Спасибо! Всем добрый день! Я действительно уже начинаю привыкать к этому залу и ко многим лицам, которые здесь бывают не один раз, и благодарна этой аудитории, потому что она всегда показывает себя как очень заинтересованная в том, чтобы больше знать о праве, о российской правовой системе и болеет душой за удачи и неудачи в нашем правовом развитии.
Я сама выбрала такую тему – состояние российской судебной системы. Мне кажется, что она теперь актуальна, поскольку она больше не просто тема для учебников – в учебниках много про это написано – теперь это и тема для нашей повседневной нынешней оценки того, что происходит в нашей стране. Не в этой, а в нашей стране.
И эти процессы, которые происходят внутри нашей судебной системы, они часто скрыты от людей. На поверхности мы можем видеть иногда только отдельные черты или признаки происходящего, в то время как значение того, что совершается в, казалось бы, безразличной для жизни каждого из нас области существования судов, судейского статуса, организации судебных органов, не всегда ясно. Между тем, тезис, который уже был озвучен – значение судов, судебной системы вообще в развитии страны – он уже не нов и давно у всех на слуху. Без судебной системы невозможно ни экономическое развитие, ни чувство защищенности каждого из нас, без судебной системы государство не может быть ограничено в его вечных и повсеместных стремлениях наращивать властные полномочия и узурпировать власть в определенных руках, олицетворять ее в определенных лицах вне всяких процедур контроля со стороны общества.
Функции такого контроля исполняет суд. Поэтому его судьба не может быть безразлична ни обществу, ни власти. При этом, общество и власть зачастую находятся в состоянии перетягивания каната, что, конечно, понятно, ведь каждой стороне хотелось бы добиться, чтобы судебная система отвечала представлениям одной из этих сторон, а они, эти представления, оказываются разными. Мне хотелось бы, не потратив слишком много времени на изложение и оставив побольше времени для дискуссии, для ваших вопросов и реплик, начать с актуальных процессов, которые происходят в российской судебной системе.
Очень не хочется начинать с резкого тезиса, но без него, очевидно, нельзя сконцентрировать внимание общества на том, что действительно происходит с судами. Он заключается в том, что российская судебная система разрушена.
Тогда надо себе представлять, в чем состояли контуры и содержание всей деятельности здания, которое составляли собой российские суды, чтобы понять, сохранилось ли от этого что-нибудь и оценить, права ли я в своем печальном тезисе.
На самом деле суд – это не все что судит. Если исходить из концепции европейского права прав человека, международного права прав человека, суд – это автономное понятие. Это общепризнанная вещь, потому что судом можно назвать что угодно, но отвечать действительно сути этого явления будет только такой орган, который сам характеризуется совершенно непременными признаками и организации и существа деятельности судебной системы. Если орган, называющийся судом, этим признакам не отвечает, значит его нет.
С этой точки зрения мне кажется очень важным, чтобы мы с вами вместе вспомнили, а что это за признаки. Во всех беседах о суде, мы часто говорим, почти не задумываясь, о независимости суда. Независимость суда – это категория не теоретическая, а такая, которая каждый день находит или не находит выражение в конкретных нормах закона, в конкретном поведении людей, в конкретном отношении власти к тому, что представляет собой суд, что он должен делать и как он ею используется.
Известен случай, когда к немецкому императору, который признал независимость суда, на следующий день пришли его вассалы и сообщили, что один из его подданных выиграл у него спор по поводу земли в суде. В ужасе прибежал этот подданный и спросил: «что же мы теперь будем делать?». И этот великий император — он именно поэтому называется великим – ответил: «будем выполнять!». То есть отдадим землю в конкретном земельном споре тому, кому она принадлежит по решению суда. Такое отношение власти к суду – это, конечно, то, о чем мы все мечтаем. Но именно это есть выражение судейской независимости и судейской самостоятельности. Для того, чтобы обеспечить такое положение суда, недостаточно одной только декларации.
Надо сказать, что наша с вами Конституция обозначает все необходимые атрибуты, которые должны были бы сделать российский суд именно таким – независимым и самостоятельным, выполняющим роль противовеса двум другим ветвям власти, потому что так записано в российской Конституции, и выполняющим свою миссию охранять при этом права человека, потому что права человека, защита которых определяет содержание деятельности законодательных и исполнительных органов власти России, обеспечивается правосудием. И это должно всегда выступать главной целью правосудия. Это его основная ценностная ориентация, а вовсе не обязанность суда, как некоторые пишут, применять закон, как он написан и как он понят, притом что непонятно, кто стоит в качестве посредника между тем, кто писал и тем, кто понял. Нет, не диктатуру закона он обеспечивает, он обеспечивает права и свободы людей. И вообще это цель принципа разделения властей: этот принцип провозглашается не для разделения труда, физического или интеллектуального, а для того, чтобы обеспечивать ограничение законодательной и исполнительной власти, когда она преступает то, что провозглашено в качестве прав и свобод.
Российская Конституция закрепила высокий статус судей, включив туда, наряду с независимостью, такие гарантии как несменяемость, иммунитет, неприкосновенность судьи. Но в действительности законодательство, развивающее эти конституционные нормы, довольно давно содержит такие положения, которые реально препятствуют суду в том, чтобы реализовать свой конституционный статус. Это не явление последнего времени. Буквально с первых же случаев применения российской Конституции, принятой в 1993 году, предпринимались шаги, которые свидетельствовали о том, что законодатель отступает от провозглашенных Конституцией принципов.
Приведу пример. Российский судья, который должен был пребывать на своей должности до возраста отставки, установленного законом, вдруг оказался в положении чиновника, которого сначала принимают на работу в суд на время для того, чтобы в течение этого срока – сначала 5 лет, а потом 3 года – посмотреть, а годится ли он судебной системе или не годится. Те, кто назначили его, три года за ним наблюдают и говорят – нет, мы не назначим его пожизненно. Сколько ни писал Конституционный суд, что, если это испытательный срок, должны быть предъявлены какие-то отрицательные качества этого человека, выражающиеся в его действиях, судебная система постоянно изгоняла в массовом порядке так называемых судей-трехлеток по одному простому основанию: закончился трехлетний срок первоначального назначения. И даже обжаловать это было нельзя.
