Ростов-на-Дону. Ранее утро 19 августа. Одновременно со мной на ресепшене хостела регистрируется женщина. Нас обеих заселяют в десятиместный номер за 390 рублей в сутки. Через несколько часов мы сталкиваемся с ней в Северо-Кавказском окружном военном суде. Это Лариса – мама Александра Кольченко, одного из обвиняемых по так называемом «делу о крымских террористах». Более чем за год с момента ареста у Ларисы с Александром было всего одно свидание, которое состоялось уже в Ростове, в Москве не давали. «Сильно изменился?» — спрашиваю. «Похудел, а так нет», — улыбается Лариса. Мать украинского политзаключенного по-прежнему живет в Крыму, и у нее нет четких планов относительно своего будущего. На вопрос, собирается ли она переезжать в Украину или Россию, Лариса пожимает плечами. «Но Саша точно уедет», — говорит она. Видимо, мать все еще не может принять то, что сын, скорее всего, останется в России надолго.
На прения сторон в суд пришло несколько десятков человек, большинство приехало из Москвы. При этом для заседания выделяют маленький зал на12 человек. «У нас сегодня слушается еще одно дело с участием присяжных, а они нигде кроме большого зала больше не поместятся», — оправдывается пресс-секретарь суда. Судебный пристав объявляет, что пустит маму и сестру, пятерых представителей консульства и пятерых журналистов. Остальные остаются в коридоре смотреть трансляцию. Пристав старателен, деловит, он то и дело покрикивает на собравшихся, требуя то не создавать толпу, то сделать коридор для судей, то не дестабилизировать обстановку. «Иначе удалим!» — грозится он.
В зал проводят подсудимых — Олега Сенцова и Александра Кольченко. Ведут, заломив руки, «ласточкой», не обращая внимания на толпу журналистов и правозащитников. С какой целью это делается — неясно, в московском Лефортовском суде, который продлевал ребятам сроки ареста на стадии следствия, их вели в положении прямо, и никаких эксцессов не было. «Здесь вообще отношение гораздо жестче, чем в Москве, — говорит сестра Сенцова Наталья Каплан. — Уже как к пожизненникам».
Прения начинаются. Гособвинитель Олег Ткаченко вменяет в вину подсудимым создание диверсионно-террористической группы, которая якобы планировала и совершала теракты на территории Крыма весной 2014 года. Под терактами подразумеваются поджоги офисов «Русской общины Крыма» и «Единой России» в Симферополе, в результате которых никто не пострадал, причинен незначительный ущерб, а также несостоявшийся подрыв памятнику Ленину, который якобы готовил уже осужденный по данному делу историк Алексей Чирний. Речь гособвинителя сводится в основном к пересказу показаний Чирния, который, по словам прокурора, не мог действовать в одиночку — у него были единомышленники. «Он указывает на человека, который всем руководит. И этот человек не из «Правого сектора», а из Автомайдана», — говорит прокурор, поясняя, что активным участником этого движения как раз и являлся Сенцов.
Далее прокурор переходит к показаниям еще одного фигуранта дела Геннадия Афанасьева, который три недели назад в ходе судебного заседания публично отказался от всего сказанного на следствии, заявив, что эту информацию из него в прямом смысле слова выбили. Ткаченко призвал не верить осужденному, так как в ходе следственных действий «права Афанасьева соблюдались полностью», а отказ от показаний вызван желанием «засвидетельствовать лояльность к подсудимым».
Спустя час адвокат Дмитрий Динзе зачитает рассказ Афанасьева о том, как соблюдались его права во время следствия: «…надели боксерские перчатки и били в живот, по голове, стараясь попадать в волосистую часть головы… надели противогаз, зажали шланг, начал задыхаться. Когда начал терять сознание, разомкнули шланг, оттянули противогаз и в пространство под маской противогаза впрыснули какой-то газ. От этого газа началась рефлекторная рвота, начал этой рвотной массой захлебываться. Они не давали дышать, били… угрожали изнасилованием, раздевали догола, включали паяльник и водили им около тела, объясняли, что будет, когда засунут паяльник в задний проход».
В заключении своей речи прокурор оглашает запрашиваемые сроки: Сенцову — 23 года строгого режима, Кольченко — 12 лет. На экране монитора в коридоре, где остались те, кого не пустили в зал суда, мы видим лица Сенцова и Кольченко. Ребята невозмутимы — именно к таким сроками они и готовят себя.
Наступает очередь адвокатов. Владимир Самохин в своей речи объясняет, что обвинение, вменив Сенцову создание и руководство террористическим сообществом, не описало признаков этого самого террористического сообщества. Дмитрий Динзе обращает внимание суда, что фамилии Сенцова не было в деле на стадии оперативных мероприятий, она появилась лишь потом в свидетельских показаниях других фигурантов дела, которые заявили в суде, что подвергались пыткам.
