В последний год российская адвокатура стала не такой закрытой, как еще, может, пару лет назад. Не удивительно – ситуация обязывает. Атаки на корпорацию и отдельных ее представителей со стороны силовых структур, защита прав лиц, привлекаемых к ответственности – все это, хочешь-не хочешь, заставляет выходить в публичное пространство, иначе совсем затопчут, считает один из мэтров отечественной адвокатуры Юрий Костанов.
С РАПСИ он обсудил скорое появление единого Верховного суда РФ, рассказал, зачем в любом суде нужна отлаженная система аудиозаписи и как правильно следует воспринимать статистику судейской работы, а также пояснил, каким образом его кандидатура оказалась в списке преемников Владимира Лукина на посту уполномоченного по правам человека при президенте РФ.
«ОБЪЕДИНИТЬСЯ С АРБИТРАЖОМ? ТЫ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ЧТО ЭТО БУДЕТ!»
— Говоря о скором появлении единого Верховного суда РФ, эксперты приводят три версии нынешней судебной реформы: попытка сделать судебную практику однородной, установить единоначалие над третьей властью, освоить несколько десятков миллиардов бюджетных рублей. Вам какое объяснение ближе?
— В каждой из перечисленных версий есть что-то от правды. Довольно давно, когда я еще не был адвокатом, по каким-то делам навестил своего старого знакомого – тогда первого заместителя председателя Верховного суда РФ Владимира Радченко. Мы знакомы еще со времен его работы в аппарате ЦК КПСС. Я же тогда трудился в центральном аппарате прокуратуры СССР. Уже в то время задавал ему схожие вопросы: как судьи ВС относятся к объединению арбитражных судов с судами общей юрисдикции? Зачем вообще нужна самостоятельная ветвь судебной власти, когда можно сделать третью коллегию — по хозяйственным делам? Он, человек обычно выдержанный, в ответ высказывался довольно экспрессивно: «Не дай бог! Ты не представляешь, что это будет!».
Но я-то, задавая вопрос, держал в голове то, о чем сейчас рассуждают СМИ в контексте данного объединения – о единстве практики. Ведь и одни и другие руководствуются одним и тем же Гражданским кодексом РФ. И у них не всегда получалось выносить одинаковые по смыслу решения.
С другой стороны, как и всегда в России, если есть миллиарды, значит, их надо осваивать. Это правило работает еще со времен «до Карамзина».
— Кто должен возглавить самый главный суд страны?
— Есть Вячеслав Михайлович Лебедев. Ему не 25 лет, но он, при этом, имеет шанс еще побыть в своем кресле какое-то время. Если рассуждать о самом широком спектре возможных кандидатур, мое мнение таково – нельзя на такой пост выдвигать юристов без реального судейского стажа. Однако наша политическая действительность такова, что решается не по уму, а по каким-то политическим пристрастиям. Как и лет 20 назад, часто при определении судейских кандидатур у нас руководствуются не нуждами правосудия, независимостью судебной власти, а какими-то узкофракционными соображениями.
— Ну а сама версия о едином руководстве имеет право на жизнь?
— Единоначалие в судебной системе это очень плохо. Судья в принятии решений должен быть свободен. Когда я был начальником московского Управления юстиции, у меня случались конфликты и с Юрием Лужковым, и с тогдашним председателем Мосгорсуда Зоей Корневой. И когда почва из-под ног совсем стала уходить, ушел.
Работа в то время основывалась на трех китах – Моссовете, который меня избирал, Министерстве юстиции РФ, которое назначало, и, разумеется, местной исполнительной власти. Моссовет разогнали под гром пушек, стрелявших по Белому Дому. Министр юстиции Федоров, с которым у меня были очень хорошие контакты, ушел в отставку в знак протеста против знаменитого указа №1400 Бориса Ельцина. Причем его прошение удовлетворили молниеносно.
— Оставались Юрий Михайлович с Зоей Ивановной.
— Они практически сразу предъявили мне претензию: почему, мол, вы не вызываете к себе судей? Но я судьям не директор! «А вот они такие-сякие, плохие…». Говорил в ответ на критику, что, мол, вы их 70 лет вызывали, выстраивали во фрунт, и ничего хорошего из этого не вышло. Если мы хотим, чтобы судья нормально судил, он сам должен себя ощущать свободным человеком. Вот, вкратце, главная причина разногласий.
