А еще: правозащитники — зачастую единственные свидетели того, что происходит в закрытых пространствах, и могут рассказать обществу, что они видят своими глазами. Мы говорим о том, о чем не могут докричаться заключенные. Одна из самых важных проблем на сегодня — это перелимит. Некоторые московские изоляторы переполнены больше, чем на 60%. В женском СИЗО в Москве сейчас содержится на 646 человек больше, чем этот изолятор может вместить. Раскладушек не хватает, да их и некуда ставить. Женщины спят на полу, на тонких матрасах. Предлагаю организовать экскурсию для судей Москвы, которые являются главными виновниками таких нечеловеческих условий в СИЗО Москвы. Пусть пройдутся по изоляторам и представят себя на месте тех, кого они туда посылают.
Начало пути
Алла Вячеславовна Аверина, большая грузная женщина лет 60, сидит на шконке в карантинной камере СИЗО-6. Вид у Аллы Вячеславовны крайне растерянный. Она держится за тросточку, без тросточки ходить не может. Этой ночью ее привезли в тюрьму прямо из Мещанского суда, после приговора. До возбуждения уголовного дела Аверина возглавляла управление сопровождения банковских операций Банка Москвы. Руководство банка во главе с Андреем Бородиным уже несколько лет в бегах — в Лондоне, а Аверина — в тюрьме. Судья Мещанского суда Елена Максимова отправила немолодую, страдающую различными болезнями женщину на 4 года лишения свободы за «пособничество в совершении растраты». В камере — еще пять женщин. У одной из них, похожей на цыганку, сильная ломка. «Сделайте с ней что-нибудь, — кричит сверху (в камере двухъярусные кровати) Ольга. — У нее глаз дергается, она стонет, никому не дает спать».
Та, у которой ломка, говорит, что ей предлагали госпитализацию, но она не захотела, и вот теперь ей очень плохо. Вызываем фельдшера. Он меряет давление, дает обезболивающее.
Карантинные камеры в тюрьме — это грустное место. Начало пути. Не всегда следователи разрешают телефонные звонки и часто родственники арестованных не знают, что их близкие оказались за решеткой. В карантинных камерах никакой связи с волей нет. Телевизора тоже нет, радио обычно не работает, газет не приносят. Как правило, арестованные проводят в карантине до десяти дней и потом их «поднимают» в камеры.
Распределением в камеры занимается специальная комиссия СИЗО, которая учитывает статью УК, по которой обвиняется арестант: насильственное преступление или ненасильственное, ранее судимый или нет.
Катастрофа
В СИЗО-6 есть несколько камер на четверых и шестерых — это так называемые «спецы». В них, как правило, сажают женщин-фигуранток резонансных дел или тех, кто может заплатить за сносные условия содержания. Одна из бывших арестанток женской «Бастилии»(так называют СИЗО-6) рассказала, что если хочешь сидеть с комфортом, то нужно платить 50 тысяч рублей в месяц. Столько же стоит аренда двухкомнатной квартиры, например, около метро «Сокол»». Но это плата лишь с одного жильца. Так что четырехместная камера в СИЗО-6 стоит дороже, чем квартира на Соколе.
Большинство же камер — большие и очень большие: от 16 до 46 мест. В одной 46-местной содержится сейчас 56 женщин, восемь из них спят на полу. Когда первый раз заходишь в такую камеру и перед тобой в несколько рядов выстраиваются десятки женщин, а с верхних шконок за тобой внимательно наблюдают, первое желание — сбежать. Кажется, ты вторгся в чужое пространство, где никак невозможно помочь, невозможно быть полезным.
Но женщины начинают говорить: сначала хором, потом по очереди. И ты слышишь в очередной раз, что большинство просьб — о посещении терапевта, об осмотре гинеколога и стоматолога, о переводе в больницу. Десятки одинаковых просьб каждый раз — так было пять лет назад, три года назад, несколько месяцев назад. Та же картина и сейчас. Это значит, что условия содержания не изменились, но в твоих силах требовать от сотрудников тюрьмы и врачей соблюдать закон.
