Автор — Юлия Страту
Путь жертвы
«Я студентка из маленькой деревни. Точнее, уже бывшая студентка. Я мусульманка, но наша семья не так религиозна, мы не такие, как бабушки и дедушки. Если отцу не нравилась моя одежда, он передавал это через маму. И мама старалась донести мягко. Папа имеет более-менее прогрессивные взгляды, он, например, считает, что женщине необходимо высшее образование. Но не чтоб устроиться на работу. Девушка с образованием — это и в нашей деревне почетно, и для будущего мужа.
Я поступила на платное отделение ВУЗа и жила в общежитии, на выходные приезжала домой. Родители опасались плохих нравов в общежитиях, но этого не было. Кто хотел, делал свои дела по-тихому. В основном невесты встречались со своими женихами (для таких дел снимают квартиру на сутки). А в общежитии за нами строго следили, чтоб не пили, чтоб не ходили друг к другу.
Когда в очередной раз приехала на каникулы, случился разговор с мамой. Она мягко заговорила о том, что возраст у меня уже не маленький (22 года). В этом возрасте лет пятьдесят назад я давно была бы замужем. Есть ли у меня кто-нибудь в ВУЗе? — Я ответила отрицательно. Мальчики, с которыми училась, казались мне очень маленькими. — Тогда мама сказала, что они с отцом хотят познакомить меня с хорошим человеком.
У нас нет традиции договорных браков, точнее, она отошла в прошлое уже. Есть вариант знакомства: если девочка, по каким-либо причинам, не имеет жениха, знакомые и родственники стараются познакомить с хорошим неженатым парнем. Одной быть не очень принято. — Я была не против, знала, что принуждать меня никто не будет.
Мой любимый имеет ту же национальность, что и моя семья. Мы сразу нашли общий язык на знакомстве, хотя оба стеснялись. Вместе решили, что свадьба будет после того, как я окончу университет.
Потом у меня начались проблемы. Мой диплом был не хорош с точки зрения моего научного руководителя, и я очень много времени проводила в институте. Бесконечно переправляла, чтобы пройти проверку на антиплагиат. За несколько недель до защиты руководитель сказал, что вся моя работа никуда не годится, и я пройду защиту. Я заплакала, и спросила что мне делать: у меня должна быть скоро свадьба, и я должна получить высшее образование.
Тогда ещё я заметила, что при слове «свадьба» мой руководитель напрягся. И поинтересовался как бы между делом: девственна ли я до сих пор. Я удивилась такому вопросу, но сказала, что нет. — И тогда он предложил мне «выход»: или я плачу деньги, а он берется их передать комиссии, которая будет слушать мою работу. Или я провожу с ним время, а он исправляет мой плохой диплом так, чтобы я всё-таки защитилась.
У меня не было столько денег, у родителей я тоже не могла попросить — их сбережения уходили на свадьбу. Я согласилась. Не знаю, что тогда мною двигало. Сейчас вспоминать об этом я не могу. Но я была с ним около часа. Потом ушла и долго плакала. Но говорила себе: это больше никогда не повторится. А еще: никто не узнает. Зато диплом я получу.
На защите я узнала, что ничего в моей работе исправлено не было. Что мою работу высоко оценивают. Что я «молодец, проделала такую большую работу». Мой руководитель приобнял меня на банкете, и сказал, что ему было одно удовольствие со мной работать.
Скоро моя свадьба. Моим дипломом гордится папа и бабушка.
Я узнала, что не первая, с кем этот человек поступил так. Я рассказала маме, но она посоветовала не говорить никому. Мол, я ведь не сопротивлялась и никому ничего не докажу. Я говорю все это, чтобы девочки знали: такое бывает. Но ни диплом, ничто другое не стоят чувства унижения, которое я испытала».
Я стараюсь забыть. Не думаю об этом, не с кем не говорю, хотя иногда очень хочется. Но мне стыдно, я понимаю, что здесь есть часть моей вины. Когда у меня были проблемы с зачатием, я невольно связывала их со своим прошлым».
«Неопознанное изнасилование» (unacknowledged rape) — насилие, которому предшествует психологическое давление, шантаж, скрытая угроза. Воспринимая иллюзию опасности, которую декларирует насильник, сознание жертвы реагирует на неё, а не на угрозу сексуального преступления. Часто насильник предлагает «спасти» жертву, при условии её согласия на сексуальную близость. Произошедшее жертва обычно воспринимает как «секс без желания» или «свою ошибку», винит себя.
Предпосылки жертвы
Как насильник выбирает свою жертву? Подходит ли он к каждой? Ориентируется ли на только на внешнюю привлекательность? Безусловно, нет. Человек, из года в год домогающийся и получающий близость от многих людей, зависимых от него, не может быть психологически здоров.
Что абьюзеры, что насильники тщательно и с умом подбирают свою жертву. Идея «короткая юбка — сигнал для маньяка» устарела фактологически: за короткой юбкой может скрываться и опасность быть отвергнутым, обнаруженным, выведенным «на чистую воду». Что же тогда является заманивающим, разрешающим фактором в сознании насильника? Как он распознает подходящую жертву?
Помните сказку «Синяя борода»? В ней мужчина с синей бородой сватается к дочерям бедной вдовы. Старшая отказывается, мотивируя свой отказ тем, что прошлые жены Синей бороды пропадали бесследно. А младшая соглашается на брак. Их мать бездействует, не обращая внимания на дурные слухи. Она позволяет дочерям совершать ошибки, идти в заведомо токсичную историю. А выйти из этих деструктивных отношений с насильником помогает также не мать, а старшая сестра и братья. Мать — женщина, готовая к страданиям, жертвам, молчанию. Мать — ключевая фигура сказки. Как себя ведут родители, во многом определяет поведение их дочери в травмирующих отношениях.