— Непопулярная до сих пор точка зрения – про судей…
— Когда стало очевидно, что для того, чтобы усидеть в своем кресле, все силы надо употребить на противодействие Лужкову, либо же, склонив голову, делать что попросят, я решил, что пора на выход. Это был конец 1993 года.
В тот момент ко мне подошли старые приятели из одного известного ведомства, сказали, что видят, как у меня не складывается карьера госчиновника. И предложили вот какую вещь. У них было свободное помещение. Они поинтересовались, как я смотрю на то, чтобы сменить род занятий. Подумав некоторое время, собрал друзей, образовали адвокатскую коллегию, дела стали налаживаться.
«ОЛЯ! ПЕРЕДЕЛАЙ КАК В ПРИГОВОРЕ!»
— Вернемся в сегодняшний день…
— Сейчас главное сомнение в вопросе объединения судов сводится к тому, что будет как по кому-то из классиков – если что-то плохое может произойти, оно обязательно произойдет. В последние годы усилиями Антона Иванова, да и не только его, дела в арбитражных судах пошли лучше, чем в судах общей юрисдикции.
— Что вы вкладываете в понятие «лучше»?
— Быстрее разбираются дела. У них у первых были внедрены IT-технологии. Они давно ввели аудиозапись судебных процессов и публикацию судебных актов в Интернете. Это очень важно. Насколько при этом стало больше справедливых решений, сказать не берусь. Все же я не работаю в арбитраже. Но опасаюсь, что все хорошее они не смогут отдать судам общей юрисдикции. Прекрасные наработки растворятся в море серости.
— Две ветви судебной власти у нас друг с другом сравнивают в последнее время очень часто. И так же часто забывают об элементарном численном неравенстве. Арбитражей в России до последнего времени было 111, судов общей юрисдикции – больше 3500. Не будем забывать, что для достижения «цифрового великолепия» арбитражам понадобилось почти 10 лет. Не секрет и то, что во многих регионах суды общей юрисдикции привыкли работать по старинке, а исполнение того же 262-го федерального закона порой откровенно саботируется.
— Вячеславу Лебедеву очень долго удавалось удерживать судебную систему в стороне от политических атак. Не всегда, конечно, но и это дорогого стоит. Конечно, судьи в основной массе не в восторге от всей этой открытости правосудия. И вы правильно сказали – многие саботируют данные процессы.
— Что может повлиять на ситуацию?
— На самом деле, для этого не так много и надо. Ведь в свое время арбитражники тоже встретили нововведения Антона Иванова и его окружения без восторгов. Она им нужна, эта прозрачность правосудия? Так было всегда. Еще в Ростовской областной прокуратуре я с этим постоянно сталкивался.
— Как именно?
— В 70-х годах прошлого века случилась показательная история. Осудили человека. Приходят родственники, возмущаются, идут вместе с адвокатом к секретарю судебного заседания. Кричат: «Что ты писала в протоколе?!». Та отвечает, что писала правду, а то, чем они недовольны, дескать, вписал позже кто-то другой. Девочке 18 лет. Ситуация такова, что замечания на протокол судебного заседания рассматривает сам судья. И подписать бумагу в итоге он должен вместе с секретарем. С другой стороны, обычное дело, когда протокол корректируется уже под вынесенный приговор.
— Что было в том случае?
— Наверное, кто-то подкупил уборщицу – у близких осужденного оказалась смятая страница черновика протокола судебного заседания. Очевидно, из урны для бумаг вытащили. На ней судейской рукой было написано: «Оля! Переделай как в приговоре!». И подпись. Родственники эту страничку приложили потом к кассационной жалобе, и дело ушло в Верховный суд СССР.
— Приговор отменили?
— Да ну что вы! Приговор оставили без изменений, просто выгнали с работы эту девочку Олю. Судья был тоже молод, к тому же часто заходил поболтать к нам, прокурорским. Сидели мы в том же здании, но на соседнем этаже. И вот заходит он как-то после этого, здоровается со всеми, мне руку тянет, но я его как будто не вижу. А потом говорю: «В следующий раз, прежде чем сюда зайти, сначала загляни. Увидишь меня, лучше сразу разворачивайся и уходи! А теперь пошел вон отсюда!».