У нас часто бытует такое мнение, что судьям можно все. Что существует вседозволенность, позволяющая судье делать все, что он хочет. Это совершенно неверная картина. У судьи прав защищать себя меньше, чем у любого гражданина.Куда он пойдет? Конечно, так должно быть, чтобы он мог защищать свои права в суде, но этой возможности у него нет. С жалобами на действия власти судья может обратиться только к органам судейского сообщества. Органы судейского сообщества – это еще одно наше замечательное начинание, которое было абсолютно искажено, когда формировалась наша судебная система. Органы судейского сообщества, состоящие из судей на две трети (что очень много по международным стандартам), формируются и организуются таким образом, что они оказываются в зависимости от судейской бюрократии. Они формируются при вышестоящих судах субъектов Российской Федерации, которые их содержат, в том числе обеспечивают их помещениями, канцелярскими принадлежностями. И это немаловажно, потому что председатели этих судов являются главными инициаторами производства против судьи, который не устраивает вышестоящие инстанции – необязательно потому, что он плохо судит или нарушает закон, но любому поводу.
Допустим, судья высказался в отношении какого-то судебного акта, с которым он не может согласиться и считает его не соответствующим ни принципам, ни закону, который должен быть применен при рассмотрении дела. Ему говорят: это некрасиво, ты подрываешь таким образом авторитет судебной власти и судейской должности. Защита, конечно, тоже имеет место, но и тут мы пошли по пути разрушения даже тех способов защиты, которые сами же и учредили, считали своим достижением. Например, у нас не так давно был создан специальный судебный орган, дисциплинарное судебное присутствие, куда судья, которого коллеги считают необходимым удалить из судебной системы (чтобы не выделялся в том числе) мог обратиться в это дисциплинарное судебное присутствие, которое обладало только одним полномочием – решать вопрос о законности смещения судьи с должности. И надо сказать, оно судей часто восстанавливало. Но теперь судебное присутствие устранено, его больше нет в судебной системе. Теперь дела по жалобам судей в связи лишением их статуса будут рассматриваться в Верховном суде Российской Федерации, в особой Дисциплинарной коллегии. Это, конечно, не повышает гарантий защиты для судьи.
Шаги по снижению судейского статуса предпринимались в России постоянно на всем протяжении действия Конституции, установившей такой высокий статус судьи. Они касались разных аспектов. В свое время был принят федеральный закон, о том, что судьи, которые до этого назначались на свою должность пожизненно в прямом и непосредственном смысле этого слова, то есть до момента естественного ухода из жизни или до момента добровольной отставки, будут назначаться до возраста 65 лет. Этот закон пришел даже экспертизу в Венецианской комиссии, которая сказала, что да, законодатель вправе устанавливать 65-летний или любой другой возраст отставки. Но Венецианской комиссии не были предоставлены все сопровождающие этот закон документы, в том числе акты о введение его в действие, где было написано, что положения этого закона распространяются отнюдь не на будущих судей, которые будут назначаться уже по этому закону до достижения возраста отставки в 65 лет. Они будут распространяться на всех действующих судей, которые ранее приобрели свой статус совсем на других основаниях. Таким образом, мы получили первую чистку в судебной системе. Через некоторое время, менее чем через пять лет, законодатель, удалив всех, кого он не хотел видеть в судебной системе, одобрил повышение возраста отставки до 70 лет.Таким образом, мы видим, что развитие законодательства пошло в таком ключе, что законодатель может устанавливать статус судьи и менять его как хочет в том отрезке времени, в котором конкретный судья уже исполняет свои функции.
Такие изменения в статусе мы видели потом многократно, причем такие изменения у нас, юристов, иногда именуются «законом одного судьи». Много законов о судебной системе подпадают под такую категорию. Начало им было положено, когда на пять лет были сделаны бессрочными полномочия судьи Конституционного суда, а потом закон этот был отменен с такой оговоркой, что он продолжит действие для тех судей, которые на протяжении действия этого закона достигли 70-летнего возраста. Такой судья был один – в российской судебной системе и в Конституционном суде. Потом уже в последние годы, в 2010 году и в 2013 году нормы аналогичного характера, когда законодатель говорит, что возраст отставки не действует для такого персонажа, как Председатель Конституционного суда Российской Федерации. Через некоторое время возраст отставки перестал распространяться на Председателя Верховного суда Российской Федерации и все мучительно думали, почему это не коснулось председателя третьего высшего суда – Председателя Высшего арбитражного суда – объясняя себе это внутренне молодым возрастом этого руководителя. Но оказалось, что объяснения надо было искать в последующих действиях законодателя, который вообще решил отказаться от существования Высшего арбитражного суда.
Ну, может быть и это не так страшно. В конце концов. Но дальше была ликвидирована важная норма, которая обеспечивала сменяемость председателей всех нижестоящих судов страны. Она заключалась в том, что человек, назначенный председателем суда, мог быть назначен повторно на эту должность, но не более чем два раза. Теперь уже в прошлом году и эта норма отменена: сохранилось положение о возможности повторного назначения, но оговорка о не более чем двух раз исчезла. Поэтому теперь мы получили назначение председателя Московского городского суда, я бы сказала, теперь на неограниченный срок, потому что никаких рамок для волеизъявления лиц, назначающих председателя суда, не установлено. Но, что еще хуже, уйдя от порядка назначения пожизненного председателя, мы создали такой, при котором каждые шесть лет его судьба может решаться теми, кто его назначает. Представляете, как себя хорошо должен вести председатель каждого суда, чтобы в следующий раз получить это, естественно желаемое для него, назначение?
