когда сотрудники наркоконтроля обыск проводят, мне надо за ними следить, потому что ну всякое бывает. И они тоже говорят: «Смотри за всем, что мы делаем, чтобы потом никаких разговоров не было, что мы подкинули или еще что-то». Я же не могу уследить за каждым из них — меня же не три и не четыре. Кто-то искал в доме, кто-то в сарае, кто-то — во дворе. Они все перевернули — в доме не было места, чтобы ногу поставить. В итоге один из сотрудников принес пакетик с чем-то зеленым, сказал, что в сарае нашли. Мы были в шоке — и я, и мама — разводит руками Настя. — Ну какой нормальный человек будет хранить наркотики дома? Мама говорит, что никогда ничего дома не хранила, да и на тот момент уже перестала этим заниматься, она говорит, что наркотики эти подбросили.
Настя рассказывает, что во время обыска сотрудники наркоконтроля проверяли и документы на дом. В тот день документы пропали, как и ключи от железной входной двери.
После обыска Ларису увезли, Настя осталась в доме одна. Сестра Рита забрала ее к себе.
— Я то рыдала, то начинала смеяться. Я была в шоковом состоянии: я всегда была под маминым крылом, младший ребенок. А тут ее отняли. Ну как объяснить… была семья, и ее больше нет. И не будет. Не будет такого, что я приду домой и увижу там отца и мать, и все хорошо. Да, я не спорю, моя мать виновата. По сути, моя мама сама против этих наркотиков, и я тоже. Но в тот момент так получилось. Лекарства для отчима надо было покупать каждые две недели. А где ты возьмешь такую работу, которая позволит тебе каждые две недели тратить столько денег на лекарства? Нет такой работы. Плюс еще стройка, еда.
Ларису посадили – 9 лет колонии. Ее муж, отчим Насти, уехал в Самару к пожилой матери, там сильно пил. Потом вернулся в Поповку, продолжал пить. Потом умер. Настя жила у сестры – дом состоящий из одной комнаты — училась в школе, каждый день ходила проверять дом. Ключей от двери не было, поэтому Настя закрыла железную дверь изнутри, а в дом пробиралась через форточку. Однажды девушка, как обычно пришла в дом и увидела, что их обокрали: вынесли телевизор, музыкальный центр, всю бытовую технику, даже электрический чайник – все с коробками и инструкциями. Осталась только стиральная машина. Соседи ничего подозрительного не видели.
Прошло время, Настя сдала дом. Сначала квартирант прилежно платил деньги каждый месяц. А потом Настя уехала в Казахстан к тете. Вернулась через год, пришла проверить дом: стены разрисованы, в комнатах все вверх дном, задолженность за коммунальные услуги около 100 тысяч рублей, обрезанная газовая труба — жилец не платил, и Насте деньги отдавать отказался, а позже и вовсе пропал. Дом весь в трещинах, газа и отопления нет.
К этому времени Настя окончила 9 класс местной школы и поступила в саратовский колледж, начала учиться на страховщика. Все лето перед учебой Настя работала кассиром в кафе «Жульен», зарабатывала 7-8 тысяч в месяц – и это не самая низкая зарплата в Саратове и области. Этих денег Насте хватало только на еду. В сентябре Настя начала учиться, работу не бросила – не могла.
— Я хотела на заочку перевестись, чтобы была возможность работать, но переводиться на заочку можно только на втором курсе. Как ни крути, мне уже 18 лет, надо работать, надо матери отправлять еду, лекарства. Ну потому что а кто еще, если не я? Сестра уже замужем, у нее свои дети. Она помогает, конечно, но она же мне не даст по 10-15 тысяч, у нее дети маленькие, и просить я…ну я не люблю просить.
Из-за работы учебу приходилось часто пропускать. С работы не отпускали, из колледжа звонили. Какое-то время Настя пыталась совмещать. А потом декан колледжа сказала: «Настя, я понимаю, какое у тебя положение, но надо выбирать —либо ты учишься, либо ты работаешь». До конца 1-го курса Настя не доучилась.
