Федеральная палата адвокатов попросила правительство повысить оплату работы государственных адвокатов по назначению минимум в четыре раза. Профессиональное сообщество надеется таким образом очистить свои ряды от «карманных адвокатов». Глава палаты ЮРИЙ ПИЛИПЕНКО рассказал корреспонденту “Ъ” АЛЕКСАНДРУ ЧЕРНЫХ, почему сейчас защита так редко добивается оправдательных приговоров, как судьи относятся к адвокатам и почему все-таки присяжные оправдали Веру Засулич.
— Недавно я читал на портале «Медиазона» интервью с адвокатом «Агоры» Александром Попковым, и он рассказывал, какое у него было сильное душевное волнение, когда он впервые и пока единственный раз добился оправдания клиента. Он заметил между делом, что многие российские адвокаты за 20 лет работы ни разу этого чувства не испытывали. Человеку, незнакомому с юриспруденцией, кажется чем-то неправильным тот факт, что адвокат может за всю свою карьеру ни разу не добиться оправдания. Вы можете объяснить, почему в России так происходит?
— Начнем с того, что любая профессия предполагает наличие определенных результатов деятельности. Что для адвокатов является таким результатом? Прежде всего, важный результат — смягчение обвинения, чтобы человеку не «навесили» того, чего он не совершал. Эта победа остается незамеченной, а ведь результатом является менее суровое наказание, чем просило обвинение или рассчитывало следствие.
— Но почему именно так и происходит?
— Многое объясняет одна потрясающая история. Есть среди нас небезызвестный человек — Владимир Колесников. В советское время он был следователем, руководителем ростовской милиции, лично задержал Андрея Чикатило, после этого его карьера пошла в гору, он стал замминистра внутренних дел, заместителем генпрокурора, а потом и депутатом Госдумы. И вот лет семь-восемь назад он на центральном телевидении обсуждал проблему независимости судов. Будучи депутатом Госдумы, заявил: мол, у нас следствие очень хорошее, а вот суды — это всего лишь приложение, некое подобие экспертных учреждений, которые технически проверяют, что следствие сделало. Мол, поступает дело, судья должен взять материал, полистать, посмотреть, правильно ли страницы пронумерованы, все ли подшито — вот и вся работа суда, по мнению депутата.
Я лично был крайне изумлен. Казалось, что должна последовать какая-то реакция Верховного суда, Конституционного суда, кто-то должен был возмутиться, объяснить депутату, что он что-то напутал. Но все промолчали. И знаете, он как будто накаркал. Мы, адвокаты, постепенно стали на себе ощущать, что у судов меняется система координат. К адвокатам стали достаточно явно относиться как к субъектам, мешающим суду быстро применять закон. Одновременно суд стал заметно благосклоннее к обвинению. И в итоге страна имеет меньше 0,5% оправдательных приговоров. Подчеркну: страна, не адвокаты.
Если вы были в суде, вы видели, как это происходит. Адвокат встает с документом на 15–30 страницах, заявляет ходатайство. Аргументируя, указывает на постановление Конституционного суда, ссылается на практику ЕСПЧ, на позицию Верховного суда, просит суд учесть и то, и это. В общем, пытается исполнить свою работу.
А потом очередь обвинения, которое оперирует одной-двумя фразами: «Доводы защиты не обоснованны, прошу отказать». И суд отказывает — с примерно той же формулировкой. Это уже стало общим местом. Знаете, я застал советские времена — тогда невозможно было представить, что доводы защиты не будут оценены судом и не будут изложены в судебном решении.
— В чем причина этих изменений?
— У нас страна особенная, у нас «человек с ружьем» — помните, был такой фильм с Лениным в качестве главного героя — постоянно пытается взять верх во всем, и небезуспешно. К тому же, с одной стороны, мы хотим жить в Европе и пользоваться всеми плодами мировой цивилизации. Но, с другой стороны, не хотим принять необходимые обременения — в частности, реальные процедуры судебной власти. Это ведь трудно, администрации легче заявить, что у нас органы никогда не ошибаются. И следовать интересам исполнительной власти комфортней, чем отстаивать правовые принципы.