Вот такое размывание того, что должно было обеспечивать особый статус судей, оно продолжается. А ведь этот статус, которые многие называют вседозволенностью, как разъяснял уже Конституционный суд, не является личной привилегией судьи. Это привилегия граждан, которые нуждаются в независимой судебной защите. Потому что если судья не защищен сам, то как он может защитить права граждан, не обращая внимания на то, чего хотят представители другой власти или даже просто представители такого клана, который все решает в судах с помощью механизмов коррупции? Не защищен судья ни от чего этого.
Ко всеобщему огорчению юристов судебная система получила заключительный или, можно сказать, решающий удар с принятием закона о поправках в Конституцию Российской Федерации, согласно которому в Российской Федерации появился новый орган. Я сразу хочу сказать, что речь идет о Верховном Суде Российской Федерации. Но в то же время, надо сказать, что речь не идет о том, что называлось в непрофессиональной печати «объединением высших судов». Ведь объединение высших судов позволяет даже выделить в этом вопросе какую-то положительную составляющую, ведь он мотивировался таким благим намерением (точнее, изображением благого намерения), которое звучало следующим образом: право должно применяться единообразно, практика должна быть единообразной, а единообразная практика лучше обеспечивается одним органом. Потому что как Высший арбитражный суд, так и Верховный суд рассматривали дела одинаковых категорий (мы сейчас не касаемся уголовных дел): и гражданские, и административные дела рассматривались и в одной, и в другой судебной системе. На самом деле, единообразная практика прекрасно формировалась пленумами каждого из этих судов, а в случаях, если между ними возникали какие-либо противоречия, мог быть созван, в соответствии с недавно принятым законом о судах общей юрисдикции, совместный пленум двух судов. Чего еще можно желать? Представить себе, что все то многообразие дел, рассматривающихся в двух системах, в одном пленуме могут обсуждаться с такой же тщательностью и такой же эффективностью всегда и постоянно, очень трудно, а для решения специальных задач это можно было бы делать.
Пожалуй, последнее, что я хотела бы добавить к этой картине, с моей точки зрения, подпадающей под тезис о разрушении или разгроме российской судебной системы, это вопрос опять-таки статуса судей, но статуса судей именно высших судов страны. В соответствии с указанными законами в России создан объединенный суд. Он вовсе не объединяет в себе два корпуса судей, ранее входивших в состав высших судов, потому что не все судьи Высшего арбитражного суда и не все судьи Верховного суда вошли в состав нового Верховного суда. Самой разрушительной с моей точки зрения оказалась процедура отбора судей в этот новый суд. Процедура отбора судей в высшие суды установлена специальным законодательством, она соответствует конституционным принципам, она не менялась сама по себе, она сохраняется, регулирующие ее акты продолжают действовать, и она никогда не допускала, чтобы судья, назначенный на должность Президентом страны, а тем более Советом Федерации, мог лишиться своих полномочий без установленных законом оснований. А такие основания точно перечислены в законе и они достаточно простые и естественные, потому что если судья утратил гражданство, или стал заниматься предпринимательской деятельностью или он заболел и не может работать, пропал без вести или осужден приговором суда – элементарные, понятные основания, которые достаточно легко устанавливаются – то тогда ясно, что он не может оставаться в статусе судьи. Была, однако, среди указанных положений и специальная оговорка о том, что лицо может быть лишено статуса судьи, если его поведение и поступки несовместимы с высоким статусом судьи и не соответствуют авторитету судебной власти. Абсолютно оценочная категория, которую могли применять и применяли как угодно.
Я могу привести вам пример одного судьи областного уровня, который защитил себя от увольнения по этому основанию, обратившись в Конституционный суд, а проступок его состоял в том, что на закрытом заседании органа судейского сообщества – совета судей области – он выступил с критикой процедур использования финансовых средств в качестве дополнительных выплат судьям, которые распределялись председателем суда области. Его жалобы поддержали, сказали, что это не основание для увольнения. Но это хотя бы позволяло проверить эти основания и их конкретное применение.
Теперь же при сохранении всех тех оснований для увольнения судей, был принят новый закон – я его называю чрезвычайным. По тексту он называется законом о специальной квалификационной коллегии судей, которая была создана как временный орган на шесть месяцев для того, чтобы «проверить» судей высших судов на предмет того, могут ли они оставаться судьями высших судов. Ну это кардинальное нарушение принципа несменяемости. Как должны относиться другие судьи к такому игнорированию статуса судьи по отношению к судьям высших судов? Понятно, что и с ними никто никогда при таком положении не посчитается. Более того, эта специальная квалификационная коллегия получила правомочия не рекомендовать на должность судей тех из них, которые уже достигли 65-летнего возраста, притом что возрастной рубеж для занятия должности судьи оставался прежним – 70 лет. То есть большего произвола представить себе нельзя, если не посмотреть на практику применения этих норм. Вот там мы можем наблюдать абсолютную, я бы сказала, разнузданность, потому что спецколлегия, которая вела себя очень вежливо, говорила судье, что его деятельность заслуживает всяческого поощрения, что он рассмотрел столько-то дел в период своего судейства, что все они рассмотрены правильно, что у него даже нет отмененных решений, но рекомендовать его не могут. А почему? На каком основании? Основания в законе нельзя найти, в документе нельзя найти, а в сведениях, которые в отношении каждого судьи предоставлялись спецслужбами – можно. А какие это сведения? Очень разнообразные, их даже перечислить было бы трудно в законе. В отношении кого-то говорили, что кто-то из его родственников – сын, дочь, супруг – работает в судебной системе. Неважно где – на Дальнем Востоке, Сахалине или еще где-то, но в судебной системе. Это, говорили ему не годится, у вас конфликт интересов. Какой конфликт интересов? Есть процессуальные правила, которые, если в деле участвует какой-либо судья, применяются, и если в этом деле обнаруживается , что судья рассматривает дело, где в качестве других участников могут оказаться какие-то люди, не безразличные ему, то судья удаляется из этого состава, ему заявляется отвод. Но этот процессуальный способ регулирования ситуации никого не устроил, решили кардинально – удалять судью как такового. Я хотела бы обратить внимание, что такая практика означает дискриминацию по роду занятий или для члена семьи или для судьи высшего суда, который не мог далее продолжать работу в этом органе. Но это только один случай. А если кто-то из его родственников работает адвокатом? Такой запрет не сформулировал в законе. А если он когда-то в доисторические времена поменял фамилию или имя – это тоже упречное основание и его удаляли. Не говоря уже о том, что если у него есть дальние родственники, с которыми он не знаком, которые имели судимость или занимаются мелким предпринимательством, неизвестно в какой стране и в каком месте, его тоже не допускали до осуществления своих функций. В результате мы получили высший суд, который не мог быть сформирован в течение отведенных шести месяцев. Из уголовной коллегии Верховного суда, в которой должно работать 60 судей, оставлено только 30. При этом на эти 30 должностей теперь уже занятых, необязательно назначались судьи Верховного Суда. И вообще среди судей Верховного суда появились и такие, которые никогда раньше в судебной системе не работали, которые теперь впервые сдавали экзамен на должность судьи и впервые приобретали право баллотироваться на должность федерального судьи.