Насилие или развращение в детском возрасте — благодатная почва для токсичных отношений и манипуляций на тему секса. Почему так происходит? Жертва насилия или сексуальных домогательств почти всегда винит себя в произошедшем. И в детском возрасте здесь очень важна правильная реакция родителей: вернуть ощущение безопасности ребёнку; объяснить, что он остался хорошим; а также проявление явного стремление покарать обидчика.
Но… девушки-жертвы насилия или домогательств, которые обращались ко мне как к психологу, рассказывали о пережитом насилии в детстве. Сначала мать испытывала и демонстрировала гнев, возмущение, боль. В такие моменты ребёнок чувствует общность с родителями, имеет возможность отделить себя от травмирующего события… Но затем родители очень часто начинают замалчивать тему насилия, «давай не будем об этом говорить», или даже претворяются, что ничего не было. И ребёнок начинает казаться, что он не нужен и не получает защиту. Эмоции жертвы насилия трансформируются в «сама виновата» и «нельзя говорить». Эти два фактора завершают отрицательную Инициацию — инициацию в жертву.
Почему родители и, в первую очередь, мать старается молчать о попытке насилия или развратных действий по отношению к ребёнку? «Стыдно, неудобно и больно» — это три кита, на которых держится замалчивание. Стыдно говорить вслух, поскольку могут узнать другие люди. Неудобно — говорить с ребёнком о сексуальной составляющей жизни, лучше надеяться, что он ничего не понял. И больно — поскольку мать жертвы зачастую также сталкивалась с насилием или токсичными отношениями. И также у молчала об этом, чувствуя виноватой себя. И наделила дочь чувством незащищённости, априорной ранимости, которая допускает манипуляции, насилие, объективизацию.
Также усилить ощущение собственной незащищенности может развод родителей, новые отношения у мамы, даже рождение младшего ребёнка, если родители не в состоянии сохранить у старшего ребёнка понимание его ценности.
Корни жертвы
Что знали о газлайтинге, абьюзе, сером изнасиловании наши бабушки? Ничего. Сталкивались ли они с этими явлениями? Безусловно.
Советская женщины. Она могла быть работницей, служащей конторы, «интеллегентшей», могла трудиться в колхозе. Роли, сопряжённые с силой и выносливостью, ответственностью, патриотизмом, порядочностью, «не хуже и не лучше, чем у других». Красивая одежда, женственность, принятие своей сексуальности были вне рамок этих ролей, они просто не могли проявиться.
Почему? Потому что это не поощрялось. Красивыми могли быть все. Но сексуальными, принимающими своё тело — единицы. Актрисы, певицы, иногда, жены партийных функционера. Женщина в идеологии Союза, должна доказать, что способна отринуть свои «женские глупости», ради политически выверенных, правильных смыслов и ценностей. Забота о внешности, стремление к моде, стремление к подчеркиванию собственной красоты — всё это выдавало женщину политически неграмотную, или даже вредительницу.
Еще женственность была ограничена, потому что это было небезопасно.
Действительно, как была защищена женщина в советском союзе? А никак. Подверглась домогательствам или насилию? Сама виновата, платье было не то, хвостом крутила перед мужиком. Честная советская труженица так себя не поведёт!
А ещё домашнее насилие и алкоголизм были сведены к норме в семейной жизни. Меньшая заработная плата по сравнению с мужской, не защищённость от домогательств.
Женская модель поведения в советском союзе предполагала молчание жертвы насилия. Ушла со временем советская мораль, а опасность осталась. Из комсомольских строек и насилия там, из молчания в ответ на домогательства выросла быдло-модель женщины 90х. Такой палец в рот не клади, она сама отобьется. За товар, который возила в огромных сумках. За семью, которой нечего есть.
Другая роль 90х: женщина-проститутка. Поп-культура показывала проституток той поры красивыми и востребованными, лиричными, живущими трудно, но ярко.
Неодушевлённый товар, который можно купить. Лошадь, которая несёт на себя всю семью. Избитая баба, которой не к кому обратиться. Существо, которому запрещено проявлять свою красоту и привлекательность. Или разрешено, но тогда женщина — красивый товар.
Эпохи сменяют друг друга, социальные модели меняются с каждым поколением. И большинство из них — ложны, сиюминутны, направлены на удовлетворение конкретных социальных запросов. Которые уже следующему поколению будут казаться смешными. Но они останутся в наших головах, в нашем сознании как корни. Которых не видно, но которые мешают поверить в безопасность, ощутить самоценность, принять своё тело.
И особенность нынешней молодежи заключается не только в том, что они стали лучше и больше чувствовать себя. А в том, что они согласуют свои действия, свою внешнюю активность со внутренним состоянием, желаниями, ценностями и потребностями. И не делают чего-либо, если мотивация к действию лежит только вовне. И из этой согласованности с внутренним «я» появилась возможность отбросить ложный стыд, и говорить о том, о чём раньше говорить было стыдно. О насилии, о домогательствах. Об объективизации. О деклариуемом гендерном поведении, о навязываемом стыде. О не свободе.
Юлия Страту, практический психолог, руководитель АНО Научно-исследовательской судебно-экспертной лаборатории психологии и лингвистики, Руководитель этно-психологического центра Алтын. Руководитель ретритного психологического центра «Шалом». Руководитель проекта Великая женщина, направленного на помощь женщинам, пережившим насилие или харрасмен.