Случилось это, повторюсь, сорок лет назад. Но так было везде. Любые попытки ввести аудио-фиксацию, конечно же, на корню подрубают эту практику.
— Наверное, причина консерватизма — не только в застарелых привычках служителей Фемиды.
— Нет, конечно. Есть федеральная целевая программа, по которой на суды было выделено немало десятков миллионов рублей, чтобы наладить, в том числе, постоянную аудиозапись процессов. Деньги освоены, все, вроде, уже отчитались. Последние отчеты датированы 2012 годом. На самом деле во многих судах это не работает. Совсем недавно в том же Мосгорсуде появились электронные табло с объявлениями, какие дела сегодня слушаются. Но дальше этого дело не пошло.
Я сейчас часто приезжаю в подмосковный Реутов, где веду одно военное дело. У председательствующего на процессе судьи там на столе часто вижу аж три микрофона. Спрашиваю, это аудио-фиксация процесса? «Нет, нет, вы не так поняли!», — отмахивается он. Ну и зачем ему, спрашивается, три микрофона?
В столице есть одна адвокатесса, Мария Серновец, член коллегии адвокатов «Аргументъ». Она направила кучу запросов председателям судов, сама ходила по судам. В результате подготовила прекрасную справку, из которой следует, что деньги действительно потратили, но ничего толком не работает. Противоречивые сведения при этом поступают от председателей судов и сотрудников Судебного департамента при Верховном суде РФ. Доводы чиновников просты: законодательство не готово, у нас не все программы разработаны.
— Но действующий процессуальный закон действительно прямо не обязывает судью вести аудиозапись процесса.
— Не обязывает, но и не препятствует этому. Еще в советские времена, когда судье было нужно, он все фиксировал еще на те, ленточные магнитофоны. Нажал кнопку – аппарат пишет. Нажал другую – запись остановилась. Удобно. Так что технически на самом деле все довольно просто.
Помнится, несколько лет назад в Савеловском суде Москвы судья сама объявила сторонам, что ведется запись процесса на пленку. Однако то дело было по-своему уникальным – Лужков с Жириновским спорили, кто из них больший коррупционер. Получается, в том случае они были заинтересованы, а так – нет.
При этом законодательство действительно нужно подправить. Формулировку кодексов о возможности аудиозаписи следует заменить на обязанность судьи записывать звук.
— Ну а если, действительно, не везде есть такая возможность?
— Это же в чистом виде законодательная техника! Сделайте оговорку: если установлена соответствующая аппаратура, значит, ее надо использовать.
— А если техника установлена, но неисправна?
— Так почините!
— Но есть и вещи посложнее, то же программное обеспечение.
— Я беседовал со специалистами, они смеются – какое еще специальное программное обеспечение? Чтобы предотвратить искажение записи, монтаж? Все это давно известно. Но здесь мы снова приходим к проблеме под названием «как распиливаются деньги».
— И как же?
— Повторюсь, на разработку специальных программ, и на аппаратуру, деньги были выделены. Говорят, деньги немалые. Я разговаривал со специалистами, они подтверждают это. Но сколько нужно миллионов, чтобы добавить одну строчку в одну из статей УПК РФ?
«НЕ НАМ СИДЕТЬ»
— Недавно на Всероссийском совещании судей были оглашены данные статистики за 2013 год. По ним в Москве по сравнению с другими регионами страны на 25% чаще удовлетворяются ходатайства следствия о заключении под стражу. При этом все последние годы Верховный суд и лично Вячеслав Лебедев неоднократно рекомендовали нижестоящим судам применять альтернативные меры пресечения, в частности, залог и домашний арест. Некоторые эксперты объясняют статистическое расхождение тем, что в столице очень много бомжей, и районным судам просто не остается иного выхода, как сажать таких под замок.