«СИЗО-6 — это катастрофа, — говорит бывшая заключенная этого изолятора, которую я встретила в другом изоляторе. — Почему судьи берут под стражу женщин, к которым по закону можно применить другую меру пресечения? В СИЗО-6 много москвичек — они же никуда не скроются. А после пребывания там чувствуешь себя морально раздавленной. Нас там никто за людей не считает. От стресса в тюрьме все болезни обостряются, а чтобы тебя осмотрел врач, надо написать 20 заявлений или надо, чтобы пришли правозащитники и заставили врача тебя принять. Такое впечатление, что это гестапо, где мучают людей».
Конечно, те, кто сейчас сидят в СИЗО-6, ничего такого правозащитникам не скажут.
— Я здесь сижу год и семь месяцев, статья экономическая — 159, часть 3, «мошенничество», дело заказное. Муж у меня инвалид первой группы. Разве это не смягчающее обстоятельство? — обращается ко мне одна из осужденных.
— К сожалению, не смягчающее, — только и могу ответить я ей. — Увы, мы судами не занимаемся. Мы можем помочь только по условиям содержания. У вас в камере сколько нормальных матрасов?
— На 48 человек — пять нормальных, — отвечает интеллигентного вида арестантка средних лет.
— Судья Максимова из Мещанского суда не разрешает мне телефонные звонки. Мне положено 7 звонков, а она дала только три. Я знаю, почему она так поступает: я на нее жалуюсь, что она неправильно меня осудила, — из глубины камеры выходит женщина лет сорока. Ей скоро на этап, и она не понимает, почему судья так мелочно нарушает в отношении нее закон.
Фамилия судьи до боли знакомая. Судья Елена Максимова недавно осудила на четыре года сотрудницу Банка Москвы с тросточкой, которую мы только что видели в карантине.
Если бы я распределяла экскурсии по СИЗО-6 для судей, то судья Мещанского суда Елена Максимова отправилась бы на такую экскурсию одной из первых.
Идем по тюремным коридорам. Встречаем женщину, которую только что привезли из больницы «Матросской тишины», куда ее послали на лечение из-за гипертонии. Выписали через 17 дней, хотя обещали, что будут лечить три недели: «При выписке у меня было давление 210 на 120, и лечащий врач сказала, что не знает, почему меня выписывает. Накануне в камере я упала в обморок. Врачи говорили, что те таблетки, которые у них есть, не очень-то помогают. Предлагали мне заказывать лекарства на воле. Но я еще ничего, а вместе со мной выписали из больницы девочку, которая ходить не может, ее толком не лечили. А там в больнице нужно долго кричать, стучать в дверь, чтобы вывели к врачу. Так что я уж лучше здесь побуду».
Почему ее выписали раньше времени? В больнице «Матросской тишины» никакого перелимита нет, там 300 коек, больница заполнена на треть.
Помогаем донести тяжелые сумки в камеру. Заходим — камера на четверых. Сокамерницы встречают арестантку, вернувшуюся из больницы «Матросской тишины», как родную. Они, понятное дело, всем довольны: тепло, чисто, четыре шконки — четыре человека.
Одна из обитательниц этой «чудесной» камеры — зоозащитница Виктория Павленко. Ее осудили на полтора года за то, что она якобы похитила у слепой женщины собаку-поводыря. Сама же Павленко говорила, что увидела собаку без хозяина, отвела ее в приют и была готова в любой момент вернуть собаку хозяину, так что версия о краже выглядит натянутой.
Виктория Павленко спала на полу в кухне большой камеры на 46 человек целую неделю, пока в СИЗО не пришли члены ОНК. Тогда зоозащитницу перевели в маленькую камеру, отвезли в больницу, сделали МРТ. «Результаты МРТ мне долго не показывали, — рассказывает Виктория. — Я написала главному врачу заявление и обозвала его живодером. Тогда он обещал посадить меня в карцер. Не посадил. Аппеляция в конце февраля. А сидеть мне — до января 2017 года».
Заместитель начальника СИЗО обещает выдать женщинам, которые спят на полу, вторые матрасы, починить в карантинной камере форточку — она не закрывается, и арестантки заклеили ее прокладками. Главный врач божится, что примет всех обратившихся к нему.
Мы обещаем вернуться и проверить, выполнены ли наши рекомендации. Если нет, грозим обратиться в прессу.
За 5 часов мы обошли всего 6 камер.
Диагноз: перелимит, рутинное равнодушие к просьбам и жалобам заключенных.
Состояние болезни: крайне запущенная степень.
Источник: Открытая Россия