Сказать, что этими средствами может обеспечиваться единство практики, сложно. Но какие цели достигнуты, представить можно. Судьи находятся в таком положении, что ни одно слово не может вылететь из их уст без, скажем так, цензурирования со стороны внешней или со стороны своего собственного внутреннего цензора. Главная цель судьи — обеспечение прав и свобод – устранена. Главной целью судьи теперь является нечто совершенно другое: страх за свое место. Спасибо.
БОРИС ГРОЗОВСКИЙ: Спасибо огромное за прекрасное, как всегда, выступление. Два вопроса. Заранее прошу прощения, если они неправильные. Неправильность первого может быть обусловлена тем, что двадцать лет назад я не очень интересовался реформой судебной системы. Вопрос следующий. Почему так получилось, или, по крайней мере, в общественном сознании так запечатлелось, что о судебной реформе стали говорить только на рубеже девяностых-двухтысячных, когда Дмитрий Козак пришел в правительство? Почему не было серьезных попыток в первой половине и середине девяностых, хотя вроде бы и в гайдаровском правительстве, и в окружении Ельцина было некоторое количество хороших юристов? А вопрос второй, может быть еще более неправильный. Понятно, что все вещи, связанные с правами судей, с интересами судейской корпорации как единого целого, понятно, что все это очень важно, но не происходит ли такого, что вообще судейское сообщество чересчур увлекается защитой своих прав и из-за этого отторгает, или отторгало, по крайней мере раньше, множество реформаторских предложений? Таким образом, получается, что судейскую корпорацию сложно реформировать извне – это сплоченная корпорация с четко прописанными правами и так далее – а изнутри всем себя реформировать очень сложно, и судьям в том числе. И в качестве иллюстрации этого второго вопроса, понятно, например, что очень сильно всех судей возмущала замена Вениамина Яковлева на Антона Иванова в Высшем арбитражном суде, но оказалось, что он сделал массу полезных вещей. Может быть, тут есть какая-то проблема?
Т.М.:
Хорошие вопросы, коротко на них можно ответить, но надеюсь, что ясно. Это неверно, что во времена начала девяностых не было ничего сделано для судебной реформы. Как раз именно тогда все было сделано для судебной реформы, и то, что тогда было сделано, нашло свое закрепление в Конституции 1993 года, в которой без этих усилий не появились бы характеристики суда, которые принадлежат ему как автономному учреждению для противовеса другим властям. Эта реформа началась на основе постановления Верховного совета РСФСР еще, это было впервые в российской практике, во времена гайдаровского правительства, что высший законодательный орган страны признал необходимость реформы, а кроме того было принято постановление, одобрившее разработанную концепцию судебной реформы, которая в дальнейшем и начала до двухтысячного года достаточно эффективно воплощаться в российском законодательстве. Судьи тогда действительно радовались, что они становятся подлинно независимым органом. Вы знаете, я часто вспоминаю, как одна немецкая судья в низовом немецком суде, похожем на наш мировой суд, когда-то сказала мне о своей удовлетворенности своей работой следующим образом: «я действительно независима». Вот и наши судьи радовались своей независимости.
Ушел контроль со стороны местных советов, куда они ходили для переназначения каждые пять лет, а потом десять лет, и таскали под мышкой папки дел для контроля, ушел такой фактор, как рекомендации судей партийными органами на выборах — всеобщих, равных при тайном голосовании, когда кандидат выдвигался один, и непонятно даже, как люди могли знать, что это за кандидат – но это происходило каждые четыре года, а потом каждые пять лет. Все эти вещи ушли, в соответствии с концепцией судебной реформы 1992 года и упомянутого постановления. Были приняты важнейшие законы: закон о статусе судей в 1992 году и в 1996-м – Федеральный Конституционный Закон «О судебной системе», хороший закон, не очень подробный, рамочный, но его надо было принять. Заслуга этого закона заключается в том, что он установил: судебная власть на всей территории страны, независимо от того, на территории какого субъекта работают судьи, имеет одну задачу — обеспечивать единый стандарт справедливого правосудия. Это очень важно. Все эти акты были приняты тогда, до двухтысячного года.
Это была полномасштабная судебная реформа. Тогда же начал внедряться и суд присяжных – сначала только в десяти регионах страны, постепенно число регионов росло. С двухтысячного года – Вы правильно упомянули имя Дмитрия Николаевича Козака – началась контрреформа. Вот ее и представляют почему-то реформой. Но ведь кто это делает? Это ведь делает власть. Вот она ее и представляет реформой. Так же как сейчас то, что происходит, называется экономической реформой, а годы до двухтысячных, девяностые-лихие, представляются разгромом всей экономики. В то время как все экономисты знают, что в ту пору доставшаяся реформаторам девяностых экономика была на грани полного краха, когда надо было ввозить уже хлеб из-за границы, не говоря уже о том, что полки были пустые и товаров не было никаких, не только промышленных, но и просто продовольственных. Об этом все забыли и говорят – мы теперь только начинаем восстанавливать экономику, возвращаем туда государственный контроль, воссоздаем государственные предприятия, вот это и есть правильное развитие. Это, естественно, диктуется политическими интересами.