— (смеется) Но это же очень легко проверить! Надо посмотреть, сколько обвиняемых, подсудимых, осужденных не имеют постоянного места жительства. Вся статистика доступна, когда-то это была «форма №11». Думаю, что с цифрами на руках стало бы очевидно, что такое объяснение – абсолютная ерунда. Как человек, который варится в этой ситуации в самом низу, знаю – арестовывают всех, причем совершенно неважно, бомж это или не бомж. Что полиция принесла, то и завизировали. Даже если прокурор возражает, это не имеет никакого значения.
— Независимые юристы и представители адвокатуры, помнится, пытались как-то противодействовать этому порядку, но ощутимого успеха не добились.
— Первоначальные формулировки действующего УПК РФ были практически теми же, что и в УПК РСФСР. И суд, который решал вопрос об аресте, не должен был проверять наличие хоть каких-то доказательств, ни правильность юридической квалификации. Это было очень нехорошее законодательное решение.
В советские времена оно подправлялось приказами Генерального прокурора. И прокурор, который давал санкцию на арест, был обязан проверить обоснованность требования, то есть наличие хоть каких-то доказательств, а также законность такого требования с учетом правильности квалификации преступления. Поскольку приказы Генпрокурора СССР на судей ни в коей мере не распространялись, этот законодательный недостаток никак не исправлялся. В итоге получилось, что полиция всех хватает, но никто ничего не проверяет.
Я всегда придерживался простой идеи: не надо на этом этапе собирать доказательства в полном объеме содеянного. Необходимы элементарные доказательства, достаточные для возбуждения уголовного дела. Нет их? Значит, нельзя арестовывать!
— Законодатель в данном случае, получается, бесполезен?
— Ну почему же? Он потихонечку вносит изменения. Сейчас нужно указывать конкретные обстоятельства, из-за которых требуется заключение под стражу. Однако в интерпретации наших следователей такие конкретные обстоятельства стали выглядеть очень просто – «находясь на свободе, может скрыться или оказать давление на других участников следствия». Конкретики как не было, так и нет. Закончилась эта битва тем, что нельзя избирать арест, если можно избрать другую меру пресечения. Очень коллега Резник этим гордится. Видимо, приложил к этому руку.
Казалось бы, хорошо. Но дать людям вкус к нарушению закона легко. Но вот потом заставить их вернуться назад и соблюдать закон – очень трудно.
— Как перевоспитать тех, кто привык с высоты служебного статуса игнорировать процессуальный закон и подзаконные акты?
— Начнем с того, что нельзя принимать такие неоднозначные законы. Когда-то для прокурора не было большего греха, чем необоснованный арест. За него наказывали строже всего. Но есть и противоположная картина. Сидят в одной комнате два следователя. Одного за необоснованный арест наказали, а другого пронесло. Эффективность же наказания, как еще классики писали, определяется не суровостью, а неотвратимостью.
— Вопрос, набивший изрядную оскомину — как ее обеспечить?
— Вот вам пример. Сегодня есть масса нарушений, которые являются таковыми даже с точки зрения Верховного суда. Но пока на них закрывают глаза, они и дальше будут совершаться. Если следователь знает, что при нарушении дело через суд – а еще раньше через прокурора – не пройдет ни при каких обстоятельствах, он не станет нарушать. В свою очередь, если суды будут знать, что их действия станут причиной отмены приговора в Верховном суде, они не будут совершать эти действия.
Уже который год я бьюсь за то, чтобы суды во всех своих отказах указывали мотивы, по которым они каждый довод жалобы признают несостоятельным. Трижды по этому поводу обращался в Конституционный суд! Трижды КС РФ со мной соглашался – в 2004, 2005 и 2013 годах. Есть постановление пленума Верховного суда РФ, где все это прописано. То есть Верховный суд согласен и выступает за.
— Но в действительности все не так, как на самом деле?
— Именно так, причем глупости происходят и на уровне Верховного суда тоже. Был у меня один доверитель, бывший прокурорский работник. Сидел он в колонии под Рязанью. КС вынес определение, где указал, что каждый человек имеет право на адекватный ответ. Под адекватным ответом понимается, что те, кто отказывает, обязаны указать мотивы своего несогласия отдельно по каждому пункту. Я копию определения послал ему в колонию. В ответ получил экзальтированное письмо о том, что вся колония в восторге от этого определения и чуть ли не шапки вверх бросает.