В коридоре суда смотрят трансляцию девушка в яркой вышиванке и статный молодой человек. Девушка — Вера Савченко, сестра плененной украинской летчицы Надежды Савченко, молодой человек — Олег Мезенцев, помощник Надежды. Они приехали навестить Надю в ростовском СИЗО и после свидания пришли на суд. Разница в поведении россиян и украинцев разительная. Мы уже давно предпочитаем не конфликтовать с приставами, подстраиваясь под самые нелепые правила суда: вдоль стены, так вдоль стены, очистить помещение, так очистить помещение. Вера и Олег категорически отказываются подчиняться этим правилам и реагировать на окрики. Вдоль стены, когда проходят судьи, не выстраиваются, от двери, когда того требуют приставы, не отходят, на входе не хотят делать глоток воды из бутылки (таким образом приставы проверяют, не несете ли вы в суд щелочь или кислоту под видом «Бонаквы»). Во время перерыва дверь в зал суда открыта: «Слава Украине!», — скандирует Олег Мезенцев. «Героям слава!», — отвечают ему Сенцов и Кольченко. «Тримайтесь, хлопці!», — кричит Вера. Приставы принимают решение об удалении украинцев из здания суда.
Адвокаты, между тем, продолжают приводить аргументы защиты. Светлана Сидоркина рассказывает об антифашистских и анархистских убеждениях Александра Кольченко и объясняет, что поджог, в совершении которого сознался ее подзащитный, не является терактом. «Кольченко расценивал это именно как протестную акцию, — говорит адвокат. — Участие в ней в какой-то степени вызвано юношеским максимализмом и желанием что-то сделать ради своей родины тем способом, который казался ему единственно доступным». Все адвокаты настаивают на полном оправдании своих подзащитных.
Перерыв. Народ подтягивается ближе к подсудимым, пытаясь улыбкой, жестом, взглядом подбодрить их. Олег и Александр веселятся так, будто их оправдали.
Сенцов и Кольченко отказываются выступать в прениях, но намерены произнести последнее слово. К красноречию режиссера все уже привыкли — к каждому продлению ареста он готовил речь, которая потом расходилась на цитаты в соцсетях (вспомнить хотя бы его знаменитое «Я был, есть и остаюсь гражданином Украины. Я не крепостной, меня нельзя передать вместе с землей»).
А вот Александр Кольченко выступил впервые: «С обвинениями в терроризме я не согласен. Данное уголовное дело сфабриковано и политически мотивировано. Эту версию подтверждает то обстоятельство, что уголовное дело по факту поджога было заведено лишь спустя десять дней после самого поджога по статье 167 «Умышленное повреждение и уничтожение имущества путем поджога» и было переквалифицировано на терроризм лишь 13 мая после задержания и получения нужных показаний от Афанасьева и Чирния.
Что касается формулировки следствия и обвинения, то она вообще замечательна: «Совершил участие в поджоге для дестабилизации органов власти республики Крым с целью воздействия на принятие решения органами власти Российской Федерации о выходе республики Крым из её состава». Если исходить из логики обвинения, то, получается, что, если попользоваться контрацептивами, то это с целью дестабилизации демографической обстановки в стране, обороноспособности страны в целом, если ты критикуешь чиновника, то с целью подрыва имиджа своей страны на международной арене. И список таких формулировок можно продолжать до бесконечности.
На самом процессе мы имели возможность услышать о применении угроз и пыток сотрудниками ФСБ в отношении Сенцова и Афанасьева. Достаточно интересно, что люди, использующие такие методы для получения показаний, не стесняются обвинять в терроризме нас.
Болотный процесс в нескольких актах, процесс над Алексеем Сутугой, Романовым, наш процесс, процесс над Надеждой Савченко — все это с целью продлить срок этого режима. Но, бросая нас в тюрьмы, этот режим приближает свой конец, и те люди, которые еще вчера верили в закон и порядок, сегодня наблюдая за подобными процессами, теряют эту веру. А завтра или послезавтра те люди, которые входят в те самые 86%, снесут этот авторитарный режим.
Также я хочу отметить, что в письменных показаниях Афанасьева звучит, что сотрудник ФСБ ему сказал, что день, когда он будет давать показания в суде, станет главным днем в его жизни. Видимо, Афанасьев принял эти слова близко к сердцу и по-своему. Я был очень поражен этим громким, этим сильным его поступком. Также я хотел поблагодарить тех, кто поддерживает меня и Олега. С доводами адвокатов я согласен, считаю их обоснованными и справедливыми и у суда ничего не буду просить».