Теперь насчет защиты своих прав судьями. Вы знаете, когда органы судейского сообщества создавались, это была одна из их целей – защищать права судей. В первые годы их работы, судьи, почувствовав какую-то свободу и эйфорию от этого, не давали никого из судей преследовать, например, в уголовном порядке. Мне приходилось читать лекции только что начавшим работать членам квалификационных коллегий судей, которые давали разрешение органам следствия привлекать судей к уголовной ответственности. Они говорили: нет, не дадим. Я им долго объясняла, что их задача совсем не в этом, а в том, чтобы посмотреть, не продиктовано ли возбуждение дела против судьи лишь желанием с ним поквитаться. Но это было только в первый момент. Потом уже судьи никогда не защищали, как говорил классик, «своих негодяев».
А вот что касается изменений законодательства, регулирующего деятельность судебной системы и судов, то тут есть несколько факторов. Во-первых, за высшими судами была сохранена законодательная инициатива, то есть они могут быть авторами проектов законов, которые направлены на регулирование их статуса и деятельности. Понятно, они же лучше всего знали проблемы статуса и деятельности судов, но законы-то принимает парламент. Но парламенту было сложно работать с такими проектами, там, как известно, мало юристов, кого-то надо было слушать. Я же всегда говорила, что законодательная инициатива у высших судов есть явное нарушение принципов разделения властей, суды не должны обладать таким правом.
Хочу только возразить только одному тезису, который прозвучал в вопросе. Извне изменить судебную систему можно. Но когда меня спрашивают, что нужно, чтобы эти изменения произошли – в русле демократических представлений о том, каким должен быть суд – я говорю, что единственное, что необходимо, это желание власти иметь независимый суд. Но власть этого желания не выражает, она принимает законы, которые ущемляют такой статус судей. А вот изнутри – конечно, менять себя трудно. Но тоже есть способы, которые могли бы быть простимулированы законодателем, но они законодателем подавляются. И главный из этих способов я назову: это процедура избрания главы высшего судебного органа, в одной или в другой отрасли судебной деятельности, он должен избираться самим судейским корпусом. Тогда у нас бы не было пожизненных председателей ни в одном суде, тогда бы не ушел Вениамин Федорович Яковлев, может быть. Хотя по-моему он ушел по возрасту, а не просто потому, что ему нашли замену. Должна вам сказать, что когда человек уходит по возрасту, это тоже вызывает сожаление, если это человек с таким заслугами, какие были у Вениамина Федоровича Яковлева. Это ведь он создал арбитражные суды из системы ведомственного государственного арбитража, то есть системы органов исполнительной власти, которые позволяли себе решать хозяйственные споры. Но у нас хозяйственные споры мог решать кто угодно. Например, Верховный Совет, одобривший концепцию судебной реформы, вскоре после этого мог рассматривать спор между журналистским коллективом «Известий» и государством. То есть до принятия Конституции 1993 года мы жили вот с таким разделением властей. Хотя это никакое не разделение властей.
АНТОН ПЕТРОВ: Тамара Георгиевна, спасибо огромное за выступление. Я сам юрист, у нас ходили слухи, что, когда создавался Суд по интеллектуальным правам, единственным реальным критерием отбора судей, по которому было волнение, было наличие жилья в Москве. Собственно говоря, после этого можно говорить о том, какой статус будет, возможно, у Суда по интеллектуальным правам. У меня такой вопрос. Не кажется ли Вам, что проблема, на самом деле, глубже и шире? На самом деле, многие молодые юристы – я знаю, потому что сам таким являюсь – чувствуют, что кризис очень обширен, что он касается не только судей, он касается и адвокатуры, и репутации, и правовой науки, которая сейчас не существует. Единственный островок репутации в России – это международные юридические фирмы, которые обеспечивали качество работы на международном уровне, которые имели, что называется, «чистые руки» именно потому, что они не участвовали в судебных спорах на территории России. И именно им сейчас, возможно, не дадут работать. Не кажется ли Вам, что проблема еще глубже, что она лежит в особенностях российского права, которое было рецепиировано из Германии в таком виде, в котором оно оставляло любому субъекту правотворчества полную свободу рук, так называемое «чистое учение», и что на такой базе нельзя построить что-нибудь нормальное в современных условиях? Даже в самой Германии эта система изменилась, а у нас она осталась в том виде, в котором была в Германии в XIX веке. Спасибо!
Т.М.:
Вы знаете, я с очень многим соглашусь из того, что Вы сказали. Кроме этого последнего тезиса. Не у нас немецкая основа. У них наша основа. Потому что наши уставы, которые были приняты при Александре Втором, составили ту концепцию (и тексты даже быть взяты в Германии), которая была положена в основу германского Уголовного уложения, Устава уголовного судопроизводства, которые действуют в Германии до сих пор. Хотя и, как Вы правильно сказали, со многими изменениями. И я думаю, что в Германии они не привели к таким тяжелым последствиям, как у нас.У нас же эта система не сохранилась. Система, которая была введена в правление Александра Второго, наша, отечественная система, не американская, ни английская, ни немецкая, наша собственная – не сохранилась. Хотя она была построена и создана изумительными юристами и действительно хорошо действовала. Но в то время страна пришла через двадцать лет к этапу контрреформы, как и сейчас. Это исторический факт.