С оправдательными приговорами вот какая история. Вспомним Иосифа Виссарионовича Сталина — при нем было до 10% оправдательных приговоров. Или возьмите блокадный Ленинград — мало кто знает, что там продолжали работать обычные районные суды. Блокада, разруха, бомбежки, судьи ночевали прямо в здании суда — и даже в этих условиях они до 10% оправдательных приговоров выносили.
Или вот позднесоветское время, от Хрущева и дальше. Оправданий, казалось бы, не так много — но при этом существовал вариант «направления дела на доследование». Это был сигнал от суда: ребята, прекращайте, мы не видим оснований для осуждения. И те же 8–10% дел отправлялись обратно к следователям, где их тихо закрывали.
— Сейчас действует схожая практика, когда человека в явно неоднозначном деле признают виновным, но назначают ровно тот срок, который он уже отсидел в СИЗО.
— Да, наказание «по отсиженному» тоже рассматривается моими коллегами как победа. Конечно, это нездоровая ситуация. Но вообще в теме с оправданием есть очень важная ментальная проблема. Мы, адвокаты, люди с пониманием. И отдаем себе отчет, что примерно в 85–90% случаев подсудимые вполне обоснованно осуждаются. Но есть 10–15% граждан, которые привлекаются к уголовной ответственности без оснований. Либо они невиновны, либо их вина не доказана.
«Судьи забывают, что их главная цель — освободить невиновных»
— Это говорит о непрофессионализме нашего судейского корпуса? Или все-таки об отсутствии независимости судей?
— Я не хотел бы давать суду негативных оценок, тем более осуждать, ведь адвокатура — неотъемлемая часть правосудия, это наше профессиональное поприще. Пусть даже судейские к нам иногда относятся с плохо скрываемой осторожностью — бывают случаи, когда судья, проходя по коридору, не здоровается со своим бывшим однокурсником, который стал адвокатом.
Сейчас, я думаю, никто особенно уже на судей и не давит. Мне кажется, что они сами себя «упаковали» в определенный стандарт мировоззрения — у них появилось стойкое внутреннее убеждение, что зря человека в суд не привезут.
Повторяю, 85–90% человек, которые попали на скамью подсудимых, сами выбрали эту судьбу. Но очень важно понять, что состязательный процесс предназначен не для того, чтобы их осудить. И Уголовно-процессуальный кодекс создан, и тома комментариев к нему написаны ради оставшихся 10–15% подсудимых — чтобы помочь невиновным. Общество, защищая их при помощи института адвокатуры, на самом деле защищает себя. Потому что если в местах лишения свободы оказывается невиновный человек — это как раковая клетка, которая будет разрастаться дальше.
Сейчас судьи нередко считают своей задачей пролистать дело и определить наказание. Они забывают, что их главная цель — освободить невиновных. Я разговаривал об этом с одним умнейшим человеком из Верховного суда, и он ответил: «А как же борьба с преступностью? Нас народ не поймет». Но для борьбы с преступностью есть специальные органы. И их много. А у суда совсем другая задача — защитить закон и справедливость.
Кадровая проблема тоже, безусловно, существует. Недавно было опубликовано исследование о составе судейского корпуса в России. Чаще всего судья — это женщина средних лет, разведенная, которая, как правило, обучалась заочно, затем работала секретарем суда, потом помощником судьи. А ведь во многих зарубежных странах, например, для получения статуса судьи обязателен стаж другой юридической практики, в том числе адвокатской и прокурорской. Это дает возможность приобрести достаточный опыт и мудрость, чтобы в состязательном процессе действительно стоять «над схваткой» сторон. И это работает — я видел судей за рубежом, и мне кажется, что у них больше чувства внутреннего достоинства и меньше неприятия к людям.
У нас адвокат практически не имеет шансов стать судьей. Более того, принято решение, что у судьи не должно быть родственников в адвокатуре. Многие адвокаты были вынуждены закончить карьеру только потому, что сыну, или внуку, или племяннику удалось стать судьей в соседней области. Затем запретили судьям иметь родственников в прокуратуре, в МВД… На мой взгляд, излишняя замкнутость не идет на пользу судейскому корпусу — он рискует превратиться в закрытую касту со своими внутренними проблемами, которые дорого будут стоить стране.
— Что же делать?