Сейчас девушка работает в Константиновке – полчаса пешком от Поповки — в ООО «Исток Сервис» оператором: стоит за машиной, которая выдувает бутылки для лимонадов, соков и минералки. Обычно смена длится 10 часов, зимой Настя работает с 9 утра до 7 вечера. Настя уверяет, что летом легче, летом другой график, все работают в три смены.
— Зимой тяжело, летом не так тяжело. Летом платят больше, ну и баулы таскать легче, они не увязают в снегу, и ты не скользишь, ноги не заплетаются под весом пакетов и одежды. Сразу чувствуешь разницу — когда зима, а когда лето. Зимой сразу все тяжелое, дорогое, мало платят. А в целом, работа хорошая. Если пашешь на одной работе, как на трех, то получаются нормальные деньги, да. Так что на длительные свидания к матери я езжу редко, потому что на это денег много надо – минимум 15-20 тысяч рублей: дорога, продукты и лекарства, которые ты туда везешь, вещи, — перечисляет Настя. — Она сидит в Нижнем Новгороде. Город большой, красивый. Я бы точно не хотела в него ездить именно в тюрьму. А еще посылки надо отправлять, ну чтобы собрать хорошую такую посылку мне надо 6-8 тысяч рублей. Вот она сейчас там сидит, она думает что человеку, который на воле, легче. Ни капельки не легче. Тяжело. Тяжело оттого, что ты постоянно думаешь, откуда, что взять, чтобы туда отправить.
Настя много говорила про деньги и про «нормальны деньги». Уточняю: нормальные деньги – это сколько? Это 20 тысяч рублей. Нормальная посылка – еда и лекарства.
У Настиной матери больное сердце, она гипертоник – так было еще до тюрьмы, сейчас болезни обострились, лекарства нужны постоянно. Ларисе сидеть еще 2 года. Это значит, что еще 2 года Насте рваться и работать в несколько смен. Хотя, по сравнению с теми 7 годами, которая она уже прожила в ритме – работа, дом, хозяйство, дети сестры, короткий сон, работа, поездки к матери, работа, работа и постоянная мысль «как сделать так, чтобы денег хватило» — 2 года не кажутся Насте чем-то невозможным. Но и выход матери из тюрьмы, конечно, не будет концом бед. Но это вслух никто из нас об этом не говорит.
— Когда мама выйдет, у нее будет много проблем. В первую очередь, конечно, решить проблему с домом. Ты сама видела, в каком он состоянии. Ну и чтобы она быстрее начала работать на нормальной, — Настя повышает голос, — работе. Сейчас уже нет такого, как раньше, сейчас есть только я и она, уже не надо столько денег зарабатывать, не надо рваться.
На вопрос «Кем бы хотела стать, если бы был выбор», Настя отвечает «прокурором». Говорит, что ей интересна эта профессия, что если бы в ее семье не было судимых, точно пошла бы учиться.
— Конечно, честные прокуроры есть! — твердо говорит Настя. — Мир большой, люди разные. У каждого свои принципы. Кто-то не любит взятки, а кто-то на это живет. Конечно, честных прокуроров много не бывает. Может, из 1000 один, а может, два. Не знаю, почему именно прокурором. Хочу и все. С детства хотела. Не хочу адвокатом, хочу именно прокурором. Но этого никогда не случится, как бы сильно я ни хотела.
— Ты была бы честным прокурором? – спрашиваю.
— Да, — серьезно отвечает Настя. — Я так говорю, потому что я была в такой ситуации, я знаю, как берутся эти взятки, для чего.
Мечта Насти – ни от кого не зависеть, иметь семью и «чтобы в будущем все было хорошо». Я отдаю ей лекарства для мамы, привезенные от фонда, забираю заявление на оказание помощи – чтобы фонд мог и дальше помогать Насте. Настя желает мне удачи, а я — ей. А про себя еще желаю ей сна, потому что, видимо, только во сне Настя может не думать о том, где заработать деньги, и о том, что в нижегородской колонии у матери снова закончились лекарства.
Текст: Светлана Осипова
Фото: Светлана Осипова