Спасибо Вам за то, что Вы в своем вопросе высказали такую зрения, которую я выражаю уже приличное количество лет. Она заключается в том, что мы сталкиваемся в России с таким явлением, которое можно назвать кризисом права.Кризис права действительно распространяется и на кризис юридической профессии, и на кризис юридической науки, и на кризис законодательства. На все эти области распространяется этот кризис. Кстати, мы имеем и кризис правового просвещения. Если мы имеем в виду наших граждан как рецепиентов правового просвещения, то их правовое сознание чудовищно искажено. Им все время внушают мысль, что они страдают правовым нигилизмом, в то время как правовым нигилизмом страдает власть. А люди приспосабливаются к условиям, когда, вместо того чтобы на законных основаниях воспользоваться своим правом, им приходится еще и заплатить. Вот и все. Конечно, это не вызывает уважения к закону, не говоря уже о праве.
Этот кризис делает юридическую профессию – боюсь употребить резкое слово, потому что это очень любимая мной профессия – такой, что юрист современной России все время вынужден думать о том, как ему продолжать оставаться юристом. Вот в чем дело.
Я знаю много адвокатов, которые ушли из адвокатуры, потому что они не хотели работать по почтовому ведомству. Я знаю о попытках принятия нового закона об адвокатуре, обсуждаемого совершенно келейно где-то в недрах министерства юстиции, который не представлен юридическому сообществу и где предполагается превратить адвокатуру в коммерческое учреждение, хотя адвокатская деятельность – не предпринимательская деятельность, она не направлена на извлечение прибыли. В нем также предполагается распространить на коммерческие адвокатские структуры льготное налогообложение, которым пользуется теперь адвокатура. И это тоже предлагается. Представляете себе? Предпринимательская деятельность при льготном налогообложении! Да, это все есть часть нашей жизни.
Я могу привести Вам другие примеры. Бастрыкинский закон о необходимости введения в уголовное судопроизводство принципа достижения объективной истины, который должен воплощаться в том, что абсолютно все, включая суд, должны устанавливать истину любой ценой. А любой ценой – это что значит? Это значит добиваться признания, это значит суд будет искать обвинительные доказательства, значит он будет побуждать органы обвинения продолжать обвинение. Это то, что идет вразрез со всем, что мы с вами накопили положительного. Это, если вспоминать старого писателя Юрия Домбровского, факультет ненужных вещей, который включает в себя все правовые принципы, свойственные демократическому обществу. Так что я абсолютно с Вами согласна, да, такой кризис существует.
СТАНИСЛАВ СТАНСКИХ: Уважаемая Тамара Георгиевна, хотелось бы поговорить и о Конституционном суде. Ну что касается нашего Конституционного суда, то в условиях авторитарного политического режима все более-менее ясно, к тому же нельзя рассматривать роль Конституционного суда в отрыве от общего контекста разгрома судебной системы, о чем сейчас Вы говорили. Мой вопрос носит скорее теоретический характер. Конституционный суд считает, что он не имеет права рассматривать конституционность конституционных поправок. Однако в Конституции закрепляются, что никакие изменения в Конституцию не могут противоречить…
Т.М… Ну вы уже ответите на свой вопрос, я не буду на него отвечать.
СТАНИСЛАВ СТАНСКИХ: Нет, я сейчас скажу, основам конституционного строя. Допустим, конституционной поправкой, а они все мрачнее и мрачнее, с точки зрения принципов разделения властей, верховенства права и так далее, закрепляется, что Президент РФ избирается пожизненно. Понятно, что это противоречит принципам народовластия и республиканской формы правления. Мой вопрос касается того, как выйти из этого правового тупика. Разве граждане не вправе рассчитывать на справедливое конституционное правосудие и на реализацию своего права на судебную защиту в этой ситуации? Спасибо.
Т.М.:
Спасибо, это конечно очень профессиональный вопрос. Я вообще Станислава очень уважаю, у него юридические позиции в его исследованиях о конституционном правосудии, конечно, заслуживают всяческой поддержки.
Ответ на этот правильный вопрос уже обозначен, я просто продолжу немного эту тему. Конституционный суд создан для охраны Конституции. Сама Конституция, ее текст, содержат несколько решающих положений для того, чтобы эта охрана была реальной. То есть, чтобы Конституционный суд мог противостоять конституционному законодателю. Кто у нас конституционный законодатель? Это такой законодательный корпус, который вправе вносить поправки в Конституции. В Конституции сказано, что ничто в ней не может противоречить положениям первых двух глав – это положения об основах конституционного строя и правах человека. Это тезис номер один.
Если кто-то хочет изменить текст Конституции в противоречие с этими двумя главами, то ему нужно обратиться к другой процедуры – созвать Конституционное собрание, вынести на его рассмотрение проект Конституции и так далее. Но Конституционный суд, когда он проверяет конституционность любых нормативных актов или когда он дает толкование Конституции, он исходит из положения Конституции о том, что положениям об основах конституционного строя не могут противоречить другие положения Основного закона. Он вынужден проверять положения всех других глав и статей на соответствия положениям первых двух глав Конституции. Почему? Потому что он должен истолковать положения других глав в строгом соответствии с этими основным положениями. Соответственно, если вносится федеральный конституционный закон о поправке в Конституцию, а федеральный конституционный закон может проверяться Конституционным судом на соответствие Конституции (а такие случаи имели место), то, как минимум, к компетенции Суда относится проверка содержания этого закона о поправке в Конституцию первым двум главам, и это отрицать нельзя. Я должна сказать Вам одну важную вещь: для конституционной юрисдикции в любой стране, не только у нас, принципиально, что конституционная юрисдикция сама определяет свою компетенцию. Это решающий тезис. Потому что никто больше не может определить компетенцию этой юрисдикции. Есть такая важная часть функций конституционных судов – это компетенция по определению компетенции. Это безусловная прерогатива Конституционного суда. Иначе он просто беспомощный исполнитель диктатуры закона.