— У меня нет короткого рецепта, как изменить ситуацию. Наша страна достойна самой лучшей судьбы, но если право не станет действительно высшей ценностью, а суд не встанет на защиту этого принципа с гораздо большей твердостью, то перспективы у нас не очень хорошие. А ведь у России есть все основания для того, чтобы быть и в правовом смысле великой страной. Вспомните юристов XIX века, присяжных адвокатов — это величайшие личности, они внесли вклад в развитие общественной мысли не меньший, чем великая русская литература. Когда люди приходили слушать судебные заседания, это было для них приобщением к чему-то великому, адвокатов на руках носили.
— Какой-нибудь человек в погонах вам сейчас сказал бы на это, что из-за таких адвокатов в итоге Засулич оправдали.
— Ее оправдали не адвокаты, а присяжные. Суд стал заложником общественного мнения — Россия того времени не признала Засулич виновной. Россия, кстати, и Октябрьский переворот приняла, и церкви потом «обезглавила». К ней вопросы.
— Может быть, наша судебная система тоже стала такой из-за общественного мнения?
— Вообще с правом Россия не всегда дружила так хорошо и основательно, как во второй половине XIX века. Хотя и в позднесоветский период — тогда я уже был адвокатом — наша профессия была более весомой, чем сейчас, мы могли влиять на ход процесса. А сейчас нам снова нужно возвращаться к истокам. Объясняться, что суд — это не придаток исполнительной власти, что он сам — власть.
Когда после распада Советского Союза начала строиться новая Россия, была возможность создать вместо судебной системы судебную власть. Но у меня такое ощущение, что этой возможностью не вполне воспользовались. Денежное довольствие — как у власти, все остальное — как у системы.
— Суд потерял этот шанс в какой-то конкретной ситуации? Или это постепенно накапливалось?
— Мне кажется, такая возможность была до середины нулевых годов. Потом слово «либерал» стало ругательным, а под понятие «либерализм» почему-то подпали и правовые ценности. Хотя право — что ни на есть консервативный феномен. Не хотелось бы, чтобы ссылки на Конституцию попали в разряд подозрительных.
— Вы произнесли фразу: «Сейчас на судей особенно уже и не давят». Получается, что на судей все-таки возможно надавить?
— Скорее да, чем нет. У нас, у адвокатов, есть мнение, что это может каким-то образом происходить. Был период, когда суды, с нашей точки зрения, более свободно принимали решения и выносили приговоры. Но тогда заговорили о коррупции — о том, что адвокаты им деньги якобы носят. Не буду отрицать, иногда и такое имело место. Но под благовидным предлогом борьбы с коррупцией каждый оправдательный приговор стали объяснять взяткой. А судьи тоже люди, им не хочется постоянно оправдываться — поэтому стало проще вынести обвинительный приговор. И спать спокойно.
Хотя не у всех получается. Мне недавно один древний адвокат, в молодости бывший председателем облсуда и выносивший смертные приговоры, рассказал о своих печалях. По тем порядкам судья, вынесший приговор, должен был и при исполнении присутствовать. И расстреляли парня, не вполне, как ему и тогда казалось, виновного. Уже и лет тьма минула, а этот расстрелянный по ночам все снится и просит зубы золотые мамке передать.
Есть и другие способы давления. Вспомните, например, дело судьи Владимира Букреева, который все-таки признал виновным полковника Буданова, — потом его самого осудили, лишили статуса. Судейскому корпусу трудно не связывать эти два события между собой. Обжечься никому не хочется.
— А во время процесса кто может давить на судью?
— Повторяю, у нас нет доказательств прямого давления. Но неплохо было бы и следствию, и оперативным службам держать более длинную дистанцию от суда. Возможно, раньше эта дистанция была еще короче — и за то время в судебной системе успели сложиться определенные «обыкновения». Но мне меньше всего хотелось бы выступать в роли обвинителя судебной системы. Я ее адвокат и уже не раз говорил: к сложившейся ситуации привело прежде всего безразличие общества. Если суд остается один на один с оперативными службами, он не сможет устоять. Для того чтобы стать независимой властью, ему нужна поддержка других ветвей власти, адвокатуры, СМИ, всех институтов гражданского общества. У адвокатов есть только одна мечта — сильная, независимая судебная власть. Мы призываем судейское сообщество присоединиться к нам. Вместе мечтать веселей.