Но я старше и мудрее. Посылаю новую жалобу в Верховный суд и прилагаю это определение конституционных судей. Получаю ответ, как две капли воды похожий на предыдущие. Отличается документ только фамилией подписавшего его судьи. Делаю вывод, что Верховному суду плевать на Конституционный суд, заодно на Конституцию, и уж тем более на самих осужденных.
В судейском сленге на этот случай есть выражение «не нам сидеть». Вот и все.
«НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ ИЗ МЕНЯ НА СТАРОСТИ ЛЕТ ДЕЛАЛИ НАВАЛЬНОГО»
— Начала работать новый Уполномоченный при президенте по правам человека – Элла Памфилова. В списке кандидатов на данный пост недолгое время фигурировала и ваша фамилия. Как это произошло?
— Здесь надо сказать «спасибо» одному из моих бывших студентов. Он сейчас довольно крупный функционер в «Справедливой России». Когда стала приближаться отставка Владимира Петровича Лукина, действительно начали звонить люди и говорить, что моя кандидатура вдруг оказалась среди возможных претендентов на его место. Но я-то ничего не знал! К тому же в своей партии они говорили так: «Если вам не понравится Костанов, у нас есть Крашенинников!». Я когда это услышал, очень возмутился. В помощниках у Сергея Миронова есть один бывший адвокат, и я ему сказал, что не хочу, чтобы из меня на старости лет делали какого-то Навального, которого подсунули под Собянина, чтобы изображать объективность происходящих процессов.
— Было очевидно, что на этот пост будет назначена именно Памфилова?
— Когда только появилась ее фамилия, в кругах, близких к президентскому Совету по правам человека, все было понятно сразу же. Также было понятно, что нам самим надо было предлагать президенту именно ее. Так и было сделано.
— В конце 2012 года произошла довольно серьезная ротация состава СПЧ. Показалось, что людей с большим правозащитным стажем в Совете сменили лица консервативных взглядов, так или иначе близкие к правоохранительным органам или спецслужбам. Верное наблюдение?
— Тут требуется краткое предисловие. К Совету я поначалу не относился как к структуре, которая реально может что-то сделать, на что-то повлиять. И для меня было неожиданным, когда в свое время спросили мое согласие на выдвижение в этот орган. Я подумал и решил, что мне возражать не надо.
— Почему?
— Еще когда председателем Совета была та же Памфилова, в президентство Дмитрия Медведева, появилось два резонансных законопроекта. Один, в частности, касался формулировки статьи Уголовного кодекса о государственной измене. И на оба мне довелось готовить экспертные заключения. Они были негативными, но Памфиловой понравились, и от лица Совета их положили на стол Медведеву. Тот на обоих написал резолюцию — «Согласен». Получилось, что оба проекта надо было из парламента отзывать, поскольку они были президентскими. В итоге поправки по госизмене легли на полку.
Эту историю рассказали, но особо гордиться я не стал. Но именно в тот момент понял, что хоть что-то сделать посредством участия в работе Совета можно.
— Но дальше все было уже не так радужно.
— Потом президентом стал другой человек, пресловутую госизмену с полки сняли. Но там на самом деле такой пустой проект, что в принципе мало что он изменил.
Совет, насколько я теперь вижу, довольно активная организация. Хотя и не всегда. Что касается ротации его кадрового состава, мне трудно судить. Чуть-чуть не ушла Тамара Морщакова. Слава богу, осталась. При этом таких вот прямо зависимых от власти людей там не так много. И уж точно на общую политику они не влияют. Возникают время от времени, конечно, какие-то нелепые конфликты, но их причина – чисто технические разногласия. Ведь все пытаются делать одно и то же самое дело. В принципе же народ ничего, грамотный.
— Лукин на посту омбудсмена иногда, что называется, «показывал зубы». Что ждет Памфилову?
— Чему вы удивляетесь? Лукин — старый шестидесятник. Ким, Визбор, Городницкий — его компания. Мы с ним всегда очень легко находили общий язык. У него море обаяния и мудрости. Но и с Памфиловой приходилось работать. У нее политический вес поменьше, и ей будет труднее. Но все равно это лучшая кандидатура из всех, что предлагались. Не зря же я за нее голосовал?
Беседовал Владимир Новиков.