Последнее слово Олега Сенцова: «Надеюсь, Ваша честь, это будет мое не последнее слово. Я тоже как Саша не буду ни о чем Вас просить и испытывать снисхождение – здесь всем все понятно. Суд оккупантов не может быть справедливым по определению. Ничего личного, Ваша честь.
Я хочу сказать про другое. Был такой персонаж Понтий Пилат. Он, когда просидел на Луне много лет, обдумывая свой поступок. Потом, когда его просили, он шел по лунной дорожке с Га Ноцри и говорил ему: ты знаешь, ты был прав. Самый страшный грех на земле – это трусость. Это написал великий русский писатель Булгаков в книге «Мастер и Маргарита». И я с ним согласен. Трусость – самый главный, самый страшный грех на земле. Предательство – это частная форма трусости.
Большинство предательств начинается с маленькой трусости, как в примере с Чирнием. Когда тебе надевают мешок на голову. Немножко бьют, часа пол, и через полчаса ты уже готов отречься от всех свои убеждений, оговорить себя в чем угодно, оговорить других людей, чтобы перестали бить. Я не знаю, чего могут стоить твои убеждения, если ты не готов за них пострадать или умереть. Я очень рад, что Гена Афанасьев смог перешагнуть через себя. Он оступился, но в конце концов, понял, что у него есть шанс, и сделал очень мужественный, очень правильный поступок. Я был очень удивлен этим. И рад за него. Дело не в том, что будет большой скандал, будут проблемы, и нас оправдают – этого ничего не будет. Я рад за него, что он будет жить дальше и ощущать себя человеком, который не струсил.
Ему продолжают угрожать, приходят, бьют ногами, но он уже сделал шаг в правильную сторону, и обратно уже не вернешься. Я очень за него рад.
Я уже год пребываю в вашей прекрасной стране и смотрю ваш телевизор. Программы «Вести», «Время», да, это очень хорошие передачи… Ваша пропаганда отлично работает. Я верю, что большая часть населения верит тому, что им говорят. Что Путин молодец, что на Украине фашисты, что Россия делает все правильно, что кругом враги. Очень хорошая пропаганда. Но также я понимаю, что есть люди более умные, как например вы, здесь власть предержащие. Вы прекрасно понимаете, что нет никаких фашистов на Украине, что Крым забрали незаконно, а ваши войска воюют на Донбассе.
Даже я, находясь в тюрьме, знаю, что Ваши войска воюют на Донбассе. У нас весь изолятор забит ополченцами, которых туда отправляют как героев на ваших танках, с вашим оружием. Они там воюют, думают, что их здесь ждут, возвращаются с собой беря боеприпасы, их принимают на границе, дают им сроки. Они удивляются: «Как, за что, мы же, вроде, герои, нас туда провожали…», — не понимая, что работает этот поезд в одну сторону. Я здесь, в тюрьме это знаю. Я здесь, в тюрьме находился с ГРУшником, вашим офицером, его сейчас судят по другом преступлению. Он участвовал в захвате Крыма. 24 марта они на кораблях прибыли в Севастополь, и блокировали как раз ту часть в Евпатории, которую я снабжал и вывозил. Судьба такая интересная штука. И его же бригада участвовала в Иловайском котле, которая разбила украинских военнослужащих. Это факты, которые лежат на поверхности. Если ты не зажмуриваешься, ты их видишь.
Вот стоит, например, ваши трубадуры режимы. Они тоже не глупые парни, они знают, как все обстоит, но продолжают врать. Они делают свою работу, находя себе оправдания. Наверняка они находят себе какие-то оправдания: надо кормить детей, надо что-то делать. А зачем растить новое поколение рабов, ребята?
Но кроме этих всех еще есть третья часть населения России, которая прекрасно знает, что происходит, не верит в байки вашего агитпропа, которые понимают, что происходит на Земле и в мире, какие ужасные преступления совершает ваше руководство. Но эти люди почему-то боятся. Они думают, что ничего нельзя изменить, что все будет, как есть, систему не сломаешь, ты один, нас мало, нас всех замуруют в тюрьмы, убьют, уничтожат. И сидят тихо в подполе, как мыши. У нас тоже была преступная власть, но мы вышли против нее. Нас не хотели слышать – мы стучали в мусорные баки. Власть не хотела нас видеть – мы поджигали покрышки, и в конце концов победили. Также произойдет и у вас рано или поздно. В какой форме – я не знаю. Я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Простоя хочу, чтобы вам больше не правили преступники.
Так что, единственное, что я могу пожелать – это третьей информированной части населения России – научиться не бояться».
Аплодисменты в зале и коридоре суда. Судья Сергей Михайлюк называет дату и время оглашения приговора – 25 августа, 14.00.