Кстати, когда мы начинаем давать негативные оценки, то чаще всего имеем в виду уголовное судопроизводство, громкие дела, когда действительно возникают вопросы. Но ведь есть огромная масса уголовных дел, по которым суды выносят вполне обоснованные приговоры. И таких дел большинство, нельзя этого отрицать. А еще есть гражданское судопроизводство, арбитражные дела, где наш суд более чем достойно выглядит по сравнению с западными судами.
И у нас есть целая плеяда адвокатов, которые практикуют по гражданскому, налоговому праву, занимаются консалтингом. Они могут в полной мере проявлять свои профессиональные качества и добиваться побед. А вот в области уголовного судопроизводства мы действительно попадаем в очень узкий коридор возможностей. И этот коридор постепенно сужается, хотя потребность в уголовных адвокатах возрастает. Мы иногда с горечью шутим, что экономикой страны пытаются управлять с помощью Уголовного кодекса, а не Гражданского.
Нас радует, что власть заметила эту проблему: президент России внес в Государственную думу пакет законопроектов, цель которых — сократить риски ведения предпринимательской деятельности, исключить возможность давления на бизнес с помощью механизмов уголовного преследования. Мы полностью поддерживаем курс на гуманизацию уголовного и уголовно-процессуального законодательства в отношении предпринимателей. На недавнем экономическом форуме опять же Владимир Владимирович Путин отметил необходимость улучшения судебной деятельности.
— А политические дела у нас в стране есть, на взгляд адвокатов?
— Официально в России нет политических дел, потому что нет «политического» раздела в Уголовном кодексе. Вы, журналисты, и какая-то часть общественности имеете право давать оценку некоторым процессам как политическим. Может быть, у вас есть для этого основания. Но ваши оппоненты скажут: налоги человек не платил, шлем сорвал с полицейского, какая тут политика?
Это везде так — во всем мире существуют уголовные дела, которые кто-то может назвать политическими. Вопрос инструментария, который выбирают. Уголовное преследование — очень уж удобный инструмент.
«При советской власти следователи и судьи серьезно отвечали за свои ошибки»
— Про суд мы поговорили, а как обстоят дела у ваших непосредственных противников? Как вы оцениваете уровень прокуратуры и следствия?
— Следователи, конечно, заточены на то, чтобы человека посадить. Тут ничего не поделаешь, у них такая профессиональная установка. Но есть и другие проблемы. Вот частая ситуация: в Москве возбуждают крупное уголовное дело по экономической статье и бросают на него следователя из региона. Чтобы не было коррупции или по другой причине. Спрашиваешь у него: «Что такое банковская проводка? Что такое свифтовка? Ты вообще занимался подобными делами?» А он отвечает: нет, я в Йошкар-Оле только убийства расследовал. И ему поручают крупнейшие экономические дела, в которых не всякий специалист разберется. И это, конечно, большая проблема.
Все это усугубляется отсутствием какой бы то ни было ответственности за неправомерное уголовное преследование граждан. При советской власти, к которой сейчас модно апеллировать как к источнику благополучия, следователи и судьи серьезно отвечали за свои ошибки. Сейчас можно все, и ничего за это не будет. Как у Достоевского в романе «Братья Карамазовы»: «Можно все — Бога нет».
Что касается обвинения. Очень редко встретишь на стороне обвинения коллегу, который в принципе находится в поле именно состязательного процесса. Чаще всего он оперирует набором из десятка фраз. Или просто зачитывает ранее подготовленную бумагу. Ну а зачем стараться, если перед тобой сидит профессиональный судья, который внутренне настроен на поддержку обвинения? Пришел, прочитал 30–100 страниц обвинительного заключения, сказал «прошу осудить», и все. И пока у нас не расширится компетенция суда присяжных, следствие и прокуратура не изменятся — по крайней мере, в лучшую сторону. Нет для этого побудительных мотивов.
— А как присяжные повлияют на работу следователей и обвинения?
— Чем больше дел будет рассматриваться с участием присяжных, тем чаще нужно будет стороне обвинения проявлять профессионализм. Ведь приходится не только судье, но и присяжным доказывать вину подсудимого. Но вместо того чтобы более ответственно относиться к расследованию и доказательствам, силовики несколько лет назад пролоббировали сокращение количества составов преступления, подсудных присяжным. Сослались на терроризм, на сложность дел, еще на что-то — и сократили.