Поэтому, конечно, Конституционный суд начал во многом ограничивать свою компетенцию. И понятно почему. Конституционные судьи раньше сами избирали свое руководство. И притом каждые три года. Каждые три года девятнадцать членов Конституционного суда получали формуляры с полным списком этих девятнадцати судей и отмечали свои приоритеты: кто им представляется подходящим на должности руководства. По результатам этого рейтингового голосования выбирались три кандидатуры, которые набрали наибольшее число голосов в рейтинге. Дальше, в рамках второго этапа, из трех кандидатур выбирался тот, получал как минимум десять голосов судей. Эта процедура была признана лучшей из всех процедур наделения полномочиями руководителя конституционного суда в мире. Мы мечтали распространить ее на все суды. И таких предложений было много. Но это предложение не прошло. И в самом Конституционном суде эту процедуру убрали. И не стали выбирать председателя ни в Верховном суде, ни Высшем арбитражном суде, ни в областных, краевых, верховных судах регионов.
А как Конституционный Суд может быть независимым, если им единолично руководит теперь уже пожизненный председатель, которого Президент может назначать сколько угодно раз подряд, но каждый раз на шесть лет? Так, чтобы держать в узде. А чем заканчивается самостоятельная позиция не какого-нибудь судьи местного суда, а судьи Конституционного суда, который, видите ли, высказывал слишком много особых мнений? Чем это кончается? Он бывает вынужден уйти в отставку. Вот и все дела.
Мне вот может быть не очень удобно это говорить в присутствии представителя замечательного города Санкт-Петербурга, но я не могу об этом не сказать – что с переездом Конституционного суда в Санкт-Петербург он утратил свою независимость полностью. И независимость не только внешнюю, потому что внешняя как была, так и оставалась, но внутреннюю: поскольку вся наука в Конституционном суде стала местной. Это первое. А потом посмотрите на назначения. Все последние назначения в Конституционный суд связаны либо с принадлежностью к замечательному городу Санкт-Петербургу, либо с принадлежностью к замечательному Санкт-Петербургскому университету и другим формам взаимодействия с этой правовой школой. Должна вам к своему огорчению заметить, что публичное право в Санкт-Петербургском университете с давним времен, с советских времен, отличалось одной замечательной чертой: это было право, в котором главная роль всегда отводилась принципу законности. Хотя неясно, чем принцип соблюдения закона отличается от простого определения любой нормы как общеобязательного правила поведения.
Даже в Санкт-Петербургской адвокатуре – а там есть прекрасные адвокаты – выработана консолидированная позиция о том, как должен действовать адвокат, защищая в уголовном процессе подсудимого, не признающего свою вину. В противовес московской коллегии, старой, не нынешней, она утверждала, что адвокат в своей адвокатской деятельности должен в первую очередь обеспечивать законность: если он считает, что подзащитный зря отрицает свою вину, то он не может его в этом поддерживать. А это уничтожает, на самом деле, адвокатскую профессию, потому что кому нужен адвокат, который приходит в государственный суд поддерживать интересы государственной законности? Вот и все. Вот истоки изменения, или, я бы сказала, трансформации не только парадигмы Конституционного суда но и его правовой позиций, которые теперь кардинально меняются. Например, в разрез с собственным мнением, выраженным в 1998 году, согласно которому суд не может по своей инициативе активно содействовать стороне обвинения, признал в 2013 году, что суд вправе и должен по своей инициативе требовать от обвинения собирания дополнительных доказательств и предлагать обвинению предъявить подсудимому более тяжкое обвинение, чем то, которое уже предъявлено.
АРТЕМ ТОРЧИНСКИЙ: Многие эксперты, которые здесь уже выступали, говорили, что все их советы не нужны действующей власти. Вот предположим, что власть сменилась, и нужно обеспечить независимость суда,в том числе финансовую независимость, потому что Юрий Михайлович Лужков открыто коррумпировал Московский городской суд, просто выдавая квартиры. Какие меры нужны для финансовой независимости судов, может быть это фиксированный процент, отводящийся на судебную систему в федеральном бюджете? И второй вопрос. В свое время Шарль де Голль провел реформу судебной системы, просто уволив всех судей во Франции и заменив их на выпускников юридических факультетов. Есть ли в России кадровый резерв, необходимый в случае люстрации нынешних судей? Спасибо.
Т.М.:
Начнем с легкого вопроса, насчет финансирования судов. Конечно, есть разные способы обеспечить, чтобы финансирование не порождало зависимости. Какие это способы? Я с этого начала, что финансирование должно осуществляться из средств федерального бюджета, причем на таком уровне, чтобы обеспечить независимость судов. В свое время была позиция Конституционного суда, согласно которой запрещалось секвестировать судебный бюджет. И было положение в акте о ратификации Европейской Конвенции, согласно которому Россия обязалась обеспечить должное финансирование судебной системы, из чего Конституционный суд сделал вывод, что это требование еще не достигнуто (если Россия только обязуется).
Но есть другая огромная опасность. Можно озолотить суды, и это уже сделано. Но можно сделать так, что они при этом будут послушными. Это именно то положение, которые мы имеем теперь. Да, очень хорошая зарплата у судей. Но не у низших судей, не у мировых и не у районных, которых распинают следующим образом: им не дают получать надбавки за достижение определенных квалификационных классов. В районном суде из десяти возможных судья может достигнуть только седьмого. А в мировом суде и того меньше. Раньше это было иначе, то есть здесь развитие идет в обратном направлении. А кроме того, эти классы присваиваются при поддержке председателя того суда, в котором работает конкретный судья.
В мире есть и другие модели финансирования. Они заключаются в том, что никто не распоряжается финансами, которые выделяются суду из бюджета. В Бельгии, например, Председатель Кассационного суда каждый год направляет в парламент страны записку, в которой пишет: «Уважаемый господин Председатель парламента, довожу до Вашего сведения, что на следующий год судебная система нуждается в получении финансирования в таком-то размере». И к этому добавляется короткая, но значимая фраза: «Всегда готов быть к Вашим услугам, в случае возникновения каких-либо вопросов на этот счет».