Сейчас суды присяжных выносят 15–18% оправдательных приговоров, но за год рассматривают всего лишь 400–500 дел. А ведь Конституцией установлено, что граждане имеют право участвовать в отправлении правосудия. Мне представляется, что 500 дел в год — просто насмешка над этим конституционным правом. Хотелось бы, чтобы каждый десятый гражданин хоть раз в жизни побыл присяжным, взял на себя ответственность за вердикт. Решил, достоин человек снисхождения или не достоин. Суд присяжных — прямая связь между гражданами и государством. Более прямая, чем участие в выборах. Тотальное участие граждан в отправлении правосудия — лучшая прививка против любой нестабильности в стране.
— Президент в своем послании Федеральному собранию заявил о необходимости реформы суда присяжных. Вы участвуете в этой работе?
— Мы в Федеральной палате адвокатов (ФПА) были первыми, кто откликнулся, подготовили много предложений. К сожалению, не все из них учтены, но будем дальше их продвигать. Например, мы предлагали ввести административную ответственность для граждан, которые без оснований не являются в суд для отбора кандидатов в присяжные. Сейчас рассылают тысячу приглашений, а приходит 50 человек. Но если ввести ответственность, то достаточно будет разослать 100 приглашений — придет 90 человек. И экономия, и скорость.
Другая наша идея — наказывать кандидатов в присяжные, если они скрывают важные данные о себе (например, о судимости). По закону, даже если она погашена, гражданин уже не имеет права быть присяжным. И сейчас сторона обвинения научилась этим пользоваться: узнают, что в состав коллегии попал такой человек, и держат весь суд «на крючке». Если будет вынесен оправдательный вердикт, добьются его отмены — из-за одного человека.
Еще одно наше предложение — передать суду присяжных все дела по экономическим составам преступлений.
— А как вы относитесь к идее сокращения количества присяжных с 12 до 8 человек?
—12 человек — оптимальное число для принятия решения, это доказали, например, ученые из США. Не зря же 12 апостолов было. Но и восемь присяжных лучше, чем один судья, занимающийся лишь «пересчетом страниц» в деле.
Мне один серьезный политик говорил на днях: пройдет реформа, получите вы, адвокаты, свои 15 тысяч дел в суде присяжных, лучше вам станет? Но это получат не адвокаты, это получите вы — граждане. Россия получит только лишь 15 тысяч дел в суде присяжных из почти миллиона по году. Важный шаг, но короткий.
«Для казаков деньги у государства есть, а для адвокатов нет»
— Мы обсудили судей, следствие, обвинение — давайте теперь покритикуем адвокатов. В конце прошлого года ряд правозащитников указали на серьезную проблему, связанную с адвокатами по назначению — защитниками, предоставленными государством. Юристы утверждают, что такие адвокаты часто сотрудничают со следствием и наносят серьезный вред своим временным клиентам. Что вы думаете об этих претензиях?
— С адвокатами по назначению, действительно, есть проблемы, не буду этого отрицать. Но давайте сначала расскажу о том, о чем вы, возможно, и не хотели бы услышать,— о деньгах. Конституция гарантирует каждому право на получение квалифицированной юридической помощи, в том числе бесплатно — в случаях, предусмотренных законом. Если у подозреваемого или обвиняемого нет адвоката, то государство предоставляет ему защитника по назначению. Для гражданина помощь такого защитника бесплатна, но адвокатам государство должно платить, ведь они выполняют публичную функцию. Очень долго адвокатам по назначению платили по 290 рублей за один судодень. Три года назад мы с огромными сложностями добились повышения этой ставки до 550 рублей.
Но вы понимаете, что это сумма все равно неадекватная, унижающая наше профессиональное достоинство. Адвокат — даже молодой, неопытный — это человек с высшим образованием, который потом еще два года стажировался, сдал сложные экзамены. Он занимается элитарной деятельностью — а ему государство платит 550 рублей. А ведь 70% всех российских адвокатов задействованы исключительно в оказании помощи по назначению — другой работы просто нет, особенно в регионах. Почти 50 тысяч адвокатов получают от государства после уплаты налогов примерно 9 тысяч рублей в месяц, это прожиточный минимум. И кто может требовать от адвоката, чтобы он за 550 рублей каждый раз выкладывался полностью?
При этом судьям и обвинителям платят на порядок больше. Точных цифр мы не знаем, потому что все «зашифровано» — есть отдельная ставка, потом первый эшелон надбавок, второй, третий, доплаты за выслугу лет, за доступ к секретным документам… Но все равно известно: начинающий федеральный судья, например, получает около 100 тысяч рублей в месяц. Да что там судья! Переводчик — конечно, это особо значимый участник процесса — получает от 700 рублей в час. Подчеркну, в час, а адвокат — 550 рублей в день.
Нас недавно возмутила история с казаками. Судебный департамент города Москвы пригласил казаков охранять по периметру суды за 3 тысячи рублей в день. До этого мы думали: пока государство в сложном экономическом положении, не будем поднимать вопрос оплаты, попробуем как-то прожить. А теперь оказывается, что для казаков деньги у государства есть, а для адвокатов нет. И мы решили настаивать на повышении оплаты труда.
В начале апреля совет ФПА направил в правительство, Государственную думу, администрацию президента и Министерство юстиции обращение с требованием устранить дискриминацию в оплате труда адвокатов по назначению. Мы предлагаем повысить ставку до 3 тысяч рублей за один день участия в уголовном, гражданском и административном судопроизводстве или перейти на почасовую оплату труда с минимальной ставкой от 700 рублей в час.
С сожалением могу констатировать: государство уклоняется от исполнения возложенной на него Конституцией обязанности по обеспечению граждан квалифицированной юридической помощью.
— Если адвокатам по назначению станут платить больше, они перестанут подыгрывать следствию?
— Надо понимать, что сейчас адвокаты заинтересованы даже в этих 550 рублях — а следователям легче, когда обвиняемого защищает знакомый им адвокат. Чтобы он сказал: «Петров, признавайся, тебе же лучше будет» — и никаких проблем. Так что «формального» адвоката вызывают чаще, ему удается деньги заработать. А если адвокат по назначению занимает принципиальную позицию, то может попасть в так называемый черный список — его просто не вызовут больше, работы не будет. Вот такой стиль выбрали правоохранители.
Разумеется, мы принимаем меры к тому, чтобы полностью ликвидировать незаконное сотрудничество адвокатов с правоохранительными органами и судом. Поэтому уже несколько лет назад каждая региональная палата приняла порядок участия адвокатов в судопроизводстве по назначению. Составляется график дежурств, следователь или судья может вызвать только дежурного адвоката, а не своего знакомого. За нарушение графика адвокату грозит лишение статуса.
Но тут же оказалось, что в определенные дни количество следственных действий увеличивается кратно, — нетрудно догадаться, по какой причине. Поэтому в ряде регионов разработаны и введены в действие специальные электронные системы. На основе данных о дежурствах они распределяют адвокатов по заявкам следователей и судей методом случайной выборки. В систему можно войти через интернет. После ввода заявки программа выбирает адвоката и направляет ему уведомление. Если он не ответит в течение короткого времени, будет выбран другой адвокат.
Кстати, программы мы разрабатываем за свой счет — адвокаты получают свои 550 рублей, платят взносы в палату, а мы на эти деньги помогаем государству организовать бесплатную помощь малоимущим гражданам. Хотя это конституционная обязанность именно государства.
— А какие-то результаты введения таких программ уже есть?
— Они позволяют свести возможность назначения «карманного» адвоката практически к нулю. Кстати, когда Адвокатская палата Ставропольского края внедрила такую систему, то региональная прокуратура опротестовала ее решение. Мы отбились, но этот случай показывает, кто заинтересован в «карманных» адвокатах.
А в Удмуртии, после того как там внедрили программу и ввели стандарты защиты по назначению, граждане стали реже заключать с адвокатами соглашения об оказании помощи за гонорар — увидели, что бесплатные защитники работают не хуже. Вообще неизвестно, как теперь региональной адвокатуре прожить, если не повысятся ставки.