В других странах закрепляется конкретный процент в бюджете, предназначенный для финансирования судебной системы. А мы что избрали? Мы принимаем уже в третий раз программу развития судебной системы на какой-то срок: сначала на семь лет, потом еще на семь лет и теперь до двадцатого года. Что мы в ней пишем? Выделить судебной системе девяносто больших-больших-больших нулей миллиардов рублей и даже определяется, на что это будет тратиться. Распределяет деньги судебный департамент. Суд конкретный все равно может ничего не получить. Это совершенно другой подход.
Теперь кадровый ресурс. Эта проблема была потрясающе прояснена при формировании нового Верховного суда Российской Федерации. Итак, где взять этот кадровый ресурс, который может заполнить должности даже в Верховном суде? Понимаете, одно дело искать людей, горящих желанием работать в суде, когда судья действительно получает статус независимого, не контролируемого со всех сторон чиновника. Другое дело – это как раз этот второй вариант. Так много людей, которые сейчас хотят пойти на такую работу. Вот, например, в Высшей школе экономики регулярно проводились опросы наших студентов, где бы они хотели дальше работать.Вот представьте себе: раньше они хотели работать в коммерческих структурах, в адвокатуре и в суде, а теперь они хотят работать в государственных органах расследования, прокуратуры, в Следственном Комитете, в МВД и так далее. Потому что там положение чиновника их защищает от того, от чего судья или адвокат не защищены. А потом как представить себе такое количество судей – ни один ВУЗ не сможет подготовить столько народу.
АРТЕМ ТОРЧИНСКИЙ: Вот вопрос и был: есть ли в России потенциал тотальной люстрации судей?
Т.М.: Нет! Более того, он абсолютно подорван даже системой юридического образования. Сегодня юридическое образование разделено на бакалавриат и магистратуру. Если мы возьмем требования к судейской должности, то это как минимум должен быть человек, имеющий степень магистра. Если Вы посмотрите юридические программы и людей, которые обучаются по магистерским программам, то их численность мизерна. Это нельзя сравнить с общим юридическим образованием. Общее юридическое образование у нас теперь в основном получают те, кто не собираются работать по юридической профессии.
Его нет, этого резерва. И его не создают. Вот что страшно. Даже судебную академию мы не могли создать в том виде, в каком она должна существовать в качестве учреждения, готовящего юриста к возможности занятия должности судьи. Судейская академия, Российская Академия Правосудия, она учит студентов и занимается повышением квалификации уже работающих судей. Больше ничего. Она кандидатов не обучает. В свое время, когда ее создавали, в уставе было откровенно написано (это потом вычеркнули), что она создается в том числе целях обучения детей судей. Так у нас обстоит дело с юридическим образованием.
ОЛЕГ ПАРФЕНОВ: Тамара Георгиевна, такой вопрос. Ряд экспертов говорят о том, что работники прокуратуры с большим удовольствием переходят работать в суды. Для многих из них судейская должность – это желаемая должность и они к этому стремятся. Хотелось бы услышать Ваше мнение, насколько это дискредитирует суд и делает возможным справедливое и объективное рассмотрение дел? Спасибо.
Т.М.: Эта проблема более общая, чем то, как Вы ее сформулировали. Надо посмотреть на то, какие контингенты являются, в социальном плане, резервом для занятия судейских должностей. Это очень узкий круг людей. Да, это представители и Следственного Комитета, Прокуратуры, представители МВД. И это еще один разряд – это работники самого суда, которые могут там заниматься протоколированием, делопроизводством, архивом, помощники судей – то есть люди, которые впитали в себя всю атмосферу судейской деятельности, и другого опыта у них нет.
Систем отбора судей в мире существует две. Одна линия – профессиональный отбор. Другая линия – бюрократический отбор. Профессиональный отбор заключается в том, чтобы выявлять в конкретном претенденте его личные качества, которые способствуют занятию судейской должности. Это делается разными способами. Это и большие письменные работы, и тестирование возможности быстро и свободно овладевать юридическим текстом, и подготовка претендентами решений в игровом процессе. То есть это объективные вещи, это не то, что ты мне нравишься, а ты мне не нравишься. Это профессиональный отбор. Кстати, элементы профессионального отбора у нас закреплены, но в чем: в формальных требованиях, не дающих реального представления о человек – стаж работы, высшее юридическое образование. При этом сама по себе магистерская степень, без бакалаврского юридического образования прав на занятие должности судьи не дает. Это ведь тоже не учти, громя нашу систему юридического образования. Откуда брать кадры для занятия судейских должностей?
А для претендентов из следственных органов в некоторых странах вводится профессиональный карантин: они должны проработать не менее года-двух в другом месте, которое избавляет их от сложившихся профессиональных стереотипов – для нас самое главное, от уклона в сторону защиты прав государства, а не гражданина, не только в уголовном процессе, везде. В том числе и в делах об оспаривании нормативных правовых актов. Потому что уклон защищать государство, которое и так имеет достаточно большую массу, чтобы задавить любого гражданина – это не то, что подходит судье. Другой вариант, вместо карантина, это подготовка к судебной деятельности в образовательных учреждениях типа судебных академий, и это у нас как раз не осуществляется.
АНДРЕЙ ЗАХАРОВ: Слушая Тамару Георгиевну, я подумал, какой замечательной будет новая перестройка. Сколько хлама накопит страна, законодательного и прочего, сколько будет свежего воздуха, когда мы все это будем приводить в порядок…
Т.М.: Если только форточки не будут забиты для свежего воздуха!
АНДРЕЙ ЗАХАРОВ: Мы должны надеяться. Практически весь массив законодательства надо будет переписывать. Потому что что ни инициатива, то… Про закон об агрессорах Вы, наверное, слышали в новостях? Замечальный! Одна новация лучше другой! У меня душа радуется, когда я про это читаю.
Коллеги, Тамара Георгиевна нам оказывает нам честь, выступая у нас каждый год. Это замечательно. Мы надеемся, что эту традицию мы будем поддерживать и дальше. Это блестящий эксперт, как вы могли убедиться. Прошу Тамару Георгиевну поблагодарить.