«Как-то неловко России вопросах организации правовой помощи быть в одной компании с Конго и Албанией»
— Говоря о качестве работы — вы ведь в этом году серьезно изменили процедуру адвокатского экзамена. Для чего это было сделано и как он теперь будет проходить?
— По закону у нас в России единый статус адвоката — если ты переехал из одного региона в другой, то можешь продолжить работу без дополнительных проверок. Разумеется, и вхождение в профессию должно осуществляться по единым стандартам. Но произошла некоторая разбалансировка — в регионах сложился разный порядок проведения квалификационного экзамена. Его необходимо было унифицировать. Ну и вообще давно пора было пересмотреть сам подход к экзамену.
Новый порядок начнет действовать с 1 сентября. На первом этапе экзамена претендент садится за компьютер, тот ему предлагает 70 вопросов, нужно за 60 минут дать как минимум 50 правильных ответов. После этого — устный экзамен, как в университете, по билетам. Мы уменьшили количество возможных вопросов с 454 до 236. Но и сами они изменились — больше не дублируют вузовские учебники. Например, если раньше в билете стояло просто «договор аренды», то теперь задание формулируется так: «укажите действия адвоката при осуществлении представительства интересов арендодателя». Мы хотим именно навыки адвокатской работы увидеть у человека, а не просто способность к зазубриванию кодексов и учебников. Кстати, теперь разрешено при подготовке ответа использовать кодексы: важно понять, как человек умеет с ними работать.
— Планируется еще одна реформа — возможно введение адвокатской монополии на судебное представительство, проект соответствующей концепции уже подготовил Минюст. На каком этапе сейчас находится обсуждение реформы?
— По нашим данным, проект по техническим причинам был возвращен из правительства в Министерство юстиции, где будет дорабатываться. А в конце года Минюст вновь внесет его в правительство. Это подтвердил статс-секретарь — заместитель министра юстиции Юрий Любимов, выступая на международной конференции ФПА, которая проводилась в рамках VI Петербургского международного юридического форума.
Проект предусматривает объединение практикующих юристов на основе адвокатуры и введение исключительного права адвокатов на судебное представительство. Конечно, возможность участвовать в судебном процессе останется у корпоративных юристов и у тех, кто готов сам себя защищать. Но юристы, предоставляющие на постоянной основе правовую помощь неопределенному кругу лиц, должны состоять в адвокатуре. Может быть, они смогут вступить в нашу корпорацию по упрощенной процедуре — только пройти тестирование на знание Закона об адвокатуре и Кодекса профессиональной этики адвоката.
Дискуссионным пока остается вопрос об организационно-правовой форме, в которой в рамках адвокатуры может осуществляться юридический консалтинг. Предлагаются два варианта: либо ввести новую форму адвокатского образования, то есть некоммерческой организации, либо предусмотреть возможность создания ООО со специальной правоспособностью. Во многих странах адвокаты уже давно имеют право учреждать коммерческие организации по оказанию юридических услуг. Предусмотренные для них ограничения (главное — учредителями и инвесторами могут быть только адвокаты) исключают зависимость от коммерческих интересов и гарантируют выполнение всех принципов адвокатской профессии.
Как-то неловко России, великой стране, в вопросах организации правовой помощи быть в одной компании с Конго и Албанией. Да и общий имидж это портит.
— В сентябре вступает в силу Закон об арбитраже, реформирующий систему третейских судов в России. Поможет ли этот закон борьбе с недобросовестными карманными третейскими судами? Не приведет ли реформа к сокращению числа арбитражных учреждений, к удорожанию третейского судопроизводства и повышению гонораров третейских судей?
— Да, реформа уже вошла в стадию практической реализации. Честно говоря, не уверен, что число арбитражных учреждений останется большим — третейское разбирательство в последние годы успело скомпрометировать себя участием в недобросовестных схемах. И есть много так называемых карманных третейских судов, созданных при крупных компаниях, таких как, например, «Газпром» или Сбербанк. Там могут быть самые достойные люди, но это сомнительная практика, когда одна из сторон договора формирует суд и разрешает спор в отношении собственной сделки. Может быть, для рынка будет и неплохо, если количество третейских судов уменьшится. Если это приведет к удорожанию процедуры разбирательства, беды не вижу, ведь всегда остается возможность обратиться в государственный суд.
Источник: Коммерсант
